Участники:
Леонид Бергер (ЛБ)
Юрий Валов (ЮВ)
Валентин Витебский (ВВ)
Виктор Дегтярев (ВД)
Сергей Дьячков (СД)
Вячеслав Малежик (ВМ)
Наталия Морозова (НМ)
Юрий Петерсон (ЮП)
Владимир Полонский (ВП)
Валерий Ярушин (ВЯ)
Сергей Жариков (СЖ)
СЖ – Специальное радио приветствует всех собравшихся, то есть наших дорогих гостей, в этом уютном зальчике, предоставленным в наше распоряжение администрацией гостиницы «Балчуг». Событие, действительно, знаменательное – многие не видели друга более четверти века и так бы, наверное, продолжалось дальше, если бы не приезд в Москву замечательного музыканта Леонида Бергера, который покинул СССР, если мне не изменяет память, в 1973 году. Леонид, мы с радостью приветствуем Ваш приезд в Россию!
Кто такой Леонид Бергер? Для нас он, прежде всего, выдающийся музыкант, солист одной из первых советских рок-групп «Орфей»; в конце 60-х он представлял модную, как сейчас принято говорить, «продвинутую» музыкальную Москву на легендарном Ереванском рок-фестивале в составе группы «Супер». Это уже супер! Любители музыки могут вспомнить также самую первую пластинку ВИА «Веселые Ребята», где Лёня исполнил Хит Хитович всех времен и народов – «Алешкину любовь» и написал русский текст к битловскому «Старенькому Автомобилю», который тоже записан на этой пластинке, разошедшейся по стране миллионами копий. Люди постарше помнят его на московских концертах, где он «вноль», как тогда говорили, «делал фирму», так сказать, по сю сторону «железного занавеса». Кроме него так классно петь тогда не мог никто, да и сейчас – тоже еще вопрос. После отъезда в Австралию его карьера сложилась еще более удачно. Он – обладатель нескольких престижных композиторских и исполнительских «авордов», также продюсер: рядом сидящая Наташа Морозова – молодая, подающая большие надежды, певица.
Что такое рок-тусовка 60-х годов? Довольно узкий круг музыкантов и, как показало время, выдающихся музыкантов! А вот и они:
Юрий Валов – солист «Скифов», да, тех самых, что «Еще раз про любовь»; потом – ВИА «Голубые Гитары» и, наконец, вполне удачный американский проект «Саша и Юра» с легендарным Александром Лерманом, которого мы тоже скоро ждем на Специальном радио.
Виктор Дегтярев – еще один «скиф с голубой гитарой», а точнее, молочно-белой бас гитарой, да еще и барабаном очень популярного в свое время ВИА «Пламя». В Ереване он тоже представлял москвичей в составе «Супер».
Валентин Витебский – это тот самый улыбающийся красавец-блондин с обложек ранних пластинок ВИА «Веселые Ребята», а до того – бас-гитара и бэк-вокал «Орфея». Сейчас он – вместе с Владимиром Полонским – работает у Льва Лещенко. Они только что приехали к нам с концерта в КДС и немного, наверное, устали.
Владимир Полонский – это снова «Веселые Ребята»! Потом – не менее популярный ВИА «Самоцветы». Но для узкого круга эстетов он навсегда останется первым барабанщиком московских «Скоморохов».
Вячеслав Малежик – это музыкант, который и сегодня нередко появляется со своими сольными программами. Но! Любители рок-музыки вспомнят его по «Мозаике», а почитатели ВИА – сразу – по «Веселым Ребятам», «Голубым Гитарам» и «Пламени».
Юрий Петерсон – это неповторимый голос первого состава ВИА «Самоцветы», а потом и ВИА «Пламя». Это он – вместе с Лёней Бергером – главная тема многих коллекционерских споров. Так уж получилось, что подавляющее большинство музыкальных раритетов эпохи ВИА связано с этими двумя именами. Тем не менее, мало кто знает, что Юра был самым первым вокалистом самого первого состава все тех же «Веселых Ребят»!
Всем, надеюсь, поскорее хочется узнать – что же это за раритеты такие? А эта тема для композитора Сергея Дьячкова – автора той самой «Алешкиной любви», «Школьного бала» и еще многих, памятных старшему поколению, шлягеров. Помните, например, песню с такими вот словами – «…мы вам честно сказать хотим – на девчонок мы больше не глядим…»? Так Сергей не только автор этой песни, но он и исполнил ее с ВИА «Цветы» – это его голос звучит на пластинке! (Информация для пуритан: про девчонок это была шутка – Сергей к нам пришел с супругой.)
И, наконец, Валерий Ярушин – бессменный руководитель ВИА «Ариэль», талантливый аранжировщик, музыкант с неимоверной фантазией. Многие самодеятельные музыканты 70-х даже не подозревали, что значительная часть танцплощадочных «медляков» – его работа. Я имею в виду особое для того времени, достаточно сложное, «драматическое» развитие темы, когда люди прямо на танцах объяснялись друг другу в любви. Почему эта музыка была так популярна? Да потому что за основу были взяты настоящие русские народные песни!
Прежде, чем начать наш непринужденный разговор, я предлагаю, что называется, «разогреться». С чего начнем? Я думаю, что гости уже успели переброситься теплыми приветствиями еще в фойе, где стоит большой черный рояль без кустов. Кусты мы решили не заказывать, поскольку мы здесь собрались достаточно узким кругом. А потому и начнем с «тёрки».
Так уж получилось, что за этим круглым столом «с американским кофе», оказались все фигуранты, чьи имена связанны с производством того самого Хита Хитовича, о котором я говорил. Это песня Сергея Дьячкова на слова Онегина Гаджикасимова «Алешкина любовь». Так вот, вроде бы Лёня никогда не любил эту песню, Алексей Пузырев обнаружил в записи какую-то лажу, а народ помоложе увидел в ней римейк на битловскую «Girl». Как же так? Кто залапал нашу икону? Интересно услышать комментарии всех кулинаров сего «продукта».
ЮП – Вообще-то эта пластинка писалась из-за двух песен Битлз. Ну и, чтоб как-то ее пропустили, туда добавили «На чем стоит любовь» и «Алешкину любовь», в качестве бонуса, так сказать. Естественно мы к этим вещам относились… никак. Надо записать – записали.
ВМ – Песня «Girl» настолько была тогда популярна среди музыкантов и все хотели ее петь, что чуть ли не все сочиняли песни, очень по духу похожие на «Girl». Неудивительно, что и у «Веселых ребят» оказалась подобная. Тем не менее, это совсем другая песня, она лишь по духу похожа на битловскую. Вот у Сережи Попова, да, песня «Некрасивая» очень похожа. А в то время, знаете, высшей похвалой было сказать человеку, что он написал песню «как битлы».
СД – Ха-ха. А что, и мне приятно, когда ее сравнивают с «Girl». А Лёнчик действительно ее никогда не любил.
ЮП – Она очень простенькая такая – из мажора в минор. Я Лёню понимаю. Когда нам Тухманов в «Самоцветы» принес «Мой адрес Советский Союз», мы тоже сначала опешили – ужас, блатная какая-то песня… Записали мы ее за один присест. А потом стали исполнять, народ нам мешками письма стал присылать – понравилась, в общем. Очень понравилась. А нам – нет. С «Веселыми ребятами» – примерно та же история. На гастролях, когда мы исполняли «Облади-облада» или «Старенький автомобиль» народ как-то странно на нас смотрел, перепуганно как-то…пели мы их, что называется, под стук собственных копыт. Но, только мы запоем «Алешкину любовь», – тут все кричат ур-ра, давай ещё.
ЛБ – Да, битлы – это было ново для широкой публики. Мы сами приходили тогда в магазин на Ленинском и смотрели на тех, кто покупает эти пластинки. Нам интересно было – есть ли она в продаже, не изъяли ли её? И нам интересно было посмотреть на тех, кто покупает песни Битлз!
СЖ – А вы знаете, что О.Гаджикасимов постригся в монахи Оптиной Пустыни? Потом его выгнали оттуда, и знаете за что? – За «сатанизм»!
ЛБ – Кстати был классный мужичок.
СД – Ты знаешь, Лёня, когда в ГДРЗ он прослушал «Возьми свои слова обратно» в твоем исполнении, он буквально упал со стула. А потом начались гонения…
Гаджикасимов слетел ото всюду после статьи Ошанина. Что-то там посвященное дню рождения Ленина. Типа есть такие люди, которые издеваются над святынями и сочиняют песни со словами «в каждой строчке только точки после буквы Л…» А ведь каждый советский человек с детства знает, какие буквы стоят после буквы «Л». Паша Слободкин, помню, очень напрягся на это.
Гаджикасимов – человек был со связями и здорово отличался от других поэтов-песенников. У него был нюх на шлягер. Он хорошо умел работать с текстом. Ему страшно завидовали, а после его ухода составили «черный список», куда попал и я. А вы знаете, что Роман Майоров – музыкальный редактор радиопередачи «С добрым утром» даже написал песню под тухмановскую «Восточную песню», взяв оттуда гармонию, только в обратной последовательности аккордов. Она у него называлась «Дождь и я», ха-ха.
ЛБ – Хочу вернуться к «Алешкиной любви». Мы ведь действительно хотели добиться того, чтобы наша запись звучала, как «запад». А какая у нас была аппаратура? Пишем живьем минусовку, а потом накладываем вокал. И, почти что на расстроенных гитарах играли! А ведь как звучит! Даже сегодня. И это хорошо, что она с одной стороны похожа на битлов. А с другой – поётся на русском языке. Я считаю это нонсенс – русской публике предлагать вещи на языке, который она не понимает. Люди, конечно же, хотят узнать, о чём поётся в песне. Страна у нас большая и вкусы у людей бывают прямо противоположные. В разных районах страны людям нравятся абсолютно разные песни.
ЮВ – Это была первая советская запись двенадцатиструнной гитары!
ВВ – Лёнь, я давал слушать твою новую версию – она многим больше нравится.
ЛБ – Я бы, все равно, переделал. Сделал бы ее чуть быстрее. Но я хочу сказать о другом. Паша Слободкин обладал на этот счет очень тонким чутьем. И, когда нам хотелось как-то покайфовать от той или иной «продвинутой» музыки, он нас вовремя останавливал. Для нашей же пользы, хочу сказать. А когда наш кайф был, что называется, к месту, он нам не мешал. Он имел очень хорошие уши! Например, он прямыми нашими конкурентами считал «Поющие гитары», но считал, что мы слишком попсово держимся, по сравнению с ними. В плохом смысле этого слова. Они были более «cool» чем мы. Их музыка была более «cool», чем у нас.
ВМ – Я хочу сказать о Слободкине отдельно. Это был очень продвинутый человек, и он пытался пройти, что называется, по лезвию бритвы. Смотрите, ВИА «Веселые ребята» был очень популярным среди молодежи, типа, «запрещенный» и, в тоже время, он умудрялся не ссориться с совковым начальством. А главное – не падать – ни туда, ни сюда. Это человек поразительной дисциплины при всех его болезнях. Через него прошла целая плеяда ярких музыкантов: собственно, «Фабрика Звезд» – это его изобретение, а не нынешних администраторов «поющих трусов». Он ведь и кастинг устраивал не только по музыкальным, но и по чисто внешним данным. Может, что-то и жена ему нашептывала, но у него был хороший вкус. Он действительно считал «Веселые ребята» очень престижным или, как сейчас говорят, «крутым» брэндом, что уход музыканта из этого ансамбля равносилен такому падению, что дальше просто некуда.
ЮП – Слободкин был советником торговой палаты по закупке музыкальных инструментов. Поэтому, все самое лучшее – аппаратура, которая только появлялась в Москве – попадало к нам в «Веселые ребята».
СД – Паша был очень сильный руководитель. Он же всех в ансамбль и привел – Гаджикасимова, Ножкина… А потом что-то с ним случилось по-моему.
ЛБ – Вот тут мы были в Петропавловске и ведущий концерта, перед тем, как объявить «оригинальных исполнителей песен «Веселых Ребят»» (ха-ха), спросил публику, – назовите песни этого ансамбля – ваши любимые и которые вы хорошо помните? И, чтобы вы думаете, они ответили? – «Люди встречаются», «Алешкина любовь», «Как прекрасен этот мир» и «Нет тебя прекрасней». Правда они назвали еще песню, которая появилась уже без меня – «Светка Соколова», по-моему, она называется. И это примерно из 25-30-ти песен, которые все спокойно можно назвать хитами.
ВМ – «Нет тебя прекрасней»? Нет, лучше чем «Поющие гитары» ее исполнить невозможно…
ЛБ – А мы, вот, решили ее все-таки записать. Причем наша версия очень сильно отличается от привычной. Мы просто с Пашей решили – а почему бы нет? Пусть будет именно наша версия.
СЖ – Это очень сильная вещь. Здесь я не могу со Славой согласиться. А где вы ее записали?
ЛБ – В Германии. Прямо «на раз», живьем. А потом, когда я уже собирался уезжать заграницу, мы с Пашей договорились, что мои записи мы как бы стираем из истории ансамбля «Веселые Ребята». Чтобы не было лишних проблем у тех, кто остался – такое было время. Ансамбль мог пострадать – стать «невыездным» и т.д. Вот так и появляются раритеты! Сначала композитор уедет, потом поэт, а потом и исполнитель… Всё, что они здесь сделали – записи, фильмы – просто уничтожается.
Да, Серёж (обращаясь к Жарикову), я помню твою просьбу – это же касается и других песен. «Школьный вальс» мы записали первые, но Слободкин ее почему-то не взял. А на пластике Тухманова под моими песнями написали «Веселые ребята», хотя это были мои сольные номера. Вот такие были порядки.
СД – Так и «самоцветовский» вариант, который вышел под названием «Школьный бал», тоже исчез из магазинов – уехал из страны автор текста Леонидов, и песню на пластинке заменили на какую-то другую.
ЮВ – А потому что в ВИА никогда не было творческой свободы. Свобода была только в рок-группах!
СЖ – Так получилось, что история отечественной популярной музыки состоит как бы из двух ветвей – истории советской эстрады и истории русского (русскоязычного) рока. Первую никто не пишет, а если пишет, то просто собирает вступительные взносы на участие в этой истории. Во втором случае, наоборот, историков рока много, правда, очень молодых, но ситуация в роке более-менее адекватная, хотя и здесь есть своё второе «но».
Когда делили наследие СССР, – а занимался этим Ельцин, – то идеологическое наследие страны – так же как и углеводороды – попало в руки все тех же комсомольцев. То есть кланам, которые вынуждены были «общаться» с музыкантами после того, как им поручил этим заниматься КГБ. Это конец 70-х – начало 80-х. Таким образом, официальную историю русского рока комсомольцы начали отсчитывать с того момента, как им поручили общаться с «неформалами». А точкой отсчёта стал фестиваль Тбилиси-80, а не Ереванский фестиваль, который проводился, кстати, в течение четырех(!) лет и раньше тбилисского более чем на десятилетие!
Таким образом, целое поколение музыкантов оказалось даже не на «свалке истории», а вообще за ее рамками. Более того, сам по себе «вокально-инструментальный жанр» оказался маргинальным как по отношению к советской эстраде, так и по отношению к отечественной рок-музыке. ВИА не стали стилеобразующим фактором для советской популярной музыки и, поэтому, – историю советских ВИА не то, чтобы никто не написал, а, в силу крайней маргинальности самого явления, – написать эту историю просто невозможно.
ЮВ – Вот-вот! Я хотел сменить тему разговора. Мы вот говорим о рокенроле, но, работая в ВИА, мы считали это обычной халтурой, мы не считали это рокенролом.
ЛБ – Да это и не было рокенролом!
ЮВ – Это не было рокенролом, конечно. И мне интереснее вспомнить время, когда были – «Орфей», «Скоморохи», «Скифы»… Тогда мы делали то, что хотели! Но аудитория была очень маленькая, вернее доступ был к ней весьма ограничен. А все эти ВИА фактически паразитировали на дикой популярности стиля. Это была «видимость» стиля, и они им не могли стать по целому ряду причин. Для меня, поэтому, самое интересное, это то, что происходило ДО 1970-го года, когда это все в самодеятельности было, и там была настоящая творческая свобода. И, в первую очередь, я говорю о Ереванском рок-фестивале. Это знаковое явление, апофеоз развития отечественного рока. А группа «Супер» была апофеозом этого фестиваля – когда собрали всё, что возможно, всё самое лучшее.
ВД – Интересно, что группа «Супер» была не просто группой, а «сборной» московского рока.
СЖ – А кто занимался кастингом?
ВД – Рафик Мкртчан. Целых пять согласных подряд. Мне в какой-то мере повезло, я участвовал в этой команде. Кроме меня и Лёни там были – Дюжиков, Фокин и Грачев (царство ему небесное). На этот фестиваль я попал уже второй раз. До этого мы там были с Юрой Валовым в составе «Скифов» – выступали в настоящих шкурах. Туда ездил и «Орфей» с Шаповаловым и Добрыниным, но это по отдельности. А потом пришла такая идея – собрать самых лучших музыкантов, и мы недели за две-три стали репетировать. Вот здесь рядом, в ДК «Энергетик».
Ну, как он выбирал? Тут надо говорить по отдельности. Дюжиков был вне конкуренции, это был лучший тогда гитарист, однозначно. Фокин – тоже самое, это был супер-барабанщик, и все это прекрасно понимали. Тут особых вариантов тоже не было. Ну, меня тоже считали «крутым» басистом, но я, правда, не знаю, почему, наверное, из-за белого баса и шкуры. Что касается Лёни, то Градский постоянно с ним конкурировал, но в своем-то кругу музыканты хорошо понимали – кто есть кто. И как музыкант, и как певец и просто, как человек.
ЛБ – Градский хороший певец. Он очень много делал по линии бардовской музыки, по линии «шансона»… Говорят, он снова вернулся к шансону – да, это его. Он и тогда очень любил часто просто, под гитарку… Для того, чтобы по-настоящему петь в западной манере, надо всерьёз заниматься техникой. Когда я приехал на Запад – это мне стало очевидно вдвойне. Но он не очень хотел, видимо, этим заниматься. Причём, у него была достаточно оригинальная манера, были такие особенности голоса, которые он любил демонстрировать. Но Градский это, в первую очередь, бард. Для настоящего рокенрола его манера мне кажется слишком крикливой и малотехничной.
ВМ – А я, вот, наоборот, считаю, что именно для человека, играющего рокенрол, Градский достаточно крут. Он одним из первых понял, что рок исполнять надо на своем языке.
ЮВ – Я еще помню, как в 1964 году мы ходили по улице Удальцова, пели песни под гитару «восьмеркой» и тоже говорили – а чё, мы хуже Битлз? – Песни надо тоже на английском петь!
ЛБ – Чтобы песня звучала… (authentic) естественно, то есть, убедительно, – надо доскональнейшим образом изучить все, что делалось на этом поприще до тебя. Хотя бы на две трети. Хотя бы то, что тебе нравится. Это касается и русского рока. Если всё это началось на английском, надо сначала научиться петь на английском, а уж потом попытаться подтянуть сюда русский язык, который, действительно, с трудом поддается «новым веяниям». Тот кайф, который излучают фирмачи, надо попытаться перевести на русский язык, превратить в русский кайф. Все достигается благодаря опыту. Вот тогда – может быть – наступит тот перелом от ученичества к самостоятельному творчеству.
Овладев техникой – ты видишь разницу между одинаковым. Вот где сидит, наверное, конфликт между человеком рокенрола и т.н. «совком». Помню, когда записывали песни Фельцмана или даже Додика Тухманова, я постоянно говорил себе – «не надо, не надо тут ничего, что называют современной техникой, это совершенно иной музыкальный мир».
ВМ – Да, хорошо бы посадить Фельцмана в прокрустово-рокенрольное ложе, но ведь, другой возможности, кроме как писать песни Френкеля или Фельцмана – не было. Да, наше поколения, находясь под комсомольским прессом, пело про девушек на подоконнике и считало это «жестом». Меня больше удивляет современное поколение, поколение полной, казалось бы, свободы, которое поет про тех же девушек на подоконнике…
СД – Хороший певец это тот, кто умеет петь легато. А это умеют делать только два человека – Бергер и Маккартни…
СЖ – А что произошло с «Веселыми ребятами» после Чехословакии?
ЛБ – А ничего не произошло. Меня сначала не пускали, и Слободкин пошел наверх к Андропову. Вернее, сначала к папе, ну а уж тот – дальше. Ну и КГБ проявил «прогрессивность» – пришел человек «в сером» и принес большой желтый пакет, ха-ха.
Там нас, действительно, тряхануло – мы впервые увидели «запад». Тем более, мы там оказались, чуть ли, не сразу после этого бунта…Конечно, в Чехословакии мы увидели более свободных людей, но мы об этом тогда не сильно думали – мы экономили на еде и все деньги тратили на шмотки. Недоедали – потому и злыми были, ха-ха. А когда приехали сюда, дядя Вася мне написал самую хорошую характеристику. Я оказался самым «благонадёжным».
ЮП – Мы всё тогда думали – вот, живут же люди…
СЖ – А кто такой дядя Вася?
ЛБ – Ну… Тогда с каждым ансамблем за границу ездил специальный «дядя Вася».
СЖ – А как Фазылов? Я знаю, что Дьячкову он нравится.
ЛБ – Володя Фазылов – это был наш «секси». Натуральный, «от земли» вокалист, который очень нравился девочкам. Но вот, что я хочу сказать. Когда попадаешь «туда» и смотришь «оттуда», видишь эту колоссальную, коренную разницу между западной популярной музыкой и музыкой советской, включая сюда и современную российскую.
ЮВ – А в этом и нет ничего странного, потому что язык отражает сознание, и это напрямую связано с тем, что совок устроил с Россией. Ведь рокенрол в России был убит в 20-е – 30-е годы! Не в 60-е. Всю эту креативную прослойку уничтожили, ее просто вырубили. Я имею в виду весь этот менталитет.
ЛБ – В силу, видимо, исторически сложившихся обстоятельств, российская популярная музыка пишется на 95% – в минорных тональностях. Это ее моментально отбрасывает, как бы это сказать… Дело в том, что негритянский рэп тоже тяготеет к минору. А вы знаете, о чем поют негры? – Наркотики, проституция, криминал… И эта ядовитая конфетка заворачивается в красивый фантик. И речь не идет о «народной» музыке – она может быть всякой в зависимости от географии. Речь именно идет о массовой песне. И этот минор несет с собой уныние…
ВМ – Так это рынок определяет. И там, и здесь. Что тут такого?
ЛБ – У меня в ресторане много музыкантов работало, вы знаете, но мой менеджер – он из местных, он коренной австралиец. Я как-то его спросил, ну как типа, тебе работается? Он говорит, да, мне нравится, только музыка какая-то у тебя все время одинаковая… А у меня все время работали русские музыканты!
И вот, что я хочу сказать. Песня «Алешкина любовь» была довольно-таки радикальной песней для своего времени. Да, она тоже была минорной, но в ней присутствовали очень прогрессивные для того интонации, там были «сломаны привычные углы». Да, она во многом примитивна, но мы все время искали. Как бы вот так записать барабаны, чтобы звучали они именно вот так… Даже если сравнить с битлами тех времен – они ведь тоже записывались довольно-таки примитивно и тоже все время искали что-то новое в своем звучании…
Конечно, все зависит от конкретных людей. Возьмем, к примеру, оркестры. И тот же ГДРЗ, помните? Все чего-то там суетились, всё что-то там бесконечно подстраивалось, переделывалось… А потом приходил такой человек, как Тухманов – и всё начинало звучать!
ЮВ – А что такое вообще «студия» при совке? Режимный объект. Как можно серьёзно экспериментировать на режимном объекте, где звукорежиссёры, которым под 60 лет, и то – по графику? Что такое «фузз» для них? Это просто «искажения»… Я им говорю, вот, типа, примочка специальная у меня, «дисторшн» называется… да-да, отвечает, давайте с вашей «примочкой», только чтоб без искажений, пожалуйста…
СЖ – Вопрос к Дьячкову. А куда делась прекрасная песня «Первая любовь» с Фазыловым?
СД – Зарубили…
ЮП – А вы что, про «рапортички» забыли? Сколько там должно быть песен членов Союза Композиторов? 90%! Плюс две-три песни «художественного руководителя»…
СД – Да, я не был членом Союза Композиторов.
СЖ – А, правда, что песни Дьячкова очень сложны по гармонии, и музыкантом сложно было их исполнять? «Синяя птица», тем не менее, их записала несколько…
СД – О, плохо очень… Я жалею об этом.
ЛБ – Чересчур замысловатыми я бы их, все-таки, не назвал. Я бы их назвал, скорее, «интересными». Дело вот в чём. Большинство российских песен абсолютно предсказуемы по гармонии. Этот элемент предсказуемости катастрофически силен. Песня только начинается – и уже совершенно ясно, как она будет дальше развиваться и чем закончится (напевает) – примерно вот так. Поэтому, непредсказуемость – это уже признак хорошей песни. Может это звучит банально, но народ надо вести за собой, а не потакать безвкусию. Если хотите, надо людей воспитывать, да. На западе говорят, что именно это и есть «интеллигентный» подход. Но слово «интеллигентный» здесь используется немного в другом смысле – intelligent, разумный, неглупый. Конечно, музыка – тоже бизнес, в общем, и тем не менее…
Потихоньку эта ситуация стала меняться. Я обратил внимание на российский проект «Пелагея», довольно-таки хитрый в музыкальном отношении проект. Да и наш совместный с Наташей проект – это тоже попытка уйти от этой предсказуемости. Мы даже обратились за помощью к русскому классику Александру Бородину – Наташа очень неплохо, по-моему, исполнила тему из «Князя Игоря» – чувствуется «хоровая» закалка…
НМ – Конечно, мы экспериментировали, хотели сказать – и что-то новое, и что-то своё и, в тоже время, не хотели пугать слушателя, хотели, чтоб наша музыка понравилась самой широкой публике…
ЛБ – Я уже в 1973 году, как только очутился на «западе», сразу же понял: НАДО ДЕЛАТЬ ТОЛЬКО СВОЁ. Когда ты делаешь что-то своё, придумываешь что-то оригинальное – тебя сразу заметят и сразу найдут. Это, фактически, парадигма западной ментальности. Копии не интересны никому. И это надо очень хорошо представлять себе, когда непосредственно сталкиваешься с западным рынком. За любой «прогон», за любое использование твоего товара даже в самой отдаленной клубной радиостанции – тебе платят отчисления. Содержится огромный штат экспертов, работают суды, в общем, огромная машина обслуживает эту тему. Но если тебе нечего сказать – тебе нечего там делать.
СЖ – А что там за история произошла с Джо Кокером?
ЛБ – Ха-ха, да там один очень неплохой композитор написал к одному фильму «польку бабочку». Мне эта тема понравилась, и я ее здорово переделал, фактически, изменив стиль. Хотя в этой песне меня больше заинтересовал текст. Я это сыграл в одном клубе, где подошел ко мне после концерта Джо Кокер, типа, познакомиться и попросил записать на магнитофон эту аранжировку. А потом выходит фильм на экраны, и я слышу голос Кокера на ту самую музыку в моей собственной аранжировке. Точь-в-точь. Один в один. А потом приходит ко мне открыточка, где написано: «Спасибо, Лео».
ВМ – Короче, это ты раскрутил Джо Кокера…
ЛБ – Ха-ха, «спасибо». И всё. И больше – ничего, ха-ха. На западе это тоже бывает. А что Кокер? Ведь и у нас были хорошие певцы. Юра Петерсон, например – вот, он прямо напротив меня сидит. Почему тебе Паша петь не давал, не понимаю. У него был очень хороший голос. Всегда! Его здорово зажимали – могу я это сказать или нет? Были и другие. Лариса Мондрус, Лерман. Саша Лерман – это оч-чень, я вам скажу… Правда, я слышал только его записи, которые он сделал еще до отъезда в Америку. Это настоящий рокенрольный певец.
ЮВ – Да, это рокенрол. Мы с ним хорошо поработали вместе! Знаешь, он сейчас профессор. Знает кучу языков…
ВМ – Валя Дьяконов из «Самоцветов» – очень неплохой певец…
СД – Валя Дьяконов – это да…
СЖ – Ободзинский?
ЛБ – Довольно-таки свежий для своего времени певец, такого, как бы сказать, полуресторанного плана. «Культурированый» певец, чувствовавший, что нужен публике. Он очень хорошо знал, что любит публика, а главное, хорошо умел делать то, что любит эта публика.
СД – Лёнь, а Пугачева? Она же сначала просто не умела петь…
ЛБ – Пугачева, конечно же, больше, чем просто певица. В ее музыке чувствуется, как бы это сказать, элемент «путеводителя». Она все время, что называется, ведет за собой. Она может одна провести абсолютно живой многочасовой концерт, постоянно импровизируя и выкладываясь, а на следующий день дать снова живой многочасовой концерт, абсолютно не похожий на предыдущий. Это – харизма. Я сам был всему свидетелем, даже не будучи на сцене. Вы будете смеяться, но она одна из немногих сегодня на российской эстраде, кто может и умеет петь «живём». Ха-ха…
ЮП – Я помню одну из первых съёмок «Веселых ребят», где Лёня пел «Любимая, спи». Была большая солянка типа «лучшей песни… чего-то там». Там была и Пугачева, молоденькая такая, лет 17, на которую никто не обращал внимания. Когда стали записывать ее – ребятам стало неинтересно, но, когда все побежали телевизор смотреть – увидели одну Пугачеву. Нас всех вырезали.
ЛБ – У меня тоже была печальная история с тухмановской песней «С полуслова с полувзгляда». Это был 1971 год, и песня была записана для новогоднего «Голубого огонька». Так вот, прямо 31 декабря эту песню с моим участием вырезали из программы! Прямо 31 декабря мне сообщили, что эта песня вырезана. Почему? – А, потому!
ЮВ – Лёня, а ты помнишь, как мы в Цей ездили? На цейский ледник?
ЛБ – Да, у меня есть фотография, где мы все стоим с кусками льда в руках. А потом нас всех побросали в грузовик, мы проехали в Пицунду, а возле Кутаиси был взорван мост, мы ехали через поле… А когда нас встретили – у нас был такой вид, будто мы в концлагере были.
СЖ – Дык, сможем ли мы сегодня собрать «золотой состав»? Группу «Супер» или «Веселые ребята», наконец?
ВМ – Ребята, этот вопрос – ко мне. Слободкин как-то решил организовать концерт на 25-ти летие «Веселых ребят», собрали всех, кого можно было… Я даже песню написал на этот случай про «Павла Васильевича», имея в виду, конечно же, Павла Яковлевича – решил его пощадить. Почему-то. Так и чем всё это кончилось? Выяснением кто кого «главнее». И так каждый раз – а ведь, действительно, кто кого главнее – Пугачева Слободкина или Слободкин Пугачевой? И когда пришлось работать – осталось всего только четыре человека: Глызин, я, Барыкин и Буйнов.
ВЯ – Консенсус нужен. Я вот его добился, наконец.
ВМ – Стас тут на днях устроил «Вечеринку в стиле хиппи». Валера торжественно выходит на сцену и говорит: «Наконец-то я получил официальную бумагу, по которой я могу гордо называться – Ариэль – Валерий Ярушин». И тут, рядом со мной стоящий чувак, говорит: «Уж лучше бы ты назывался Ариэль Шарон…»
ВЯ – Да надоело воевать со своими «бывшими». А тут мне один юрист, так реально и посоветовал, типа, Валера, Ариэль – это имя собственное, поди, да поменяй свое имя с «Валерия» на «Ариэль», сейчас с этим легко: был Валерий Ярушин – станешь Ариэль Ярушин. Вот я и думаю, может мне еще и обрезание сделать?
ВМ – Вообще это круто – назваться в честь стирального порошка…
ЛБ – А вот на западе – там тут же запускается юридический механизм! Но вот, что интересно. Там есть специальные люди, которые стоят на стрёме и только ждут, когда им скажут «фас!». Но они всегда выжидают, когда укравший чужую, как говориться, интеллектуальную собственность, поднимется и заработает на ворованном денег. Не сразу они на такого они наезжают, нет – они ждут момента, когда только можно с него что-то «снять»!
ВМ – Давайте лучше я вам расскажу другую историю. Однажды мы жили в гостинице «Пассаж», и там была страшная аморалка…
ЮП – …гостиница – то ли две звездочки, то ли одна звездочка…
ЮВ – …кончик от звездочки…
ВМ – Так вот, поскольку ни ванной, ни душа там не было, – стоял там один графин: просто наливаешь в него воды и выливаешь содержимое на голову. Ну, девочки там, эти, как их, короче, просыпаемся, и кто-то этот графин задевает ногой. А Леня уже в фойе – как всегда за фортепиано… Сонный Полонский выходит на балкон, выкидывает этот треснувший графин и попадает прямо в милиционера! Быстро поняв, в чем дело, Володя – куда? Ясное дело, к Лёне. Лёня бегом к швейцару с четвертаком – так, мол, и так, надо бы милиционера придержать. А тот просто перекрывает дверь шваброй! Когда милиционер подбежал к гостинице, швейцар невозмутимо его спрашивает: «А ваша визитка?!»
ВП – Вот она – настоящая история русского рока!
ВЯ – Конечно, начинать историю отечественного рока с 80-го года неверно и несправедливо. И в 60-е и 70-е было столько концертов, было столько интересных групп… И мы вспыхнули задолго до 80-х. И вспыхнули, как следует! К 1980-му году я уже по врачам ходил, которые мне говорили – «хочешь жить – бросай ансамбль». Интересные, эти «историки»…
ВД – А что, только одни историки? Я, вот, очень удивлён таким фактом, например. Саша Градский, который начинал вместе со мной в 1964 году в группе «Славяне», отсчитывает свою историю с ансамбля «Скоморохи», хотя это было гораздо позже. Более того, он утверждает, что в «Славяне» его пригласили – Дегтярев и Донцов, хотя, на самом деле, этот ансамбль был организован Турковым и самим Градским. Градский, получается, открестился от «Славян» напрочь. Почему? – Я не понимаю… Я это помню хорошо, поскольку в 1965 году я уже работал в Донецкой филармонии с Тухмановым в его «Современнике». У нас был хит – никому еще тогда не известная «Последняя электричка».
ВМ – Может ближе к истине точка зрения, что «довиашные» группы были сплошь и рядом англоязычные? Ведь рокенрол – это был протест. А пение рокенрола на английском языке – это же был протест вдвойне! Электрогитара – это тоже был протест, протестом был даже сам «фузз». И я утверждаю, что дедушками русского рока были так называемые «технари», которые собирали самодельные микрофоны, усилители и примочки, поскольку ничего этого тогда в продаже не было. Сильные музыканты (Леня, Лерман, и другие выпускники «гнесинок») пришли в наш рокенрол уже потом, а костяк первого отечественного рока составляли именно «технари». Мне тоже, например, не очень понятна эта позиция Градского… Может, он отсчитывает историю с того момента, как он в «Скоморохах» начал петь именно по-русски?
Нам, наверное, просто не повезло, что у нас не было олимпийских игр, которые, собственно, и раскрутили «Машину времени». И еще, может быть, не было обычного двухдорожечного «Ревокса», чтобы записывать свои песни… Но меня до сих пор не покинула надежда реализовать проект под условным названием «Полезные ископаемые» и записать все наши песни до «машиновременевских» времён.
ЮВ – Ну, «английский язык» – это громко, вообще-то сказано. Это было некое подобие английского языка – просто всё звучало, так сказать, английскими буквами. Градский, например, вообще обожал фразу «систер ин зе бэд», то есть, когда он забывал слова, он пел: «систер ин зе бэд», ха-ха.
ЛБ – Я думаю, это не очень хорошо. Люди должны знать, о чем поется в песнях, а не ощущать один вкус во рту от иностранных букв. Ведь, смотрите, что получилось, в конце концов: из 25 песен на любом международном фестивале – 22 песни поют на английском языке! Кроме французов и итальянцев только.
ВМ – А на постсоветском пространстве в такое же положение попали языки бывших советских республик. Это же касается и иврита. Где остается работа «на языках» – в ресторанах, да на свадьбах…
СД – Самая лучшая певица в мире – это Нани Брегвадзе…
ВЯ – Однажды Раймонд Паулс сказал мне, что очень любит русские песни. А знаешь, говорит, что такое «русские песни»? Это мажорные песни, которые надо исполнять «со слезами на глазах». Неплохо сказано, правда? Этому учил меня Паулс… Пример? – Пожалуйста – «Степь, да степь кругом»!
Вот с таких парадоксов и начинается настоящая «альтернатива». Я всегда говорю молодым, ребята, у вас же сегодня все есть, только не идите проторенными путями, не повторяйте сотый раз то, что уже было до вас – ищите настоящую АЛЬТЕРНАТИВУ! Своё – это и есть альтернатива всему тому, что было до тебя.
ЛБ – Конечно. Русская песня очень разнообразна, но, в основном, она, действительно, мажорная. Минор в русской песне идет от татар.
ВЯ – А ведь вся российская поп-музыка зиждется на миноре!
СЖ – Так само слово «музыка» – иностранное. Поэтому музыка в России была элементом идеологии, а музыканты – с одной стороны – всегда первыми страдали, а с другой – были выражением определенного политического курса. Получается, что вся русская музыка, по сути, интерпретация. Иногда даже лучше, чем «оригинал», но всегда – интерпретация.
ЮВ – Так, вся «серьёзная» музыка – опера, балет – сплошная интерпретация. Что касается классической музыки – это точно. Смотрите, – что по-русски, что по-английски – смысл слова «играть» (на инструменте) означает одинаково – именно играть, от слова «игра». Поэтому неважно, интерпретация это, или еще чего – главное – от музыки получать кайф. Даже если этот кайф получишь лишь ты один или – вместе с тобой – лишь пара твоих друзей…
ВЯ – А я, вот, обратил внимание, что в русской музыке одни женские слова… Тоже какой-то кайф, наверное, для кого-то был, хотя, скорее, это был какой-то внутренний конфликт. Русские песни внутри очень конфликтны.
ЛБ – Чтобы двигаться вперед, обязательно нужен КОНФЛИКТ. И популярной русской музыке тоже нужен конфликт, иначе она отстанет в развитии. Ведь, что такое Битлз? Это восстание англичан против Голливуда! Они сказали в сторону Элвиса: «Нам не нужен больше этот клубный стереотип!» Интересно, что у англичан, если можно так выразиться, в крови этот протест против «витиеватости».
Но я хочу сказать больше. Прежде чем заниматься музыкой, надо очень хорошо себе представлять, что люди искусства самые неустроенные по жизни люди. Это самые несчастные, обездоленные и обиженные люди. Поскольку в основе творчества лежит конфликт. Без конфликта творчества не бывает. Это конфликт с устоявшимися стереотипами, когда открываешь новое; это конфликт с близкими людьми, когда у тебя постоянно не хватает денег; это конфликт со всеми, кто пытается тебя направить по проторенной дороге, но главное здесь – конфликт внутренний, постоянная неудовлетворенность собой. Творческому человеку трудно быть «здесь и сейчас», он живёт будущим. Он изобретатель нового – в то время, как весь мир привык жить старым.
Когда известную певицу Донну Саммер спросили, чтобы она хотела пожелать молодым музыкантам, она ответила: «Главное, не бросайте дневную работу!» Да, надо сразу же смириться с мыслью, что никакого результата всей твоей деятельности может и не быть. Тем не менее, я верю в Россию. Свобода, которую получило это поколение, принесла, конечно, с собой много мусора, но эта же свобода заставит страну шагать семимильными шагами
ВД – Лёнь, а помнишь, когда мы были в Ереване, один армянин тебя лечил на тему какой-то армянской песни, написал тебе какую-то фразу и просил спеть песню с этой фразой? Ты помнишь эту фразу? А ведь ты выучил эти слова и, когда в концерте ты где-то вставил эту фразу в какой-то вещи – там весь зал просто на уши встал, поскольку никто, конечно, не ожидал, что ты будешь петь по-армянски, да еще со всеми мелизмами.
ЛБ – Да, я хотел попробовать себя в качестве шоумена, чтобы какой-то контакт с публикой был. Но контакт получился такой, что на последнем концерте мы ожидали обычную толпу во Дворец спорта, но очень удивились, когда увидели, что у входа нет вообще никого… Сначала мы даже немного испугались, а потом заметили разбитые стеклянные двери, а за ними – просто битком наполненный, переполненный огромный зал.
ВД – А началось с того, что нам запретили работать сольным концертом и на первое отделение подверстали нам ереванские группы. Поэтому народ приходил сразу на второе. И вот, мы приходим, и видим зал, набитый ментами. Они нам так сразу и сказали: «Если вы опять публику начнете заводить, мы ваши собственные гитары разобьем о ваши собственные головы». Леня очень переживал тогда, типа, «а оно мне надо?», ха-ха.
ЛБ – Самое интересное, когда я уехал, мама мне написала письмо, что «за тобой приходили ночью» – позвонили ей в дверь и задали ей несколько вопросов по поводу Рафика…
ЮВ – Всех музыкантов, которые участвовали в этих фестивалях (с 1968 по 1972 годы) потом таскали и допрашивали. А ведь Рафик нанял тогда профессиональную киногруппу и снимал все фестивали на 35 мм! Интересно узнать, где сейчас эта плёнка…
ВВ – А помните, как один чувак чуть ли не лежал на стуле партера, всё время показывал на нас пальцем и постоянно говорил: «О! АРТИЗДЫ!»
ВВ – А записку нам, помните, прислали? «ТОВАРИЩИ МУЗЫКАНТЫ, СПОЙТЕ АНЧИМАКА!» Стоим, думаем, что за ё, что за «анчимака»? Может про обезьяну? Лёня подумал тогда и сказал: «Unchain My Hеart»…
ЛБ – И тут Джо Кокер!
ВМ – Видишь, как ты его здорово раскрутил!
