16 июня Сергею Курёхину исполнилось бы 70 лет. Он был музыкантом, киносценаристом, актёром и шоуменом. Курёхин родился 16 июня 1954 года в Мурманске.
Дискография Курёхина насчитывает более 50 дисков и включает разнообразные жанры: сольные фортепианные записи, импровизационные проекты с зарубежными музыкантами, коллажи, электронные композиции и многое другое.
Курёхин сотрудничал с такими группами, как «Аквариум», «Кино» и «Алиса». Его музыка звучит в фильмах Балабанова, Соловьёва и других режиссёров.
Сергей Курехин умер в возрасте 42 лет в 1996 году.Сегодня мы вспоминаем Сергея Курёхина устами тех, кто его знал и сотрудничал.
Владимир Фейертаг (“Джазовые заметки” – Специальное радио)
Я познакомился с Сергеем, когда начал действовать джаз-клуб «Квадрат». Он появился в клубе, и его подхватил Анатолий Вапиров. Впервые услышал его игру в дуэте с Вапировым. Потом Курёхин стал играть сольные концерты. Он приглашал меня во Дворец Молодёжи и ещё куда-то, где я какие-то слова говорил перед тем, как он играл. Я прекрасно понимал, что он очень хороший пианист, во-первых. Во-вторых, что у него хорошие идеи. Я проводил фестивали от Ленконцерта, и мне разрешали на свой вкус допускать коллективы, но я не мог допустить, скажем, приезжих из Москвы любителей не от Филармонии. Но, ленинградскую самодеятельность было можно, и я приглашал Курёхина с его небанальным ансамблем. Брал письмо от Ленинградского дома художественной самодеятельности и представлял его руководству.
Однажды мы получили специальное разрешение и сделали ему ночной концерт. На одном из фестивалей во Дворце Ленсовета у нас был ночной концерт Курёхина, начинавшийся в 0 часов. Битком был продан зал, и там участвовали иностранные гости, которые приехали на фестиваль. Мы им сказали – хотите, есть импровизационное действие, можете принять участие. А там немцы, поляки, они все на авангард хорошо заточены, они знают, что это такое и готовы участвовать в любом перформансе. Всё было замечательно, и у нас с Курёхиным были хорошие отношения. Мы встречались когда надо было, хохмили, и я знал обо всём, что он делает.
Настя Курёхина всегда зовёт на свои мероприятия, но я смотрю, кто там играет, и понимаю, что мне идти не надо. Один раз она прямо сказала: – «Владимир Борисович, я вас приглашаю, но откровенно скажу: музыки будет мало». Мне некогда этим заниматься и я не буду перестраиваться. Я знаю, что такое авангард. Я знаю перформансы, я видел это на Западе, и я педагог. Я рассказываю об этом студентам и показываю кадры. Они слушают у меня и Брекстона, и модного Дэвида Торна, и всё, что связано сегодня с компьютерами и электроникой мы изучаем, и я вынужден спокойно рассказывать об этом. Почему? Ну, представьте себе: лектор читает о литературе, но не любит Чехова, но обязан. И я обязан знать, что такое авангардная музыка и я знаю, что такое академический авангард и мне понятно, как это сделано. Есть литература, которая может меня подкрепить в этом, я просто грамотный человек, будем так говорить нескромно. Поэтому у меня нет аллергии на эту музыку, как ни на какую вообще. Я, допустим, не люблю диксиленд и всегда стараюсь уйти и не слушать его. Мне не нравится. Нет, где-то на улице две минуты послушать могу, но программу Ленинградского Диксиленда мне двадцать минут не высидеть. Потому что они играют сегодня стандартный шансонный свинг – это уже не дикси.
Андрей Тропилло (“ЯНТАРНЫЕ ПЛАСТИНКИ ИЛИ ПОСЛЕДНИЙ ПРОЕКТ КУРЁХИНА” – Специальное радио)
Сережа Курёхин однажды неожиданно удивил: он предложил масштабный проект, причем, накануне своей смерти. Конечно, что его скоро не станет, я не мог и предположить. Первый сердечный приступ у Сережи случился 9 мая 1996 года, а 5-го он позвонил мне и сказал: «Надо встретиться!». Мы пересеклись у метро «Московские ворота», Курёхин сел ко мне в машину и «завис» в ней на полтора часа.
— У меня все круто, — рассказывал он, — на днях проводил вечеринку, там только шампанского было куплено на 50 тысяч долларов! А еще я с Эдиком Лимоновым подружился, человек он интересный!
Андрей Тропилло и Сергей Курёхин в студии звукозаписи Дома пионеров. Ленинград, 1982
Сережа всегда жил широко, в нем была в хорошем смысле цыганщина. Он посмеивался над причудами «новых русских», закатывавших вечеринки в огромных особняках, но случая заработать за счет их «понтов» не упускал. Так как с финансированием у Курёхина не было проблем, он предложил создавать эксклюзивные пластинки ручной работы, чтоб были похожи на янтарь, даже с мушками внутри. Меня же просил заняться записью на них музыки: надо было освоить необычный способ передачи звука, чтобы слушатель погружался как бы в третье измерение. Как раз 9-го мы договорились встретиться еще раз, Сережа к тому времени намеревался рассчитать смету проекта и привезти на него деньги.
Но 9-го Курёхин не появился, а мне позвонили общие друзья и сказали, что у Сережи обнаружена опухоль, что он в больнице, при смерти. Я сначала не поверил: ведь буквально несколько дней назад друг выглядел очень бодрым, но когда примчался в клинику, сразу все понял. Увидел, как Курёхин мучается и терпит жуткую боль, какой он «зеленый». Но вот что поразительно, он не сдавался и верил, что все пройдет. До последнего. Прожил после приступа Сережа недолго, всего три месяца. Я выносил его гроб из церкви.
Даже не хочу вспоминать те похороны, потрясение было у меня таким же, как когда умер Майк. В Комарово на кладбище собралась большая толпа, но я никого не видел, так было плохо. Вслед за Курёхиным, буквально через год, ушла его дочь Лиза, ей было всего 15 лет. Погибла она глупо: девчонка была с характером, заупрямилась, когда мама не пустила на день рождения к подруге.
— Я все равно пойду, — закричала Лиза.
— Не пойдешь, нечего тебе там делать, — отрезала Настя Курёхина.
— Ну, тогда я отравлюсь! — Лиза была в бешенстве.
Она выпила 2 пачки «Цитрамона» и 40 таблеток «Но-Шпы», а потом закрылась в туалете. Конечно, это был детский бунт, но дозу Лиза не рассчитала. Родные тоже не сразу поняли, насколько серьезно отравление, а когда приехала «скорая» было уже поздно — у Лизы открылась язва желудка, врачи не смогли остановить начавшееся кровотечение.
Когда я нес ее гроб, чувствовал, что второй раз хороню Сережу. Лиза лежала, как живая: из-за того, что девчонка выпила «Но-Шпу», у нее не наступило трупное окоченение. Настя Курёхина постоянно пыталась заговорить с дочерью, после двух жутких потерь жена Сережи на время потеряла рассудок. Тогда она замкнулась, ушла с головой в воспитание младшего сына Феди и организацию «СКИФа» — фестиваля Сережи, который он сам когда-то и придумал. С рок-клубовскими деятелями Настя по сей день не общается. Зато общается со мной, в прошлом году она пригласила меня в жюри конкурса имени Сергея Курёхина.
Алексей Вишня (“Поминальные заметки о Сергее Курёхине” – Специальное радио)
Больше двадцати концертов мне посчастливилось сыграть в составе этого умопомрачительного оркестра. Обычно – в рок-н-рольно-гитарной группе – человек 6-12 в ряд стояли все гитаристы групп Кино, Странные Игры, Аукцион, Аквариум, потом все басисты этих же групп, за ними все барабанщики этих же групп, как мне нашлось место там – удивительно. Играл я хуже всех, места на сцене занимал за двоих, но Сергей неизменно включал меня в performance, даже в весьма ограниченных, по количеству человек, антрепризах.
Немного хуже помню концерты в Голландии. В Амстердам нас пригласил старинный рок-н-ролльный клуб “Paradiso” в центре города – там, начиная с “Beatles”, играли просто все. Тогда, впервые, я увидел стоячий зал и очень удивился. Стоят под сценой взрослые солидные дяди и тёти, курят траву, сигареты, пиво пьют – я был в шоке от такой демократии! Группа пятидесятилетних хиппи в разорванных джинсах с большими трубками с сансемильей в зубах танцевали парные еврейские танцы под наш зудёж и казалось – весь зал не слушает, а участвует в представлении! Потом мы уехали в Роттердам, там поселились на пару ночей и сыграли концерт, но где, как и что мы играли – вспомнить мне навряд ли удастся. Слишком либеральны там у них законы и искус – со всех сторон.Моя первая поездка за границу – Югославия, 1989 год. Мы играли на главной площади Загреба – практически на трамвайной остановке. Люди, проезжая, выходили из трамвая, глазели и снова садились в трамвай. Тимур Новиков с Африкой ставили пластические комбинации в античном стиле, а Ляпин играл поливы за спиной, зубами, лежа на авансцене. Курехин заставил меня сочинить и разучить с оркестром самую глупую эстрадную песенку, на которую я только был способен, раздел до пояса и заставил прыгать в экстазе. Местные панки из супер-зажиточных семей особенно поддержали мой выход громкими криками и стрельбой из пистолета. Спустя какое-то время, американская война разрушила эту площадь.
В Западном Берлине мы давали представление на частной вечеринке, еще до падения Берлинской стены. Там я открыл себе Александра Ляпина как гениального аранжировщика, когда в составе восьми электрогитаристов сыграл расписанную им мелодию – она звучала в кульминации концерта, и это было очень органично и волнующе. У Курехина были сильные драмы, они были тонки и глумливы – характер автора в них приобретал почти материальное воплощение. Художник Сергей Чернов устраивал бесовской art-avanguard, набирая, в качестве моделей, молодых местных волонтёров. Они топтали наши примочки, валили на пол комбики и забрызгивали нас невысохшей голубой краской, которой их раскрашивал Чернов за кулисой. Гитаристы местных рок-групп играли риффы посматривая на нас, гитарную группу, прямо за нами вслед, с небольшой latency. Не помню случая, чтобы кто-то обругал эти мероприятия – ни устно, ни в прессе.
Антон Никкиля (“Белые ночи до- и постиндустриальной вербализации духа времени” – Специальное радио)
На открытии фестиваля, на который прибыла министр культуры Финляндии Anna-Liisa Piipari, выступал Курёхин. Министр сидела в первом ряду, кругом стояли телекамеры, в том числе приехавших из Москвы журналистов. Курёхин играл сольно на рояле, на котором стоял цветок в вазе. В какой-то момент Курёхин перестал играть, встал из-за рояля и съел этот цветок. Цветок при этом был довольно большим и почему-то красным. Съев его, Курёхин окинул зал победным взглядом, вернулся к роялю и продолжил играть свой этюд. Финляндия тогда была не такой консервативной страной как СССР, но цветов на роялях тут никто не ел, и то, что сделал Курёхин, было довольно провокативно даже в условиях Финляндии.
С Курёхиным приехали саксофонист Сергей Летов и басист и гитарист из Кино – Игорь Тихомиров и Юрий Каспарян, которые выступили квартетом, ещё было одно выступление дуэтом с Летовым. Для концерта Поп-механики к ним присоединился местный барабанщик Illi Broman, который играл до этого в финских нововолновых группах и ещё работал звуковиком на фестивале. Из Хельсинки приехали три джазовых гитариста, Peter Lerche, Markku Kanerva и Pekka Tegelman. Ещё в Иматре имелся известный на всю Финляндию биг-бэнд, и из него участвовали в той Поп-механике несколько духовиков. Эта Поп-механика не была массивным оркестром – всего 10 человек, может 12. Самым большим составом приехала АВИА со своей физкультурной группой девушек. Физкультурницы потом ещё выступили как перформанс-группа Антона Адасинского DEREVO. У Мухоморов был интересный перформанс, для которого им надо было раздобыть старые Жигули. Жигули они сыскали, раскрасили и ездили на них по городу – это была такая мобильная выставка. Плюс к этому, у них были картины и объекты в выставочном зале дворца культуры. Всего работ на этой выставке современных московских художников было почти сто. Было несколько лекций – Ольга Свиблова рассказывала о художниках, Татьяна Диденко о музыке 20-х годов, было несколько кинопоказов, в том числе фильма «Господин оформитель» с музыкой Курёхина.
