rus eng fr pl lv dk de

Search for:
 

В ЧЕРНОЙ-ЧЕРНОЙ КОМНАТЕ СТОИТ ЧЕРНЫЙ-ЧЕРНЫЙ КАБИНЕТ. ПОМИНАЛЬНЫЕ ЗАПИСКИ О СЕРГЕЕ КУРЁХИНЕ


 

Сергей Курёхин

Имя Сергея Курёхина навсегда вошло в мировую историю параллельной музыкальной культуры. Сегодня о нем ежегодно вспоминают, проводя многодневные фестивали авангардной музыки SKIF, под патронажем Анастасии Курёхиной – жены Сергея. Я попытаюсь рассказать о Сергее не хрестоматийным языком, просто вспомнить, что видел, и в чем участвовал сам.

Он всегда был для меня загадкой – говорил быстро, думал просторно – в его голове царствовал абсурд, который он проецировал на все виды собственной деятельности, обескураживая как молодых, так и взрослых. Когда он говорил – никто не позволял себе его не слушать. Когда он садился за рояль – воцарялся праздник. Редко-редко, для весьма ограниченной аудитории, Сергей Курёхин давал фортепианные концерты. Начиналось все академически – строгий наряд, старинная европейская музыка плавно переходила в современный джаз, а под конец в дело вступали локти и кеды, которыми Курёхин играл целые ноты и ставил акценты, в то время, как обе руки были заняты наигрыванием шестьдесятчетвётых.

Бывало и так: открывается занавес – люди, одетые в черное, в черных очках выкатывают на сцену, именуемую “черный кабинет”, огромный черный концертный Stainway и уходят. Гаснет свет, рояль широким лучом “берет” пушка, и наступает тишина. Минута проходит, другая, зал начинает недовольно шебуршать. И вдруг… крышка рояля открывается, из него появляется Курехин в джинсовом костюме с вышитым на спине разноцветными камнями словом Capitan. Фиксирует крышку и начинает извлекать волшебные звуки прямо из чрева рояля. Начинает с верхнего регистра, бьет молоточком по металлической раме, изредка задевая струны возле колков – в том месте, где струны вообще не должны звучать. Так, совершая магические пассы, он медленно обходит его, перемещаясь к басовым струнам рояля, нагнетая ритм и громкость, наконец, звучит победная точка, и на раз… два… три – Сергей прыг… уже сидит за роялем, начинает играть… зал замирает.

Первая в моей жизни “Поп-Механика” запомнилась надолго. Я уже и не помню, кто сгоношил меня поехать на этот концерт в ДК “Ленина-на-Пролетарской”, с Охты ехать было крайне далеко и неудобно. К тому же у нас не было билетов, и мы надеялись “купить” контролёров на наше членство в рок-клубе, в чем и просчитались. Не то, что вовнутрь пройти – близко подойти нам не дали. Огромная толпа осаждала главный и служебный вход, никого знакомых. Мы потолкались-потолкались да и поехали обратно. Когда дело касается проходок – обо всем надо заботиться заранее, и уж конечно не в день перформанса. На следующий день ко мне приехал Фирсов и привез эту запись. Боже – звук мало отличался от того, что мне удалось расслышать из-за закрытых окон, только громче. Популярную механику сложно было слушать – её нужно было смотреть!

Курёхин разбивал программу на номера по совершенно неожиданным темам: древнее средневековье, иудейство, буддизм, октябрьская революция, классика, эстрада, античность, лицедеи, постмодернизм и рок-н-ролл – все смешивалось в единый сет. Площадки могли быть самые разные – от кинотеатра Аврора и ЛДМ – до СКК им. Ленина и БКЗ “Октябрьский” – в разгар перестройки Поп-Механика вышла на самый пик связи с общественностью нашей страны. Несколько художественных фильмов проиллюстрированы Сергеем, были и фильмы, в которых участвовал ограниченный состав Поп-Механики, мне тоже посчастливилось принять участие в нескольких съёмках, например “Трагедия в стиле рок” Саввы Кулиша и еще в нескольких.

В 1982 году Аквариум записал с Курёхиным альбом “Табу”, тогда-то я и узнал про него впервые. Я жил неподалёку от студии Андрея Тропилло и бывало, заставал его на записи. Все музыканты, Андрей Владимирович и БГ относились к Сергею с особым уважением – в музыкальном плане он был самым образованным. Что-то смогло сблизить нас – наверное, он уже тогда заметил во мне персонажа своих будущих фантасмагорий… Сергей нередко приезжал ко мне на Гагарина отслушивать и копировать профессиональные плёнки на аудио-кассеты. Что-то я переклеивал, и потом оно выходило на LEO в Англии в виде виниловых пластинок. Увидав своими глазами концерт Поп-Механики в ДК им Ленсовета, я навсегда затаил в себе тайное желание участвовать в этом беспределе, и однажды сам попросился в состав оркестра. Курехин пообещал, что обязательно возьмет.

И только спустя три года, а я уж думал, что он и забыл, Сергей впервые пригласил меня поучаствовать в концерте, который проходил во Дворце Молодёжи, по месту моей службы. Это было феноменальное событие – впервые я вышел на сцену – меня поставили перед большим залом на табуретку и заставили руками делать ёлочку. Вокруг табуретки шествовали такие музыкальные легенды как Борис Райскин, Владимир Диканьский, саксофонист Игорь Бутман, валторнист Аркадий Шилклопер. В таких концертах принимали участие даже Ванесса Рэдгрейв, меццо-сопрано Ольга Кондина, Николай Кола-Бельды, Борис Тимофеевич Штоколов. А на тот самый первый мой концерт в ЛДМ на сцену вывели лошадь. Её провели на самый центр и поставили в полуоборот – мордой к залу, к нам – секции электрогитар – хвостом. Зал взревел – досель никогда никому и в страшном сне не привидилось бы – на ведомственной площадке Обкома ВЛКСМ вывести на сцену лошадь! Животное крепко струхнуло от того, что оно услышало и увидело спереди, но тут Сергей Курехин подпрыгнул, и весь оркестр рявкнул Ми мажор -: кхх-рр-жжжах! Это называлось “оркестровые точки” – после первой, из под хвоста лошадки посыпалось много, очень много зелёной субстанции прямо на все гитарные примочки Юрия Каспаряна, что привело остальных гитаристов в единый глумливый восторг – таких примочек больше ни у кого не было.

Руководство ЛДМ не раз предоставляло Сергею площадку, его любили. Приглашали на творческие встречи – он ставил Prophet 2000 на рояль и рассказывал аудитории о сэмплинге и о том, как сэмплер может облегчить жизнь музыканта – своеобразный мастер-класс. Но и просто меломанам такие концерты всегда шли на пользу – Сергей сыпал именами и терминами, приглашал помогать ему настоящих звезд авангардного джаза, таких как: Михаил Альперин, Михаил Костюшкин, Сергей Летов и Владимир Чекасин. Ума не приложу, как я попал в такой калашный ряд, не понимали этого ни лучницы, ни оркестр ВМА, ни лошади, ни козы – никто не мог понять, что такое Поп-Механика, пока не увидит. Да и после того…

Больше двадцати концертов мне посчастливилось сыграть в составе этого умопомрачительного оркестра. Обычно – в рок-н-рольно-гитарной группе – человек 6-12 в ряд стояли все гитаристы групп Кино, Странные Игры, Аукцион, Аквариум, потом все басисты этих же групп, за ними все барабанщики этих же групп, как мне нашлось место там – удивительно. Играл я хуже всех, места на сцене занимал за двоих, но Сергей неизменно включал меня в performance, даже в весьма ограниченных, по количеству человек, антрепризах.

Препарируя рояль

Немного хуже помню концерты в Голландии. В Амстердам нас пригласил старинный рок-н-ролльный клуб “Paradiso” в центре города – там, начиная с “Beatles”, играли просто все. Тогда, впервые, я увидел стоячий зал и очень удивился. Стоят под сценой взрослые солидные дяди и тёти, курят траву, сигареты, пиво пьют – я был в шоке от такой демократии! Группа пятидесятилетних хиппи в разорванных джинсах с большими трубками с сансемильей в зубах танцевали парные еврейские танцы под наш зудёж и казалось – весь зал не слушает, а участвует в представлении! Потом мы уехали в Роттердам, там поселились на пару ночей и сыграли концерт, но где, как и что мы играли – вспомнить мне навряд ли удастся. Слишком либеральны там у них законы и искус – со всех сторон.Моя первая поездка за границу – Югославия, 1989 год. Мы играли на главной площади Загреба – практически на трамвайной остановке. Люди, проезжая, выходили из трамвая, глазели и снова садились в трамвай. Тимур Новиков с Африкой ставили пластические комбинации в античном стиле, а Ляпин играл поливы за спиной, зубами, лежа на авансцене. Курехин заставил меня сочинить и разучить с оркестром самую глупую эстрадную песенку, на которую я только был способен, раздел до пояса и заставил прыгать в экстазе. Местные панки из супер-зажиточных семей особенно поддержали мой выход громкими криками и стрельбой из пистолета. Спустя какое-то время, американская война разрушила эту площадь.

В Западном Берлине мы давали представление на частной вечеринке, еще до падения Берлинской стены. Там я открыл себе Александра Ляпина как гениального аранжировщика, когда в составе восьми электрогитаристов сыграл расписанную им мелодию – она звучала в кульминации концерта, и это было очень органично и волнующе. У Курехина были сильные драмы, они были тонки и глумливы – характер автора в них приобретал почти материальное воплощение. Художник Сергей Чернов устраивал бесовской art-avanguard, набирая, в качестве моделей, молодых местных волонтёров. Они топтали наши примочки, валили на пол комбики и забрызгивали нас невысохшей голубой краской, которой их раскрашивал Чернов за кулисой. Гитаристы местных рок-групп играли риффы посматривая на нас, гитарную группу, прямо за нами вслед, с небольшой latency. Не помню случая, чтобы кто-то обругал эти мероприятия – ни устно, ни в прессе.


Тележурналист Сергей Шолохов на заре перестройки любил приглашать Курёхина в свои передачи, несколько они провели вместе. Это были реакционно-перестроечные диалоги об истории, музыке, архитектуре. Поднимались вопросы о происхождении человека, о его предназначении. Все это вносило глубокое повреждение в ментальность советского человека, не желавшего расставаться с прошлым. В день, когда Георгий Буш-старший объявил войну Саддаму Хуссейну, а рижский ОМОН брал штурмом Вильнюсскую телебашню, на экраны вышла программа, в которой Курёхин совершенно серьезно рассказал взволнованному Ленинграду, что Октябрьская революция была совершена под воздействием псилоцибиновых грибов-галлюциногенов, и что Ленин неспроста внедрил этот препарат в рабоче-крестьянскую среду. Показывали фотографии, как Ленин с корзинкой собирал грибы, рассказывали, что по странному стечению обстоятельств максимальное количество собираемых псилоцибиновых поганок в России наблюдается всего в двух местах – в Сибирском селе Шушенское и в Разливе под Ленинградом, недалеко от Финляндской границы, там, где стоит Шалаш. Этот факт, который в действительности имеет место быть, позволил озвучить предположение, что Ленин сам был грибом и везде где жил – оставлял свои споры…

Кинематографисты внимательно следили за творчеством Курёхина. Сергей Дебижев, известный петербургский кинохудожник, посвятил ему чуть ли не всю свою творческую жизнь. Нередко в концертах Курехина на сцену проецировались кино-кольца, нарисованные питерскими апологетами параллельного кино – Евгения Юфита, Константина Митенёва. Артисты театра Вячеслава Полунина “Лицедеи” нередко тоже были задействованы Сергеем, казалось – нет предела его воображению. Кинорежиссер Виталий Аксёнов замышлял снимать феерию “Музыкальные игры” вслед за фильмом “Как стать звездой” – Курехин написал сценарий. Под этот соус в БКЗ “Октябрьский” прошла серия концертов Поп-Механики подряд – друг за другом.

Это было уже серьезное мероприятие на городском уровне, нам даже платили деньги за участие в концертах. Фактически это был конкурс красоты, победительница которого должна была играть главную роль Аленушки в фильме Аксёнова. Второе отделение собиралось из отдельных “эстрадных” номеров, тогда и мне придумали хороший сольный выход: я играл на лютне песню “Под небом голубым”, а Райскин с Диканьским играли сольные партии. В итоге, на роль братца Иванушки выбрали меня. Но что-то не везло Виталию Евгеньевичу с этим фильмом – победительница не cмогла пройти кинопробы, и на роль взяли девушку, которая заняла второе место. Вдобавок он в пух-и-прах разругался с Курёхиным и, не долго думая, запустился на музыке Игоря Корнелюка, но я остался – по странному стечению обстоятельств, в то время мы были немного дружны с Игорем и он был не против, даже написал под меня песню для фильма. Надо сказать, что эту песню он программировал как раз у меня дома, и мы с ним обсуждали Курехина. Его мнение о Сергее отражало отношение всей советской музыкальной элиты… нет, они просто не знали Сергея… это был, конечно же, узурпатор, но гений ослепительной доброты и обаяния. Из наших – его любили все.

Вот, буквально, одна бытовая зарисовка. Однажды, не помню уже какого числа, но ровно в полдень должна писаться “Алиса” и я заказал такси на 8:30, чтобы сгонять к Сергею Курёхину за его малюткой – Yamaha DX100. “Позавтракай с нами”, – пригласил Сергей. “Ой, что это?” – удивился я, глядя, как он быстрым движением, без каких-либо приспособлений, вскрывает довольно большого размера консервную банку. Словно фокус – мне показалось, что банку он открывает заточенным ногтём большого пальца. “Это ланчен мит, – сказал Сергей. – Лиза, Лиза, ну что же ты делаешь, положи на место, Лиза, я что тебе сказал, давай мой руки и садись завтракать, Лиза, садись быстрей, мы не успеем”…

Я не оборачивался, чтобы узнать причину непослушания шестилетней дочки Сергея, мой разум полностью захватил ланчен мит. В городе уже все было по карточкам, даже мыло. Меня разбудило такси звонком, сказав что уже едет, я, конечно же, не завтракал, да и нечем было это делать. Курехин почувствовал во мне карлсона, который живет на крыше и, провожая, вручил мне банку варенья. Мы договорились с ним на сессию у меня дома через два-три дня, тогда он и заберет синтезатор.

В двенадцать я уже подъезжал к дому. Костя уже пришел. И Паша Кондратенко. Я вручил счастливому клавишнику синтезатор и побежал на кухню рассказывать жене про ланчен мит. В тот день мы записали “Театр Теней”, да так, что Кинчев прижимал мой лоб к своей груди и долго так сидел. У нас действительно неплохо получалось, мы бы закончили альбом, если бы Косте не подвернулась приличная студия, где “Шестой Лесничий” и записался – вагончик MCI.

Когда я остался сравнительно один, уложив жену спать, я сел конфигурючить девайсы. Обнулил пульт и переткнул инструменты в другие каналы по порядку: Yamaha RX15 – драммашина из фильма Ассa. Poly800, DX100; закурил сигарету. Пока курил – набил в 32х-шаговый арпеджиатор Poly800 четыре четырехнотных аккорда восьмыми нотами, забив оперативную память синта до отказа. Получился отличный квадрат, на который можно навскидку спеть не только Бумер, но еще 189 известных песен разных народов. Прописал Полик минуты на три – получилась болванка. Я подключил гитару через педальный стерео-хорус и решил сделать первое наложение, так как гитара меньше всего потеряет в качестве после нескольких перезаписей. Изредка подтягивая ноты на тониках, прописал гитару. Затем наложил “колокольчик” из Poly – нежный такой. Этот же колокольчик, записанный в арпеджиатор, у БГ открывает “Танцы на грани весны”. Я же использовал его редко-редко – в первые доли смен аккордов. А последним наложением прописал DX100 – остренько так, лаконично. Меньше нот – больший кислород.

Так появилась первая часть. На следующий день у нас был запланирован поход к человеку, у которого был видеомагнитофон. Он собирал по выходным у себя дома целую аудиторию – с каждого по рублю. Фильм назывался, по-моему, “Di Evil” – первая часть киносериала про вампиров. Я никогда раньше не знал про вамиров, про ночные полеты, про неотброшенную тень и мне было страшно. Мы возвращались домой, я уточнял у жены основные приметы вампиров, а записанная вчера секвенция все крутилась и крутилась в голове, а болванка так и ждала себя послушать. В тот день я не успел ничего записать – уставшие, мы по быстрому решили угомониться. Пока то, да сё, я послушал болванку, очарованный звуком решил записать bridge к следующей части, бысто перепрограммировал Корг записав те же аккорды, только в реггей (почему-то). По быстрому наложил гитару, Dx 100, и не успел я ничего толком прослушать, как оказался в постели. Пум-бурум, ля-ля-ля, и вот она уже сопит, а я ни в одном глазу. Наоборот – бодряк, энергия прет… казалось бы…

Не в силах больше сопротивляться, я по-тихому слинял на кухню с электогитарой, заперся там, заварил чай, и за пару часов текст про Вурдалаков был готов. Любовь вампиров – так два пережитых в один день события объединил в себе незатейливый номер, который я склеил английским скотчем Сергея Курёхина из трех немного разных по темпу частей.

Вот такая история…

Его нередко приглашали к сотрудничеству совершенно разные люди, и он никогда не отказывал в помощи. И всегда его присутствие означало успешность любого начинания. Сыграв рояль в совершенно мутном треке, Курехин делал его шедевральным произведением, а киноплёнки с его изображением вошли культурный фонд истории России. Большое влияние он оказал и на мою жизнь – кто знает, стали бы меня показывать по Ленинградскому Телевидению, если бы не заметили стоящим на сцене в составе Поп-Механики. Отношение Курехина привлекло ко мне внимание со стороны радио, это сильно поддержало развивающийся интерес, на фоне которого, в мой альбом 89 года были вложены инвестиции и я начал сольную карьеру.

В то время, Вячеслав Полунин организовал европейский театральный фестиваль “Караван Мира” – пригласил и Поп-Механику. Cловами не передать – как это было интересно! Предстояло объехать всю Европу и дальше, участвовать в многосуточных представлениях среди театров со всего мира и даже Японии, но… видимо не судьба. Курехин разругался с Полуниным и мы, отрепетировав в зале Парка Горького, так и не вышли в тот день на сцену. Всю ночь мы бродили по парку, глазея на проходящие везде представления, – на всей территории расположилось несколько площадок. Нам удалось за двое суток увидеть больше десяти различных спектаклей – шведов, японцев, норвегов и англичан, французов и ирландцев – столько впечатлений за один присест. Наверное, в этом “Караване Мира” я б напрочь накренил себе крышу – он был рассчитан на несколько лет… Нам были вклеены в паспорта визы, которыми никто из нас так и не воспользовался.

На том наша дружба с Сергеем Курехиным закончилась – я перестал заниматься музыкой в чистом виде и на 8 лет выпал из этого мира. А в середине девяностых Курехина госпитализировали с сердцем. Когда собрали деньги на операцию – было уже поздно что-то делать… Сергей умер, о чем я узнал из средств массовой информации.

Для Специального радио

январь 2004


Вы должны войти на сайт чтобы комментировать.