Я купил квартиру в центре, на Воронежской улице, в которой Цой часто оставался ночевать. Там жил художник один, и Цой часто у него зависал. Тот художник рассказывал мне, что Виктор спал в наушниках, чтобы ему в уши не заползли тараканы. А в девяностом году мы предприняли попытку познакомиться ближе. Они тусовались у одного художника, который жил в деревянном доме в Коломягах, играли там в настольный хоккей. Мы с Настей жили рядом и подумали, почему бы нам не потусить вместе, вроде знакомы уже. Не самые последние группы, могли бы и подружиться. Взяли жратвы, бухла, и приехали к ним.

Пантыкин пригласил меня и Вовку Назимова – совсем молодой барабанщик, но он уже умел отлично играть. Так образовался «золотой состав» «Урфин Джюс». И вдруг однажды приезжает к нам Юрий Шевчук, потому что его выдавили из Уфы, несмотря на то, что он был мальчиком-мажором и жил на улице Ленина. Он не знал, куда ему деваться, и мы пригласили его к нам, потому что у нас посвободнее, и работу можно найти. Юрка приехал, и мы работали вместе в Парке Маяковского.

У нас был ВИА, он назывался то ли «Молодость», то ли «Нежность». Работала профессиональная вокалистка из ресторана, Юрка пел. С ними мы исполняли такие песни, как «Земля в иллюминаторе», «Всё может молодость» – вот такой репертуар.

Возможно, когда-нибудь состоятся какие-то юбилейные концерты «Наутилуса», только я в этом участвовать абсолютно не хочу и не буду. Я не вижу в этом никакого смысла, и с какой целью это надо делать, мне совершенно непонятно. Для меня это пройденный этап, который я закрыл и к которому не возвращаюсь, не испытывая никакой ностальгии. Поддерживаю отношения с Ильей Кормильцевым, который живет в Москве, хотя общаемся мы довольно редко: у него совершенно иной сегодня бизнес, и у нас мало точек соприкосновения. В Свердловске я не был лет 6, а на свой день рождения я пригласил бы «Чайф» или Настю Полеву.

Кормильцев появился у нас следующим образом. Он пришел проситься к нам на работу, сказав, что хочет быть штатным поэтом коллектива. Он и до этого писал тексты песен, но они были, мягко говоря, малоинтересны. И вдруг, придя к нам, он начал писать совершенно по-другому. Кормильцев приносил огромные папки стихов и ужасно обижался, когда половину этих бумаг мы выкидывали в помойку – для него это было, что называется, «по живому» (истерики и прочее). Жутко ругался. Тем не менее, я по сей день считаю Кормильцева лучшим попсовым поэтом. Что-то схожее я нахожу лишь у Меладзе, по крайней мере, качество товара сопоставимо.