Началось всё очень давно, когда еще я был школьником, и мы с друзьями подпольно доставали маленькие пластиночки «на костях», это такие флюрографические снимки на которые нарезалась специальным методом музыка или голос, тогда это были так называемые «звуковые письма». Студии, которые это делали, одновременно выпускали подпольные записи таких западных артистов, как Bill Halley & The Comets и Elvis Presley. Достать нормальные записи на пластинках было практически невозможно, разве что с большим трудом у каких-нибудь спекулянтов-фарцовщиков.
Тринадцатилетние юноши во дворе тогда обменивались сигаретами, фирменной жвачкой, порнографиями из «Play Boy», самопальными и пластмассовыми пленками с дыркой для проигрывания. У меня была такая пленка, как сейчас помню, на ней был записан «Shake Rattle Rock n Roll», эта дежурная пластиночка у меня даже в пионерлагере под подушкой лежала. Дома была радиола «Ригонда», на ней я слушал пластинки с зарубежной эстрадой серии «Вокруг света», и это волновало и будоражило, но не до такой степени, как появившийся вскоре рок Била Хэйли. У меня приятель был на Масловке, где я жил, Лева Бруни и его мама в1964м году привезла из Франции маленькую сорокопяточку The Beatles «A Hard Days Night». Это был основной переворот сознания.
Дальше-больше: «Роллинг Стоунз», соответственно, радиоприемник, «БиБиСи», радио «Люксембург», «Cant buy me love», которая крутилась там круглосуточно. А в 1966м я увидел, что у нас в Москве люди начали играть на гитарах. В 1965 я первый раз увидел этих поющих и играющих на акустиках в подъездах и на улице парней, а потом в «трубе» на Тверской заметил парочку ребят в пиджаках без воротников, которые тащили «доски» – электрические гитары, и это было серьезным ударом по моему не окрепшему сознанию. Группы начали расти как грибы, и в моей школе организовалась какая-то группа, и я решил, что надо в эту группу попасть, хотя играть я еще не умел. Главным в этой группе являлся барабанщик, который был завхозом в радиорубке.
Поскольку, будучи пионером в «Артеке», я играл на барабане, то подумал, что смогу этого барабанщика заменить. Я к нему пришел на прослушивание с высокой степенью наглости и сказал барабанщику, руководителю группы, хозяину рубки, в которой была аппаратура: «Я буду барабанщиком в вашей группе!». Начал играть что-то невразумительное, ребята красноречиво переглянулись, и я понял, что с барабанами не сложилось. На протяжении долгого времени после этого я думал, как бы сделать что-нибудь удивительное. Был такой польский журнал «Горизонты Техники», и я по его схемам собрал генератор звука. Спаял звуковой генератор и сказал им: «Вот у вас барабан есть, гитара есть, бас есть, но у вас нет этого чуда!».
Наряду с этим, по-соседски с детских лет я дружил с Алексеем Тегиным. И мы с ним параллельно начали заниматься на акустической шестиструнной гитаре академической музыкой, разучивали этюды, ездили в Библиотеку им. Ленина чтобы взять ноты. Леша ходил куда-то, брал уроки, а мне помог самоучитель игры на шестиструнной гитаре. Первые шаги по освоения арпеджио стимулировались песней «House of the rising sun» группы «Animals». Дальше-больше: «The Shadows»,«Stones», «Led Zeppelin», Jimi Hendrix и так далее. Потом мы с Алексеем сделали группу и назвали ее «Рубины». Набрали других музыкантов, и дело пошло. Бесконечное количество подвалов, репетиций, изготовление инструментов. Мы с Тегиным делали гитары сначала сами, то есть наши гитары были самопальные. Из обычных шестиструнок мы делали доски. Составляющие находили в разных местах, включая свалку разбитых самолетов на старом аэродроме в районе метро «Аэропорт». Это был большой военный аэродром, который поставлял комплектующие для нашего кружка «умелые руки», Леша переделывал телефонные аппараты, что-то мотал, но в результате датчики мы покупали в магазине по 9 рублей. Потом, когда появились настоящие детали, это приобрело характер настоящего, профессионального занятия, стало способом зарабатывания денег.
На счет репетиционной базы, первоначально договорились в ЖЭКе по соседству, а жили мы на Масловке, в городке художников. В1967г, когда мы поступили в институт, я поступил в МИСИ, Алексей поступил в Строгановку. У него папа был академик-художник, и его ждала чисто художественная карьера, а у меня была задача не пойти в армию. Я тогда понял, что музыка будет всегда, и не претендовал на карьеру строителя или художника. Задача была: как угодно не попасть в армию, чтобы не терять время даром, поэтому надо было поступить в вуз. Что я и сделал.
Позже нашли бас-гитариста Сергея Ляшенко, барабанщиком стал Александр Самойлов, который со мной в институте учился, он пел песни какие-то бардовские, а я его заставил играть на барабанах, примерно как это было у английской группы «Troggs»: они нашли своего будущего ударника в кино, сказали ему: «Ты будешь играть на барабанах!», и он стал барабанщиком. Сергей Ляшенко (Баска) был очень неплохой вокалист и бас-гитарист одновременно – с шикарным голосом, до его прихода мы играли исключительно инструментальную музыку – «вig вeat» в стиле «The Shadows». Мы были самоучки в чистом виде. Алексей Тегин, закончив Строгановку, увлёкся гипереализмом в живописи, а позже – музыкой «индастриал» и Тибетом.
Тогда понятия «танцев» не было, было слово «сейшен», и народ танцевал на «сейшенах», потому что и названия «дискотека» не было. Мы выступали в институтах, в школах на выпускных вечерах и в научно-исследовательских институтах. И это происходило по выходным или в преддверии праздников, и за это платили деньги. Играли мы сольные концерты по нескольку часов, в основном импровизационную музыку, потому что толком играть не умели. Мы брали основные темы из известных групп типа «Роллинг Стоунз», «Дорз» и дальше разыгрывали их по пятнадцать минут каждую со всякими включениями и импровизациями. Это нас отличало от всех групп в Москве, которые точно выучивали и копировали западные песни.
Это продолжалось несколько лет, а потом пошли бесконечные метаморфозы: менялись музыканты, менялись инструменты, менялась музыка, все менялось. Однако, базой оставался «биг-бит», «Битлз», «Кинкс», «Дорс», «Роллинг Стоунз» с ритмэндблюзом, дальше повлиял на нас Джими Хендрикс и психоделическая хипповая история.
Года до 72го вообще была тишина – нас никто не трогал и никаких вопросов не задавал. Никто не понимал, почему мы делаем по три концерта в неделю, где мы ездим, а ездили мы очень много: в МГУ, в МАИ, в Бауманку и по всем институтам Москвы. У нас даже были свои автобусы. Организаторы ставили пакет, сделанный из газеты для складывания денег, и народ приходил и накидывал нам наш гонорар. По крайней мере, нам отдавали деньги в таких пакетах. Причем, наш хард-рок был в рамках цитат из «Лед Цеппелин» и «Грэнд Фанк», и по сути это всегда лежало на поверхности стиля «Дорз». Это был поток из множества длинных композиций, которые фрагментарно состояли из кусков известных и малоизвестных вещей. Все это связывал наш бессменный вокалист Сергей Ляшенко.
Мы начали использовать в звучании всякие электронные приспособления, и к нам на концерте подошла парочка провинциалов, которые решили захватить Москву своим умением и способностями переделывать электронные приборы. В частности, пресловутые гитарные педали «вау-вау», «дисторшны» и «фузы», они стали делать на коленках дома и продавать рядом с музыкальным магазином на Неглинке. Их корпуса даже были похожи на фирменные педальные коробки, делались они, полагаю, на заводах в «ящиках». К нам они приходили тестировать свою продукцию. Постольку поскольку в разговоре с ними я часто слышал: «Как здесь убрать атаку? Как тебе здесь атака?», мне показалось, что это как раз очень уместно, чтобы утяжелить наши «Рубины». Так началась наша «Рубиновая Атака».
В плане аппаратуры музыканты использовали киношные колонки, позже появилось много самопальных концертных колонок, комбиков и усилителей. Даже прожектора и провода приходилось воровать на стройках. Была такая группа «Бобры», они работали продавцами по совместительству в музыкальном магазине, поэтому у них была достаточно приличная аппаратура и инструменты. Что касается светооформления сцены, они возили с собой приборы, которые сперли на стройке, использовали, натягивая на них цветные пленки от цветофильтров. Тогда, когда мы сильно гремели по Москве, а это был 68й, 69й годы, были проблемы вообще со звукозаписью. Магнитофоны продавались «Яуза», «Чайка», «Нота», и были они совершенно отвратительного качества. Мы делали кавера и западные стандарты музыки, и записывались лишь для того, чтобы оценить качество репетиций. Какого-то амбициозного творчества, выдумывания собственных пьес, тогда такого не было вообще. Только Александр Градский сочинил пару каких-то своих опусов, «Сокола» написали какую-то полную совковую фигню, только потому, что там комсомольцы в составе были. Эту группу взял под свое крыло Юрий Айзеншпиц, а он был главным импресарио в Москве в шестидесятые годы. У него была большая коллекция пластинок, и он был сильно продвинутый в этом деле. Так что, все доморощенные «битлы» города мечтали попасть под его крыло, ведь именно он организовывал все эти сейшена.
Но это происходило до нас, мы – второе поколение московского бита. Потом появилась «Машина Времени», и все стали сочинять, все стали записываться, затем появился «Аквариум», и пошла мода на сочинение песен «русского рока». На мой взгляд, эстетически и формально это было отвратительно, потому что русский язык – он вообще не музыкальный, а когда есть такие качественные образцы и столько альбомов новых направлений, их музыка казалась жутким эрзацем.
Поклонники ходили на все наши сейшены и пытались пройти, поскольку там была своя пропускная система – билеты, контролеры. А с нами ходила всегда такая тусовка хипповая «стритовая», и когда я их спрашивал: «Чего это вы к нам все время ходите, есть же всякие Градские?», они отвечали: «А у вас каждый концерт на другой не похож!». Это уже была группа «Рубиновая Атака» в полном расцвете.
Мы находились в постоянном поиске, ведь много возникало нового, и нам нужно было все пройти, чтобы потом почувствовать себя свободно, поэтому мы занимались тем, что тогда было «модно», как тогда говорили. Биг- бит, ритм энд блюз, рокнролл, диско, панк-рок, хард-рок, хеви метал, нью эйдж, эмбиент – надо было все попробовать и с этим выступать.
Все это эволюционизировало невероятным образом, появлялись новые инструменты, электроника, много электроники, потом компьютеры, и так мы дожили до сегодняшней ситуации. Когда дело дошло до диско, я набрал в коллектив двух девочек, они танцевали и пели. Играли мы Джоржио Мородера, я по-хитрому смешивал интерпретации разных произведений, переделывал их и к диско добавлял хард-рок. Такой продюсерский подход, и это, наверное, мое основное занятие, поскольку я старался всю жизнь делать, то, что мне нравится. Сам для себя.
Я думаю, что вся эта история с рок-музыкой есть порождение технического прогресса. Появление электрогитар и некоего ощущения свободы творчества, доступности для каждого. В конце 50х и начале 60х эти ребята на сцене, они не выглядели как академические музыканты или как эстрадные певцы, они казались простыми и доступными. Отсюда такая массовая истерия и желание быть такими же. Тогда поп-музыка не была таким ужасным термином как сейчас, она была естественно массово популярна.
Вначале она была легкая, потом усложнилась и потяжелела на стыке достижений технического прогресса, затем пришла электронная музыка… Я очень много записывал музыки себе для ознакомления – по 4-5 альбомов в день, интересная информация шла валом, и это было все время что-то новое. Катушки, пленки, кассеты, перезапись, пластинки, создание каталогов и фонотек – это была большая увлекательная работа по изучению музыки, которая бесконечно удивляла практически каждый день. И это продолжалось до конца семидесятых. Потом все пошло по второму кругу, усреднилось, размножилось на примерно одном уровне, появились совсем простые, примитивные вещи наравне со сложными, все расслоилась, и музыка из элитарной стала утилитарной.
Раньше музыку невозможно было найти нигде в нашей стране, по радио она не звучала, рынка не было, потом стали привозить пластинки, появились компакт-диски, и музыки стало очень много в ущерб качеству. Мы не записывали альбомов, сохранились две песни, записанные с микрофончика, с последнего ряда в каком-то клубе на каком-то комсомольском вечере, даже с предупреждением: «Если вы тут в зале будете свистеть, наш вечер будет закрыт, и все вы будете удалены!». Это реальный документ. В дальнейшем я записывал только свои альбомы, штук 10-11 и выпускал их на компакт-дисках и на винилах.
Для SpecialRadio.ru
Июнь 2016 Москва
Материал подготовлен Игорем Шапошниковым
НАСТОЯЩЕЕ ИСКУССТВО СОСТОИТ ИЗ ТАЙНЫ, ПРОВОКАЦИИ, ИНТРИГИ И ЧУДА. Часть 2
