Его имя, возможно, не слишком известно широкой публике, однако говорить о современной музыке, а в особенности о джазе, не упоминая о нем, попросту невозможно. Некоторые журналисты называют этого человека «папой современной грампластинки» и «дедушкой компакт-диска». Добавьте к этому сотрудничество в качестве продюсера с такими звездами как Луи Армстронг, Бенни Гудман, Майлс Дэвиз, Дюк Эллингтон, Эдит Пиаф и вы поймете, что «Легенда» – самое скромное определение для этого почтенного джентльмена. Совсем недавно ему исполнилось 98 лет, из которых последние 94 года он живет в Нью-Йорке, но начинался его жизненный путь далеко от берегов Гудзона, в Российской Империи …
Я родился в Армавире в армянской семье в 1919 году и при рождении получил имя Геворк, у меня был старший брат, которого звали Арам. В Америке он стал режиссером и вместе мы сняли фильм «Фестиваль джаза в Ньюпорте» в 1958 году. Отец занимался торговлей коврами. Когда мне исполнился год, мы перебрались в Тифлис, теперь этот город называется Тбилиси. Жили в особняке на улице Ольгинская 63, теперь, как мне сказали, и улицы этой больше не существует, ее переименовали в улицу Мераба Костава в честь молодого революционера, который погиб, сражаясь за свободу Грузии, в 1989 году. Дом был большой, рядом находился парк и заброшенная железная дорога. Больше всего на свете я любил выходить с няней в парк и потом гулять по рельсам, представляя, как раньше тут проносились огромные поезда. В 1923 году, когда Ленин объявил НЭП, отец купил за 500 золотых рублей паспорт, и мы перебрались в Нью-Йорк, где папа продолжил заниматься семейным бизнесом – коврами, а мы с братом, когда немного подросли, пошли в школу. До 7 лет я говорил только по-армянски, но потом, конечно, выучил язык.
После школы я поступил в Йельский университет и во время учебы подрабатывал стажером на фирме «Columbia». Меня сразу отправили разбирать архивы, которых там скопилось огромное количество, ведь тогда пластинки были не такие, как сейчас, а шеллаковые, на которые помещалось по одной песне на каждую сторону. Я с радостью окунулся в эту работу и накопал там настоящие сокровища – записи джазовых музыкантов 1920-30-х годов, сделанные в Чикаго, Новом Орлеане и других центрах джаза тех лет. Нелегко было убедить руководство переиздать этот материал, но как-то мне это удалось, и я решил их не просто заново издать, а нарядно оформить, объединить 6 пластинок в красивый альбом, снабдить аннотацией. В общем, релиз удался. Кстати с тех пор в музыкальный обиход и вошло понятие «альбом», тот самый золотой стандарт, знакомый сегодня каждому – 12 песен на диске.
Изначально это был альбом в самом прямом смысле слова, вмещавший 6 пластинок с 12 треками. Только я размечтался, как развернусь, грянула Вторая Мировая Война. Не знаю, что меня толкнуло, но я сразу же записался добровольцем в армию и демобилизовался только в 1946 году. Когда вернулся, женился на своей землячке, прекрасной девушке, профессиональной скрипачке по имени Анаид. А потом… потом вернулся в архивы «Columbia». Ну, теперь мне тут было все знакомо, и я помимо переизданий стал постепенно заниматься продюсированием записей, организацией концертов, съемками. Мне посчастливилось сотрудничать со многими величайшими музыкантами. С кем? Ну, например, с Эдит Пиаф.
Я был в числе организаторов ее концертов в США. Перед турне мы решили как-то подготовить американцев к ее песням и выпустить диск с лучшими хитами в переводе на английский и в других аранжировках. Увы, это оказалось ошибкой, весь накал ее вибрирующего голоса просто утонул в этих сладких звуках голливудских скрипок. В результате и концерты прошли не особенно удачно и тираж мы почти не продали. Правда, теперь, как мне недавно сказали, эти пластинки стоят в интернете сотни долларов. Знал бы, придержал дюжину-другую. Со школьных лет я был знаком с «Королем свинга» Бенни Гудманом. Кстати он, как и я, был выходцем из Российской Империи, его отец родился в Белой церкви, что недалеко от Киева. С Бенни мы были знакомы с 1930-х годов и пережили вместе немало приключений. Вот этот шрам на руке, которым я очень горжусь, напоминает мне об одном из них всю жизнь.
Это случилось, когда я помогал музыканту из его оркестра Лайонелу Хэмпбелу положить в багажник на крышу такси его вибрафон. Ребята должны были выступать на мероприятии в поддержку испанских антифашистов, помогать им собирать деньги на борьбу с режимом генерала Франко. И Бенни попросил меня поехать вместе с ними. И вот когда мы крепили виброфон к багажнику, я сильно поранил палец о металлическую стойку. Потекла кровь. Бенни как увидел это, разволновался, достал из кармана носовой платок, забинтовал мне руку и говорит: «Давай-ка садись в машину, ребята приглядят за тобой, у тебя же такая серьезная травма». Хотя порез на самом деле был не таким уж и серьезным. Когда мы подъехали к месту проведения этого мероприятия, то обнаружили, там что-то вроде клуба или танцевального зала. Перед входом стояла толпа пьяных испанцев в окружении красивых девушек, а вокруг все было усеяно бутылками из-под красного вина. Когда мы поднимались по ступенькам, менеджер Гудмана сказал мне: «Сейчас они подумают, что Бенни это ты!». А я тогда носил такие же очки и был чем-то похож на Бенни. – Так вот ты не подавай виду, что это не так. Просто играй свою роль! Они ничего не поймут, посмотри на них, это же просто деревенские парни из Испании. Я так и сделал.
Когда мы поднялись до самого верха и открыли дверь, нас чуть с ног не сбила волна дикого шума и запах крепчайших сигарет, которые курили испанцы. Казалось, что если зайдешь туда, то живым уже не выйдешь, так ужасно они пахли. Не успел я переступить порог, ко мне ринулась молодая красавица-испанка, обняла меня и поцеловала. Ребята говорят: «Она точно приняла тебя за Бэнни! Не выдавай себя, играй роль до конца». – Так я же не говорю по-испански, – отвечаю. – Тебе и не нужен никакой испанский! Просто иди, вскочи на стол посреди комнаты и кричи во всю глотку: «Мортел Франко! Смерть Франко!». Я и вскочил. Толпа взвыла от восторга. Ко мне тут же бросились люди, стали хватать меня за брюки, за ноги, пытаться поцеловать и все такое. В течении минут трех-четырех я был настоящим героем, пока не открылась дверь и не вошел сам Бенни с другими музыкантами.
В 1962, когда отношения Америки и Советского Союза накалились до предела, в Госдепе приняли решение об отправке в СССР какого-то известного музыкального коллектива. Сперва речь шла о Дюке Эллингтоне, но его кандидатуру почему-то не утвердили, а может он и сам особо не горел желанием тогда, хотя он будет выступать в России, но это случится через 10 лет, в 1972. Потом Госдеп предложил кандидатуру Луи Армстронга, но от него советские чиновники шарахнулись, как от огня. Они ответили, что Армстронг… слишком популярен и на его концертах возможны беспорядки. Армстронгу еще доведется играть для советских слушателей, но это будет не в СССР. Он выступал в Польше и других странах, прилегавших к Советскому Союзу. Почему так получилось, я точно не знаю. Как-то не спросил, хотя надо было. Но всеми вопросами, связанными с поездками, занимался его менеджер по имени Джо Глэйзер. На самом деле он был гангстером из Чикаго, который присматривал за всеми местами в городе, где выступали музыканты, особенно в Южной части Чикаго. Так они кстати и встретились, а потом подружились.
У Армстронга возникли проблемы с бандитами, которые захотели взять его под свою опеку и заниматься его делами. Но он был парень умный и старался держаться от всего этого подальше. А Глэйзер был менеджером в ночном клубе, где играл Армстронг, Луи доверял ему и, когда возникли эти проблемы, подошел к Джо и сказал: «Послушай! Я хочу вырваться из-под опеки этих бандитов, давай ты будешь моим менеджером. Подумай, как нам лучше все это устроить». Это было в 1929 или 1928 году. C того времени все дела Армстронга вел Глэйзер, с которым у него имелась весьма необычная договоренность.
У них не было никакого подписанного контракта, но был уговор, что каждый год в гараже у Армстронга будет стоять новый автомобиль. Кроме того Глэйзер оплачивал все его счета и налоги. Армстронг мог не думать ни о чем кроме музыки. Джо был, тем не менее, человеком довольно ограниченным и делал много вещей, чтобы удержать Армстронга, потому что боялся, что он захочет вольной жизни и уйдет. Но даже не смотря на цепь, которой он был прикован к Глейзеру, жизнь у Армстронга была прекрасная. Я не знаю никакого другого музыканта, кто бы так наслаждался жизнью, как это делал Армстронг.
Когда смотришь на выражение лица Армстронга, то сразу понимаешь, насколько счастлив он был от того, что делает. Он предпочитал игру на трубе всему остальному и делал это постоянно. Бывало мы с братом навещали его в его доме. И неважно чем мы были заняты, в какой-то момент он доставал трубу, наигрывал что-то, разогревал ее как бы, затем клал ее на футляр и говорил нам: «Все, на сегодня достаточно!». Это значило, что нам пора.
Но вернусь к персоне Бенни Гудмана. Когда Советы отказались от Армстронга, ко мне пришли парни из Госдепа и спросили, кто бы мог стать ему достойной заменой, и я порекомендовал Гудмана. Бенни был очаровательным человеком. Я не знаю никого, кто был бы настолько увлечен своей работой. Он был готов на все лишь бы найти время для очередной репетиции. И не важно, где он в это время находился. Пол в его квартире был усыпан тростями для кларнета. Он дул в них раз-другой и потом выбрасывал. К счастью, ему не приходилось за них платить, крупные фирмы-производители музыкальных инструментов стояли в очередь лишь бы он дул в их кларнеты. У Гудмана в отличие от Армстронга не было ярко выраженной харизмы. Он был просто очень спокойный серьезный музыкант с классическим образованием, что кстати сыграло непоследнюю роль.
Американское правительство понимало, что Гудман это один из самых популярных джазовых музыкантов и что он, скорее всего, соберет больше публики, чем кто-либо другой. И выбрали его. Решение об отправке Гудмана с гастролями в СССР принималось на самом верху, в Вашингтоне. Его тщательно проверяли во всех отношениях, включая политические взгляды. Но он никоим образом не был связан с политикой и потому оказался подходящей фигурой для поездки в Советский Союз. Музыкантов предупредили, чтобы они вели себя подобающе и не устраивали никаких скандалов. Но они и так понимали, что они не просто музыканты, а посланцы Соединенных штатов и что вести себя надо соответствующим образом. Удивительно, что ни с кем из такой огромной делегации ни случилось никаких проблем. Хотя там было несколько абсолютно сумасшедших парней, привыкших вести себя как им вздумается. Они не были дипломатами, они были обычными людьми, но ни с кем никаких неприятностей не случилось. Наоборот некоторые музыканты здорово подружились со своими советскими коллегами и привезли домой много всяких сувениров.
Отец басиста Билла Кроу коллекционировал образцы земли со всего мира и ему даже разрешили привезти небольшой мешочек из России. Он был геолог и это его интересовало. Я тоже подружился со многими замечательными ребятами – Олегом Лундстремом, Юрием Саульским и особенно с Алексеем Баташовым, благодаря которому для нас открылись многие двери. Музыканты с радостью общались с советскими коллегами, даже устраивали совместные выступления. И тем самым показывали, что американцы вовсе не монстры. Это было очень важно для американского правительства, потому что тогда отношения СССР и США были не слишком хорошими. Несколько раз советские музыканты после концерта везли американцев в какие-то небольшие клубы и там уже они вместе играли часами, но Бенни никогда не принимал в них участия и я полагаю, даже не знал об этом, а если бы узнал, то вряд ли одобрил. Признаюсь, что я немного беспокоился перед поездкой, потому что был единственным членом группы, который родился в Советском Союзе, и мне казалось, что из-за этого власти могли устроить какую-нибудь провокацию в отношении меня. Мой отец относился к советским властям очень настороженно и предупреждал меня, чтобы я смотрел по сторонам и держался подальше от всяких сомнительных дел.
Но ничего такого не произошло. Наоборот, нам разрешали ходить и бывать везде, где мы пожелаем. Одно из выступлений было запланировано в Тбилиси, и я там увидел наш старый дом и даже встретил людей, которых не видел с той поры. В архиве нью-йоркской публичной библиотеки есть моя фотография с одной старушкой, которой тогда было больше 90 лет, но она прекрасно меня помнила. И она рассказала мне про всякие вещи, которые случались со мной, но о которых я не имел ни малейшего понятия. Но когда я вернулся домой и рассказал о них моей матери, то она подтвердила: «Да, все так и было!». …Бенни Гудмана приняли очень тепло и все опасения, что случится какая-то диверсия и концерты провалятся, оказались абсолютно напрасны. Наоборот энтузиазм публики возрастал от концерта к концерту. Особенно зрителям нравилась юная вокалистка оркестра Джое Шерилл. Она была очень красивой девушкой и великолепной певицей. Ее выступления всегда проходили с успехом, и одной из самых успешных композиций в ее репертуаре была русская песня «Полюшко-поле», которая потом стала довольно известным хитом в Англии, где ее записал какой-то местный ансамбль. На первую репетицию оркестра в Москве пришел Никита Хрущев и произнес небольшую речь.
Есть очень хорошее фото Хрущева и Бенни Гудмана в окружении своих сановников. Бенни потом рассказывал мне, что Хрущев пожал ему руку и сказал: «Это не моя музыка, я предпочитаю Моцарта». На что Гудман ему тут же ответил: «Я знал, что будет хотя бы одна вещь, которая нравится нам обоим».
Во время турне об оркестре и наших гастролях снимался фильм. И однажды, по договоренности с авторами, Бенни пришел на Красную площадь со своим кларнетом. Там его снимали, фотографировали, ну и люди, конечно, сразу обступили. А он достал свой инструмент и сыграл несколько фраз какой-то песенки. Народ был в полном восторге, потому что попасть на концерты было совершенно нереально. Говорят, что их посетили более 200.000 человек. Меня часто спрашивают, получали ли мы гонорары за эти концерты? Ну, конечно, получали, кто в Америке будет работать бесплатно. Музыкантам платили и весьма неплохо. Хотя всем по-разному, Бенни платил в зависимости от того, сколько тот или иной музыкант реально задействован в программе. Госдепартамент США получал деньги от Советского Союза и уже сам платил музыкантам долларами. Так было гораздо удобнее, иначе возникали бы неизбежные задержки в выплатах. Каждый получал деньги вовремя. Единственный человек, которому не платили, был я. Я был на зарплате от компании и получал те же деньги, что мне платили во время работы в Нью-Йорке, в офисе «Columbia».
Принимали нас очень хорошо. В Тбилиси возили в горы на шашлыки, угощали вином и произносили бесконечные тосты. В Сочи устроили прогулку на моторной лодке. Но все-таки Советская власть – есть Советская власть и не стоит обольщаться на ее счет. Гудман привез в СССР несколько инструментов, которые хотел вручить в качестве подарков советским музыкантам, ведь хороший кларнет или труба в то время были абсолютно недоступны в СССР и стоили как Страдивари. И вот в Киеве он вручил одному старому флейтисту новенькую флейту. Когда тот увидел ее, то разрыдался, потому что никогда не видел такого инструмента. Но окончание этой истории я узнал много-много лет спустя после смерти Бенни Гудмана от скрипача Романа Кофмана, который тогда играл в киевском оркестре, а потом стал известным дирижером в Германии. Он рассказал мне, что после того, как Гудман уехал, кгбэшники пришли и конфисковали эту флейту. Сам я в Киеве не был, потому что закончил свою часть работы – запись концертных выступлений – раньше и поспешил вернуться обратно, чтобы успеть выпустить эту пластинку.
В аэропорту на стойке регистрации, парень который оформлял документы, начал настаивать на том, что мне надо взвесить этого огромный сверток с пленкой. Я начал протестовать, говорить, что я представитель Госдепартамента США и ничего взвешивать не надо. В итоге он заявил, что кроме сумки с записями мне нужно взвесить мою куртку. Я разозлился и, стянув с головы кепку, бросил на весы и ее: «И это тоже взвешивайте!». На что он сказал мне по-русски: «Спасибо большое!». В итоге мне разрешили пронести сумку на борт, но это было очень смешно. Я собрал ленты, связал их вместе в огромный сверток и поднялся с ними на борт самолета, отправляющегося в Нью-Йорк. Потом вышла пластинка под названием «Бенни Гудман в Москве», сперва хотели назвать «Бенни Гудман в СССР», но после Карибского кризиса американцы боялись этих букв «USSR» и мы решили смягчить название. Диск пользовался большим успехом. Мы с Бенни все время были в контакте, вплоть до самой его смерти в 1986 году. Встречались и на дружеских вечеринках у кого-то дома и на официальных приемах, когда ему вручали какую-нибудь награду. Плюс ко всему я же продолжал записывать его. Особенно мне нравилось работать с его квартетом. Это были те самые музыканты, которых я слушал, когда впервые лично встретился с Бенни еще будучи школьником.
О чем еще хочу вспомнить, так это о странном звонке, который раздался в моей квартире весной 1990 года. Звонили из советского представительства в ООН и пригласили туда на какое-то мероприятие, я толком и не понял, по какому поводу. Ну, взял приятеля, пошел. Прихожу и вижу, что там полным-полно журналистов, и наших и советских, и даже посол СССР в США Юрий Дубинин тоже там. «Ну, ладно, – думаю. – Мало ли по какому поводу собрались…». Как вдруг Дубинин подходит ко мне, в зале все замолкают, и он официально объявляет: «За укрепление культурных связей между СССР и США Советским правительством принято решение о награждении Вас высшей наградой Советского Союза Орденом Ленина». Сказать, что я был удивлен, это ничего не сказать. Орден? Ленина? Мне? Кто? За что? Ну, конечно, было приятно, он мне тут же прицепил его на лацкан и я ним иногда фотографируюсь, но до сих пор я не знаю, кто из моих русских друзей был инициатором этого награждения.
Сколько я не пытал и Лундстрема, и Баташова, и Саульского так никто и не признался. А теперь уже и спросить не у кого, я один остался… Надеюсь, что хотя бы к своему 100-летию я закончу книгу мемуаров, которую пишу уже 30 лет, там уж все будет подробно описано.
ДЛЯ СПЕЦИАЛЬНОГО РАДИО
Нью-Йорк, февраль 2017
материал подготовил Максим Кравчинский (www.kravchinsky.com)
