Меня всегда волновали 60-е годы, мне кажется, что музыка в те времена, как и сама жизнь, была чистая, ясная, не испорченная еще ни модой, ни конъюнктурными влияниями. В то же время от отечественной рок-музыки 60-х мало что сохранилось до наших дней, 60-е – это наша тайна, это – рокерская чаша Грааля, владеющий которой сможет понять, почему далее события развивались именно так, а не иначе. Поэтому когда я узнал, что в Москву из Америки вернулся Юрий Валов, лидер популярнейшей в 60-е годы группы «Скифы», я сразу же постарался его найти и, созвонившись, отправился к нему в гости, на Юго-Запад столицы.
…Валов встретил меня у подъезда – высокий, седой, с хаером ниже плеч:
– Вот вышел погулять с собакой. Если не возражаете, давайте сделаем пару кружочков… – его голос низкий, строгий и уверенный. Шоколадного цвета спаниель радостно побежал вперед, а мы поспешили за ним, перепрыгивая через лужи. В воздухе висела какая-то взвесь из смога и осенней непогоды, но это не мешало нам разговаривать, тем более, что солнечному лучу иногда удавалось пробиться к нам сквозь серую пелену жизни.
– Годы 1965-66 называют «временем тысячи цветов», когда обязательно существовало по паре команд в каждой школе, в каждом вузе…
– В 1965 году я учился в 10 классе и у меня в школе была группа, по всей видимости, одна из самых первых в Москве. В университете репетировали «Грифы», а из иностранных – «Тараканы» да «Индонезийцы».
– А «Сокол»? Они же появились в конце 1964-го…
– Но они стали известными в конце 1965-го. А вот в 1966-м будто взрыв произошел: в каждой школе стали появляться группы. Это было нечто! Большевики понять не могли, что происходит!
– Есть такое мнение, что в 60-е годы рок-музыку было играть опасно.
– «Опасно было играть»? А кто такое мнение высказывает?
– Артем Троицкий, допустим…
– Что он имеет в виду? Если выходить и петь на русском языке, что Брежнев – дерьмо, то, наверное, это опасно, но это не было прерогативой только рок-н-ролла. Можно было выйти на Красную площадь и даже не петь, а просто сказать об этом – и это было бы не менее опасно. Да, сам звук их, всю эту правящую власть, раздражал, но скорее всего потому, что возраст власти не соотносился с возрастом людей, которые были вовлечены во все это.
– Какие-то были к вам претензии от вышестоящих организаций?
– Во-первых, «слишком громко» – но с этим всегда была борьба. Сколько я себя помню, это всегда было «слишком громко»! Во-вторых, если толпа начинала себя вести с их точки зрения неуправляемо, что бывало довольно часто, то к нам подходили с требованием, чтобы мы прекратили играть, а то бывали случаи, когда нам отрубали электричество.
Вообще отношение к нам со стороны взрослых было, конечно, странным, особенно к длинным волосам. Я учился на юрфаке МГУ и когда я приходил сдавать экзамены, например, по колхозному праву, а волосы у меня были чуть ниже мочки уха, то пьяный преподаватель грозно вопрошал: «Ты хочешь получить зачет? Тогда вот тебе три рубля – иди и подстригись!» И приходилось идти и стричься… А иначе – не сдаешь зачеты и экзамены и вылетаешь из института, а если ты вылетаешь из института, то сразу же попадаешь в армию, куда идти совершенно не хотелось. Поэтому мы периодически куда-то запрятывали волосы, зачесывали их, зализывали, чтобы на занятиях как-то соответствовать, а все остальное время мы, естественно, занимались музыкой…
– А как родители относились к Вашему увлечению музыкой?
– Мама с одной стороны считала, что это дурь, что надо думать о будущем и нужно чему-то учиться, но с другой стороны она всегда, чем могла, помогала. Вслед за собакой мы свернули на раскисшую от дождя тропинку, я поскользнулся и Валов подхватил меня под локоть.
– Я с детства слушал и Литтл Ричарда, и Билла Хэйли, – продолжал рассказывать Юра, – потому что мой дядя был радиолюбителем и еще в 1955-м году сам собрал магнитофон: трехмоторный, но, правда, монофонический, – на огромных бобинах у него были записаны Ив Монтан, который тогда был очень популярен, Билл Хэйли And The Comets, Луи Прима и еще какая-то странная европейская эстрада. И я очень хорошо помню их вечеринки, на которых они выпивали и слушали все это. Мне это нравилось, но как-то не очень трогало. Когда мне было лет 13, на меня почему-то очень большое впечатление произвел Окуджава. Именно благодаря Окуджаве мне захотелось играть на гитаре. И я стал учиться. А потом я услышал «Битлз»! И тут лет на 25 нормальная жизнь прекратилась.
– А с чего начались «Скифы»?
– Еще в 1966 году я, учась в университете, собрал группу «Ребята», в которую также входили Николай Воробьев (гитара, вокал), Ярослав Кеслер (бас, вокал) и Александр Жестырев (ударные). В основном мы исполняли кавер-версии биг-битовых хитов, но были уже и свои вещи. Потом я собрал «Скифы», а ребята – группу «Мозаика». «Скифы» родились 20 сентября 1967 года, когда я познакомился с Сергеем Дюжиковым, который тоже учился в МГУ, но на филологическом факультете. Молва о Дюжикове пошла еще за год до нашей встречи, потому что он был тогда, наверное, единственным в Москве человеком, кто правильно, по-рокенрольному играл на гитаре и знал многие приемы, которыми пользовались Чак Берри, «Роллинги», а этого в Москве не умел еще никто. Сергей родился в офицерской семье и в детстве вместе с родителями объездил полстраны, а в 13 лет его отца направили в город Измаил, стоявший почти на границе с Румынией, и там Дюжиков мог не только слушать радио, но и смотреть по румынскому телевидению выступления знаменитых западных рок-групп. И вот осенью 1967 года мы встретились и решили играть вместе. Так была образована группа «Скифы», в первый состав которой также вошли Виктор Дегтярев (бас) и Юрий Малков (ударные), которые тоже учились в МГУ, но на биологическом факультете.
Так разговаривая, мы переулками вышли на улицу Строителей, на ту самую, где якобы жил герой фильма «Иронии судьбы» (на самом деле герой Мягкова входил в подъезд дома, стоящего неподалеку от метро «Юго-Западная»).
– Вон в том кафе я устраивал концерты, – похвастался я, указывая на солидный дом явно сталинской постройки.
– Насколько я помню, в этом доме никогда не проходили концерты. Это, наверное, уже без меня было?
– Ну да! В середине 80-х, – подтвердил я. – А у «Скифов» часто бывали концерты?
– Бывало, что и по два-три раза в неделю. В основном это были выступления в кафе. Одним из организаторов наших концертов был Артур Макарьев, ныне – известный радиоведущий. Он снимал кафе – в то время это можно было делать – как бы для свадьбы или дня рождения и продавал билеты. И по тем временам он довольно неплохо платил группам. За концерт мы получали 150-200 рублей. А зарплата рабочего по тем временам составляла 80 рублей. За вычетом такси и прочих перевозок можно было чистыми «сороковник» сделать – то есть ползарплаты.
А после того, как на экраны вышел фильм «Еще раз про любовь», да еще какие-то фрагменты из него показали по телевидению, на наших концертах началось такое твориться, что нам приходилось приостанавливать концерт, так администрация зала боялась, что их ДК развалится. Музыку для этого фильма написал композитор А.Флярковский, но он и нам дал сделать какой-то кусок, который вошел в фильм, а потом эта песня вышла на мягкой пластинке.
Мы были одни из первых рок-групп, кто попал в звукозаписывающую студию. Кстати, в Москве были очень неплохие студии для записи естественного звука, оркестра, речи. Они закупали микрофоны «Нойманы», которыми при записи пользовались «Битлз». Но в ГДРЗ на Качалова с нами происходили анекдотичные случаи! У нас у одних из первых появился фузз («фазз» его называли), и оператор, которому было лет пятьдесят, глядя на какие-то приборы, сказал: «Я не могу вас писать, потому что у вас искажения!» И нам запрещали пользоваться этим самым фуззом, потому что у него на приборе показывало, что там искажения. Это – просто Кафка!
– А откуда взялось название «Скифы»? Интересно, что в названиях групп 60-х проявилось очень яркое национальное самосознание: «Скифы», «Славяне», «Скоморохи», «Четыре Витязя»…
– Была еще группа «Русский Бит»… было два типа групп, те, которые просто копировали, и были люди, которые пытались что-то делать на русском языке. Я думаю, что в то время у многих людей была мысль делать все это на русском. Но у нас, у «Скифов» был самый большой репертуар на русском языке в этом стиле.
– Меня это удивляет невероятно: такого проявления самосознания не было потом больше ни у кого, разве что у Алексея Романова. А так – ни в 70-е у Макаревича с Ситковецким, ни в 80-е у Гребенщикова или Майка. А у вас это было.
– Дело в том, что мы все жили в Зоне. Сознавали мы это или нет, но мы находились в Зоне, а сам факт отсутствия свободы всегда приводит к такой подспудной мысли, что нужно доказать, что мы тоже не лыком шиты.
– Взрыв рока совпал с концом Хрущевской оттепели. А к семидесятым, на мой взгляд, все стало ужасно скучно. Самый всплеск был с 1967 по 1970 год. Тогда мы пытались сделать что-то свое, и до 1970 года действительно было ощущение, что можно сделать что-то свое, причем на русском языке, но потом рутина литовки и вокально-инструментальных ансамблей все это задавила. Тот российский рок-н-ролл 70-х, то есть то, что потом вылилось в 80-е, это уже была вторая волна. А первая волна закончилась в 1971 году. Но период конца 60-х был, конечно, очень интересный.
– Я недавно нашел пластинку ВИА «Голубые Гитары», где вы с Дюжиковым играли, там на одной стороне записана песня «Битлз» «Пока она стояла здесь», а на другой – песня «Ветер северный», но пластинка уже настолько запиленная, что даже дорожек не видно.
– Да, это я там играл на гитаре. Должен был Дюжиков, но он не приехал на запись: то ли выпил, то ли заболел. Пели мы с ним вместе, а гитару накладывал я один. И песню «Ветер северный» я спел. Это был как раз 1970 год. Так мы сделали круг и пошли на второй. Я пытался расспрашивать Валова о «Голубых Гитарах», но он очень неохотно вспоминал тот период жизни.
– Неужели нельзя было уйти оттуда? – в конце концов прямо спросил я.
– А зачем? «Голубые Гитары» – это ежегодные выезды за рубеж, то в Югославию, то в Сирию, то на месяц, то на три. Оттуда я привозил инструменты, «примочки»…
– В 1975 году вы уехали в Америку, а в 1976 году вместе с Александром Лерманом создали в Сан-Франциско группу «Sacha & Yura». Вы были знакомы с Лерманом здесь?
– Да, мы знакомы с 1967 года. Александр Лерман – уникальный, талантливый человек, звезда того времени: он хорошо пел, играл на нескольких инструментах и писал очень интересную музыку. Он был в то время одним из самых сильных рок-композиторов. Причем он закончил школу при консерватории по классу виолончели… Я на всю жизнь запомнил, как однажды приехал к нему по какому-то поводу, был майский вечер 1968 года, закат, а Саша говорит: «Я тут песню придумал…», – и он взял виолончель и стал петь свою песню…
– Вы с Лерманом здесь договорились, что будете там делать группу? Или это спонтанно, уже в Америке, вам пришла такая идея в голову?
– Нет, здесь мы ни о чем таком не договаривались, но когда мы там встретились, то решили попробовать.
– А как вы с Лерманом там встретились? Вы заранее об этом договаривались или это произошло случайно? Как это произошло? В чужой стране, в чужом городе…
– Мы же все время перезванивались, связь поддерживали и потом старались держаться вместе. В этом не было ничего странного и ничего случайного.
– А кто предложил сделать группу? Вы или Лерман?
– Я предложил. Я и занимался организацией всего этого дела.
– Как удалось встроиться в американскую систему?
– В то время интерес у них к нам был очень большой. А уж к русским рок-музыкантам и подавно! Они даже представить себе не могли, что нечто подобное может быть! И когда мы собрались и стали играть, копируя ли «Битлз», исполняя ли свои вещи, в том числе аранжируя русские народные песни, на них это произвело очень серьезное впечатление и мы взлетели настолько быстро, что сами не отдавали себе отчета, куда мы попали. Через месяц после того, как мы начали выступать, мы попадали на такие шоу, на которые сами американские музыканты годами пытаются прорваться. Мы открывали концерт для Боба Сигера, играли вместе с Томом Фогерти, а после концерта с «Пабло Круз» даже вышел скандал, поскольку мы – открывающая группа – взяли на себя все внимание публики, а эту очень известную на Западном побережье группу после нас освистали.
– Почему этот проект ничем не закончился, если он имел такой успех?
– Саша все время подавал заявления во всякие университеты, и в конце концов его пригласили учиться в Йельский университет. У него всю жизнь, насколько я его знаю, из-за его необыкновенной одаренности, было болтание между языкознанием и музыкой. И эта проблема была решена все-таки в сторону языкознания. Он там, в Штатах, сейчас один из ведущих языковедов!
Эти слова Валов договаривал уже в лифте, когда мы поднимались к нему домой, чтобы послушать записи «Скифов», сделанные еще в те времена. Правда, от былой роскоши осталось три с половиной песни. Когда Юра вернулся из эмиграции домой, он нашел эти записи на обветшалых и посыпавшихся старых магнитофонных пленках, хранившихся в гараже. И все равно это был целый клад, потому что след того времени остался только в воспоминаниях, ведь почти ничего материального не сохранилось. О том же говорит и сам Валов:
– Этот взрыв сейчас превратился в легенду. Почему вторая волна осталась и о ней говорят? Потому что появились студии, появилась возможность что-то писать даже несмотря на весь этот «застой». Потом Юра поставил свой «сольник», записанный в с 1982 по 1985 год в Нью-Йорке. Это – мелодичный хард-рок, столь популярный в те годы. Хорошо сыгранный и спетый, этот альбом в те времена мог бы быть у нас не менее популярен, чем записи «Круиза» и «Альфы». «Сольник» называется «Один за всех» и в его песнях слышится огромная ностальгия по Родине.
– Я приезжал сюда в 1988 году, – продолжает Валов, – посмотрел по сторонам, послушал, что люди поют, и думаю, что та волна русского рока, что появилась в «перестройку», это отголосок того, что нас в наше время запрещали. Если бы нас не запрещали, то рок пошел бы другим путем, более музыкальным и более рок-н-ролльным. А так эта «консерва» законсервировала все вокруг себя: и музыку, и мысли…
Эпилог
После того, как музыканты группы «Скифы» покинули «Голубые Гитары», этот вокально-инструментальный ансамбль фактически двинулся в сторону своего заката. Валов эмигрировал, а Дюжиков пошел играть в «Цветы» Стаса Намина, потом работал с В.Толкуновой и В.Мигулей. Сергей пытался уехать вслед за своим другом, но ему не дали разрешения. Он смог перебраться в Америку, лишь в 1997 году, когда Валов вернулся домой. В Америке Дюжиков собрал ансамбль, который называется «Joet Ray & Eagle Rass». И уже в следующем 1998 году респектабельная и очень консервативная California Country Music Association назвала Дюжикова лучшим соло-гитаристом года. В 1999 году North America Country Music Association назвала его ансамбль лучшей кантри-группой Америки этого года. И в начале XXI Сергей не был обделен вниманием американской публики и профессионалов. А Юрий Валов сегодня – главный дизайнер издательского дома «Профиль». Глядя на возродившиеся к жизни группы его молодости, на «Удачное Приобретение», на «Оловянных Солдатиков», на «Аргонавтов», он тоже мечтает собрать состав, но, к сожалению, пока это лишь планы. Иногда он едет в гости к Дюжикову и они джемуют там в свое удовольствие – опять все самое лучшее досталось Америке…
Для Специального радио
2003
