Сергей Попов: Кажется, это было поздней осенью 1969 года. Группа «Фобос», в которой я играл, на время перестала репетировать: было негде и не на чем. Меня это очень угнетало, и я искал, где бы приложить свои таланты. Не вспомню, кто – скорее всего, лидер «Красных дьяволят» Саша Соловьев, который всегда был в курсе московских биг-битовых дел, – предложил мне попробовать устроиться в МИИТовскую группу «Ребята». Я приехал на их базу и пришел в восторг от количества и размеров их усилителей и колонок, о таком мы и мечтать не могли. Помню так же, как демонстрировал «ребятам» свои свежие песни, которые еще не успел отдать «Красным дьяволятам», у которых я был «приходящим» штатным автором.
Видимо, я произвел благоприятное впечатление, был зван, и мы приступили к репетициям, которые проходили то на их базе, то на квартирах. Так я познакомился с фактическим лидером группы – Славой Малежиком. Занимались мы, правда, не очень долго и выступить с ними на сцене мне так и не довелось. Причины расставания я сейчас вспомнить не могу, но надрыва с обеих сторон не было. А яркие впечатления все же остались: от некоторых их песен, в том числе, от знаменитой тогда «Наташки», от профессиональной подготовки их барабанщика Саши Жестырева и от цепкого обаяния Славы…
Вячеслав Малежик: Началом для меня были музыкальная школа, баян и определенные успехи в игре на танцах. Я ездил в деревню, и там меня приглашали на свадьбы, где я играл для своих сверстников и ребят постарше. Потом взял в руки гитару, это было году в 1959, мне исполнилось 12 лет. Начал со студенческих песен (понятия «бардовская песня» тогда еще не существовало), потом пытался подбирать рок-н-роллы, которые уже слышал по радио и с магнитофонов.
Но первыми моими настоящими кумирами стали, пожалуй, Beatles. Когда в году 1963 у меня появился радиоприемник, и я стал слушать «вражеские голоса», в том числе «Радио Люксембург», я старался поймать в эфире что-нибудь из Beatles, которых уже слышал и имел представление о том, как они звучат. Правда, иногда я принимал за песни Beatles вещи Роя Орбисона, но, наконец, дождался того момента, когда диктор объявил, что поют именно Битлы – и эту песню я уже слышал. Со временем я полюбил и Kinks, и Enimals, и Bee Gees, но только у Beatles я мог прослушать несколько пластинок подряд. Со временем, уже когда стал по настоящему играть, я «подсел» и на rihtm & bluеs, но это было значительно позже.
Первая группа, в которой я играл, сформировалась в студенческие годы, когда я уже учился в МИИТе. В группе было две гитары, мы включали одну в магнитофон «Яуза», который засовывали под кровать – чтобы низы посильнее бухали. Эта гитара выполняла функцию баса, вторая же играла в акустическом варианте. На деньги, сэкономленные на пирожках, мы купили за 33 рубля обычный советский пионерский барабан, а тарелку наш барабанщик выковал сам. Это были 1965-66 годы, никакого названия у нашей группы не было, тогда мы играли просто так, для себя.
В школе, где я учился, уже тогда была группа, которую организовал Юрий Валов, мы с ним были ровесниками и дружили. Ему удалось найти людей с аппаратурой, и они выступала на школьных вечерах. Услышав группу Валова первый раз, я был удивлен их заметным успехом, особенно – наличием смастеренной ими самими электрической бас-гитары, на которую были натянуты струны, выдранные из местного школьного пианино.
С.П. – Мы в «Фобосе» для улучшения акустики использовали огромный умывальник в общежитии МГУ, что у кинотеатра «Литва». Точно так же для первой самодельной бас-гитары кем-то из нас были сняты струны с фортепиано в классе пения. Мне известен случай, когда в процессе натягивания струн такая гитара сложилась пополам и дала грифом по башке начинающему дубненскому басисту: ведь мы тогда еще не имели представления ни о необходимой толщине струн, ни о том, что из хрупкой ДСП гитары не делают. Недели две парень ходил с огромной шишкой на лбу и был предметом насмешек со стороны посвященных.
В.М. – Некоторое время я пытался «поднять» нашу институтскую команду, играл во всяческих других самодеятельных коллективах, но сказать, что с успехом – не могу. Дело было в самих музыкантах, которых назвать таковыми было довольно сложно. Я являлся, пожалуй, самым сильным из них, но даже я толком не знал, что должна играть бас-гитара, и какая партия нужна барабанам. В общем, это была такая глухая «самоделка»…
В это время Юра Валов в Университете собрал команду с Ярославом Кеслером, Николаем Воробьевым и барабанщиком Сашей Жестыревым. Последний учился в Гнесинке по классу ударных.
Когда Кеслер женился, жена запретила ему играть на гитаре, и коллективу срочно понадобился новый гитарист. Через каких-то общих друзей они нашли меня и привели на репетицию группы, название которой – «Ребята» – мне казалось не очень удачным и я его, признаться, стеснялся. Даже в интервью, особенно ранних, я не упоминал это название, которое мне казалось очень совковым. Впервые я столкнулся с командой, которая пела на английском языке, мы исполняли песни Beatles, а конкурентов на московской сцене у нас было не так много.
Надо сказать, что до организации московского бит-клуба все группы варились в собственном соку. И тут КГБ вдруг решил «переписать» всех музыкантов, вокруг которых, по их мнению, распространялись тогда спекуляция, дурновкусие и «не наша» музыка. Они сделали эдакую творческую мастерскую, чтобы можно было смотреть, кто, как и что умеет играть и кто чем занимается. Их усилия принесли некоторую пользу: я, например, выяснил, что не являюсь самым крутым музыкантом в Москве. Все это происходило в 1967 году.
С.П. – Мне довелось впервые побывать на заседании бит-клуба осенью 1968. Происходило действо в кафе «Молодежное» на тогдашней улице Горького и представляло собой мини-фестиваль, победителем в котором стала группа «Сокол». Впервые, я увидел такое большое количество бит-музыкантов – человек 100 – в одном месте, почти все они были участниками бит-групп, названия которых сейчас можно найти во всех рок-энциклопедиях. Тогда эти названия были эксклюзивным товаром, который продавался за полтинник – в основном на редких студенческих вечеринках. Музыка, звук и общество произвели на меня большое впечатление: вот они, Братья по Разуму, нас много!
В.М. – Наверное, одни из самых первых мы сами начали сочинять песни. До меня в «Ребятах» уже сочиняли Валов и Кеслер. Когда я тоже начал пробовать, из группы вдруг ушел Валов, и я стал основным пишущим человеком в коллективе. В итоге на концертах я пел 8-10 своих песен. Хорошие они были или плохие, мне сейчас сказать трудно, но, во всяком случае, две из них получили призы на каких-то кээспешных конкурсах. Правда, узнал я об это не сразу, а сами песни назывались «Наташка» и «Русалка»…
С.П. – Как свидетель и участник многих музыкальных процессов конца 60-х прошлого века, могу сказать, что для того, чтобы в те годы писать песни, необходимо было обладать определенной решимостью. Никто не знал как это, собственно, делать, а голова была забита только что «снятыми» с пленок англоязычными учебными пособиями. Более того, с русской поэзией мало кто из музыкантов дружил, и написать более или менее грамотное – с точки зрения литературы – четверостишье для гитаристов-любителей являлось большой проблемой. Но желание самовыразиться было огромным, и нередко первые советские бит-песни сочинялись следующим образом: мелодия пропевалась под гитару на каком-то псевдоанглийском наречии, фонетически схожим с языком отцов-основоположников, и, если удавалось написать 10-20 коряво рифмованных, но искренних строчек на русском, это было большой удачей и для музыкантов, и для слушателей. Если же нет, вся это англоподобная галиматья могла остаться вокальной основой произведения и даже исполняться со сцены(!) – чему я сам не раз был свидетелем. Авторская песня с ее огромной поэтической культурой стояла рядом, но бит-музыканты не воспринимали ее из-за крайней примитивности музыкальной составляющей, основанной чаще всего на трех «блатных» аккордах.
В.М. – С некоторыми из ребят я до сих пор пытаюсь поддерживать отношения. Как-то позвонил Воробьеву, чтобы поздравить его с Днем рождения – они у нас близко: у него 16-го февраля, у меня 17-го. Я пригласил его на свой, тем более что у меня в тот момент был концерт в Москве. Но он не пришел – видимо, ему это было не интересно. Мне самому сложно объяснить его отказ, по телефону же он сказал, что ненавидит все, что творится вокруг, что живет только воспоминаниями и не хочет никого видеть и слышать.
Еще я общаюсь с Сашей Корякиным, но его до конца назвать музыкантом все же не могу: в то время, когда все должны были уметь петь и играть, иметь на сцене не поющего гитариста, как это было у нас, являлось слишком большой роскошью.
Я давно уже вынашиваю идею сделать пластинку под названием «Полезные ископаемые», для которой из тех времен можно «накопать» много приличного материала. Другое дело, что с той искренностью, с тем куражом, с той молодостью, которые были тогда в крови, сыграть это сейчас трудно. Мы с Валовым уже начали что-то делать, но он увлекся своим проектом, и пока у него не доходят руки…
Ну, так вот. Послушать нас приходил Гранов, который хотел увести Воробьева к себе под крыло. Воробьев тогда остался с нами, так как фактически был вторым лидером группы, но продолжалось это недолго. В итоге он нас все-таки покинул. К тому времени мы уже дважды съездили на юг, где, как Битлы в Гамбурге, хорошо сыгрались на танцплощадках, проводя с инструментами в руках часа по три, по четыре. Репертуар отлетал у нас, что называется, от зубов, но…
Причин, по которым я не ушел на профессиональную сцену в тот момент, когда туда ушел Воробьев, было несколько. Во-первых, мне необходимо было окончить институт, во-вторых – я боялся армии. К тому же я, несмотря на то, что я не был маменькиным сынком, а мой папа работал простым шофером, я долго оставался таким домашним мальчиком, боящимся слишком высоко карабкаться, и работа в Кировской филармонии было мне тогда явно не по плечу. К тому же правила дружбы, которые существовали в те времена, не позволяли нам просто так разбежаться: мы друг к другу привыкли.
И я еще раз хочу сказать спасибо Саше Корякину за то, что когда Воробьев ушел, мы остались втроем, и надо было что-то предпринимать, Саша сказал мне: «У тебя может получиться повести группу за собой, и поэтому надо попробовать работать дальше».
Через некоторое время название «Ребята» мы поменяли на «Мозаику»…
…Причины, по которым многие из участников первых советских бит-групп подались в профессионалы, были схожи. В 1971-73 годах многие из них заканчивали институты, и сидеть на двух стульях было уже невозможно: надо было либо делать карьеру математика или врача – в соответствии с тем, чему тебя учили в институте, – либо уходить на профессиональную сцену. У нас, вообще-то, была идея всей «Мозаикой» уйти в профессионалы, но Кеслер говорил, что ему надо заниматься диссертацией – морочил нам голову на протяжении 2 лет. Двое из нас были готовы уйти в профессионалы, когда появилось такое предложение.
… На прослушивание в «Веселые ребята» я пошел тогда, когда меня туда позвал Валерий Шаповалов. Мне хотелось продемонстрировать, как я хорошо умею петь и играть, развернуться и уйти – такой девичий комплекс: поманить и прокрутить «динамо». Но когда появилось конкретное предложение, меня это заинтересовало, и я решил: пока Кеслер делает диссертацию, заработаю себе денег на гитару. Потом мне жутко нравилось то, что не нужно ставить аппарат, что это уже практически производственный процесс, фабрика такая по производству концертов, где я буду петь и где нормальный райдер, и не надо искать какую-то хлебовозку, чтобы добраться до места.
С.П. – Да, так оно и было. Мы с «Фобосом» однажды, не найдя подходящего транспорта, загрузили весь аппарат – колонки, усилители, гитары, полную ударную остановку, – в обычный рейсовый автобус. Водитель и пассажиры были весьма недовольны, но мы честно оплатили провоз багажа, а связываться с пятью молодыми ребятами никто не стал. К тому же, что двое из нас были венгерскими поданными, а к иностранцам тогда относились с большим пиететом.
Выгрузив весь наш хлам на очередной остановке, до места концерта – дубненской средней школы №10 – мы два километра вручную везли аппарат на большой тележке с дутыми шинами из тех, что используются для внутрицеховой перевозки деталей на крупных предприятиях. Умыкнуть тележку с местного «почтового ящика» нам помог местный комсомольский комитет, в котором был «наш» человек, гитарист местной бит-группы «Бриз».
В.М. – Был и еще один немаловажный момент – то, что уровень ребят, с которыми я там столкнулся, был значительно выше музыкальных кондиций моих коллег по самодеятельной группе, и я как бы оказался в роли догоняющего. Это меня очень сильно стимулировало: музыканты по нотам поют, и все остальное тоже замечательно делают. Находясь среди них, я вскоре начал сильно расти, поскольку, будучи еще в «Мозаике», замечал, что в какой-то степени мы уже топтались на месте: «батарейка подсела».
Со временем я понял, что в «Веселых ребятах» являюсь «пушечным мясом», что в группе существует своего рода обезличка. На самом деле, все эти «ансамбли» вначале создавались по территориально-производственному принципу. Это уже потом, когда достигался какой-то успех, приглашали таких, как Леня Бергер или Сергей Грачев. Каждый, кто приходил, думал, что именно с его приходом ситуация как-то изменится, что Слободкин или Гранов (художественные руководители «Веселых ребят» и «Голубых гитар» соответственно) наконец-то прозреют и поймут: то, что они играют – полная параша, и надо делать то-то и то-то.
Для Специального радио
Осень 2005
