Кто такой Владислав Петровский? Ну! Музыканты старшего поколения такого вопроса не зададут. Просто потому, что его знают все: и лабухи, и «виашники», и пенсионеры-рокеры. Что, режет слух слово «пенсионеры»? Так ведь история русского рока началась не с «Аквариума» и не с «Машины Времени»…
– Я вырос в Питере, – начал свой рассказ Владислав, – где поиграл в оркестрах Вайнштейна и Сигала. Там я получил очень хорошую школу, так как это был настоящий джаз. Мы играли только «фирменную» программу – Каунта Бэйси и т. д. Русского ничего в репертуаре не было. У Вайнштейна все были звезды. И каждый с юмором! О репетициях оркестра Вайнштейна могли бы написать книгу Ильф и Петров, потому что там творилось нечто невообразимое! Например, они сконструировали саксофоны с моторчиками, чтобы те выезжали вперед к рампе. Я тогда был еще 17-летний пацан, а они – взрослые дядьки. Можно сказать, что они – мои первые учителя.
Каждый джазовый музыкант – это стиляга. Им всем было уже за тридцать, и рок они сначала не восприняли, потому что у каждого из них был свой Стэн Кентон. «Почему я должен слушать «Битлз»?! Это же три аккорда! Это неинтересно, когда Чарли Паркер играет пятнадцать аккордов!» И только ты где-то вставишься по-роковому, на тебя все тут же обрушивались: «Ты что играешь?! А ну, на место!»
Рок-н-ролльный я человек или джазовый? Мне было интересно и то, и другое. У меня за плечами – классическая Капелла, а до нее – три года школы при консерватории. Потом три года консерватории. У меня – «дирхоровское» образование. (Дирижер-хоровик, – прим. ред.) Классический рояль на дирхоре был обязательным инструментом. А когда у тебя нормальный пианизм, то ты, естественно, слушаешь Оскара Питерсона, а не ту музыку, где ребятки едва-едва три нотки берут. Ну, а я-то Шопена играл!
Потом многие музыканты этого оркестра – сам Вайнштейн, Носов и другие – уехали в Москву, где составили костяк оркестра Людвиковского. А меня, молодого, к себе подцепил Давид Голощекин.
Некоторое время мы с голощекинскими – басистом и барабанщиком – работали в кафе «Сонет». Это было самое модное кафе в Питере. Позже там еще и Вовка Киселев объявился, будущий лидер «Землян». Одну неделю играли мы – джазовое трио, а следующую неделю они там грохотали всякую популярщину типа Энгельберта Хампердинка.
А потом я играл в одном жутко бандитском кафе. Это был Невский район, где в основном живут люди, которые на заводах работают. Ужас, что там было! Но один из главарей местной урлы до седьмого класса учился со мной в Капелле. И когда он меня увидел, он сказал: «Этого парня не трогать, он – мой кореш! Я в интернате вместе с ним жил!» Да, и он был старше меня на несколько лет.
Какие там были драки… Бывало, что микрофонными стойками отбивались! Там же ребятня-то лихая, с пол-оборота заводились. Между прочим, в том же районе, но в другом кафе одно время работал Серега Скачков, он тоже прошел там хорошую школу, прежде чем в «Земляне» попал.
Там завсегдатаем был человек, детина под два метра ростом, который ходил в потрепанном пиджаке, надетом на голое тело, а когда он распахивал полы пиджака, у него за поясом виднелся топор. Он подходил к кому-нибудь, выпивал рюмочку, потом распахивал пиджак, а там – топор! Конечно, никто не хотел с ним связываться, поэтому ему наливали без вопросов: «Ну ладно! Пей!»
И вот однажды в этом кафе меня разыскал Сева Новгородцев, который тоже играл в оркестре Вайнштейна и меня знал смолоду, с шестнадцати лет. Он огляделся вокруг и сказал: «Ну что ты тут сидишь, с бандюками сражаешься?! Поехали лучше в Москву!» Как раз пятница была. И он говорит: «Знаешь что? В понедельник в десять утра встречаемся в аэропорту Пулково».
Оказывается, он уже год как работал с ансамблем «Добры Молодцы» от Читинской филармонии. А теперь «Молодцев» пригласили на работу в Росконцерт. Но была одна проблема: клавишник, который работал в ансамбле в Сибири, женился на финке и уехал в Финляндию. Вот Сева и пришел за мной, потому что ему нужен был новый клавишник. Я говорю: «Знаешь, Сева, мне в понедельник надо «академку» закрыть в консерватории… Мне пора выходить на занятия». Но он нажимал: «В понедельник мы должны быть в Росконцерте».
И я два дня думал: оставаться в Питере и идти в «консу» дела улаживать или сесть в самолет и улететь в Росконцерт? Но Сева меня уговорил: к десяти утра в понедельник я приехал в аэропорт. Еще не было того Пулкова, нынешнего, ультрасовременного. Это был еще старый, маленький аэропортик. И самолетик – «Ту-104». Это было 1 октября 1971 года.
Летим. А Москва не принимает. Мы покружили над Москвой и опять сели в Питере. Я говорю: «Севочка, ничего не получается! Я поехал в «консу»! Не судьба!» Но он меня удержал и следующим рейсом мы все-таки улетели в Москву… И с тех пор, я живу здесь, в Москве. Окончательно переселился…)))
Именно Сева сыграл в моей судьбе ключевую роль. Я сначала жил в дворянской семье и был такой… как бы сказать, мягкий парень. И Сева учил меня быть очень вежливым, но при этом внимательно следить за тем, что происходит вокруг, чтобы не делать глупости и не поддаваться на всяческие провокации. Это происходило до 1975 года включительно, пока он не уехал. А потом бразды правления в учении моего разума взял Стас Микоян.
– Кто был в составе «Добрых Молодцев» в 1971 году?
– Костяк ансамбля составили бывшие музыканты оркестра Вайнштейна. Саша Морозов играл на тромбоне, Володя Василевский – на трубе, Сева Новгородцев – на саксофоне, я – на клавишах. Я считаю, что у нас были лучшие «дудки» из всех вокально-инструментальных ансамблей, существовавших тогда в СССР, благодаря чему мы исполняли настоящий джаз-рок, причем не так, как это делал «Арсенал» Козлова, стремившийся более к джазу, а так, как это делали Blood, Sweat & Tears или Chicago.
– Но ведь я помню, что там были еще ребята, игравшие в одном из первых питерских рок-составов «Авангард-66» – басист Володя Антипин, барабанщик Женя Мамистов, гитарист Боря Самыгин.
– Они тоже поиграли в оркестре Вайнштейна. Ему кто-то шепнул: «Возьми рок-группу, это будет интересно!» А Вайнштейн был человеком, который очень любил всяческие новации. И он взял в состав оркестра рок-группу.
И было у нас два певца Юра Антонов и Володя Кириллов, которые составляли отличный дуэт: тенор и альтина. Альтина – очень редкий голос. Это – самый высокий мужской голос. У Стиви Вандера – альтина. У Яна Андерсона – альтина. У Артура Беркута – альтина. Их голоса отличаются высотным полетом. Таких человек в мире всего несколько, и наш Володя Кириллов был одним из них… А музыкальным руководителем «Добрых Молодцев» был Сева Новгородцев. Официально назначенным Росконцертом нашим руководителем.
Но участие в оркестре Вайнштейна было лишь одним из обязательных условий для приема в «Добры Молодцы». Еще нужно было уметь играть в футбол! В «Добры Молодцы» принимались только те люди, которые любили и умели играть в футбол. Летним утром в футбол – это обязательно! Надевали спортивные костюмы и два часа гоняли мячик. Бывало, заезжаешь в гостиницу в трениках, да еще мячи в сетке, то обязательно кто-нибудь, да спросит: «Это артисты или футбольная команда приехала?! Да еще волосатые! Может, это какая-то заграничная футбольная команда?» В «Группе Стаса Намина» это тоже практиковалось. Когда мы выступали на стадионах, то в перерывах между концертами играли в футбол ансамбль на ансамбль. Ставили ворота поперек поля! И – понеслась!
Я играл в полузащите – «пятерка».. Я на этом месте играл за юношей еще в дубле «Зенита». А в ворота мы обычно ставили трубача Володю Василевского. Он весил 130 килограмм и сразу занимал половину ворот – такого не пробьешь.
– Сева Новгородцев, наверное, был капитаном команды?
– Да. Он играл в нападении и своим артистизмом очень напоминал мне Валерия Лобановского из киевского «Динамо». А вот Саша Лерман не очень любил бегать, поэтому чаще играл в защите. Но если его разозлить, то это был настоящий кошмар для противника! Он же длинный! От любого убежит!
Первая гастрольная поездка у нас была в Киров, который сейчас называется Вяткой. Потом мы немножечко покатались по Сибири, а затем отправились на Дальний Восток. Когда мы были в Батогаях, температура там опустилась до минус 54 градусов! Юра Антонов пошел и поставил табличку: «Канец света». Да, вот так, через «а», с белорусским акцентом.
Мы туда добрались, а обратно вылететь не можем: из-за жуткого мороза все полеты отменены. Тем не менее, наш администратор Гриша Гельбо (Григорий Яковлевич… Не знаю, жив ли он сейчас? Что-то не вижу его нигде! Как бы чего с ним не случилось! Но если жив, то здравия ему!..) все-таки снял самолет, но вылет должен был состояться лишь через два-три дня. И эти дни мы ходили, заматываясь до глаз, так как глаза, если они мокрые, в такой мороз замерзают в секунду! Лучше платком все замотать, оставив только щелочки… А ходили мы метров за сто от гостиницы в столовую. Приходишь в этот деревянный сруб, который у них назывался «аэропортом», там тебе – салатик замерзший… Там можно было спокойно 150 грамм принять – и будто ничего не пил, потому что там внутри, в самом помещении, было минус 30 мороза! У меня в номере было минус 25! Снег лежал на окнах. Я спал на кровати одетый. Мы унты достали и в унтах ходили. И так три дня.
Потом Гриша разбудил нас, сказал, что пора вылетать. Смотрим: ну и самолет он достал! Это был старый американский «Дуглас», который рыбу развозил. И на этом самолете мы вылетели в Южно-Сахалинск. И при посадке он грохнулся о землю. Такой грохот стоял, что просто ужас! Наши пилоты потом сказали, что кто-то из нас в рубашке родился, потому что у самолета при посадке отвалился хвост!
В Южно-Сахалинске нас занесло снегом. Пока мы отшлепали два концерта, сугробов намело с четырехэтажный дом! Концерты мы отыграли, а из ДК выйти не можем. Мы ждали почти до самого утра, пока в этих сугробах сделают тоннели…
Кстати, классный был концерт! Первое отделение состояло из русских народных песен, аранжированных в стиле Blood, Sweat & Tears. Мы выходили на сцену, надев сапоги и кафтаны: настоящие добры молодцы! Это было такое шоу, как бы выходы русского народа посидеть на завалинку, превращавшиеся то в праздники, то в шутливые перебранки. Именно тогда у меня появилась кличка «Гвоздик».
«Гвоздик» значит гвоздь программы. В первом отделении мне приходилось больше бегать по сцене, чем играть на клавишах, так как в каждой песне у меня была какая-то роль. То кепочку одену, то цветочки в руки возьму. Антонов, например, надевал кафтан и играл Андрияшку в песне про Парашку и Андрияшку.
А второе отделение состояло уже из эстрадных песен. Мы переодевались в желтые костюмчики – и уже все неслось в серьезном варианте. Начинался рок! Мы исполняли две вещи из репертуара Chicago, из второго альбома. Те, где они поют без слов, зато со всеми дудками, со всеми пирогами. Пели мы и две-три вещички из репертуара Three Dogs Night. И были песни на русском языке, которые в основном писал Юра Антонов. Когда он у нас работал, он написал и песню «Добры Молодцы», и «Почтовый ящик», и «Кончается лето». Они были хорошо по тем временам сделаны, потому народ на нас везде и ломился! Бывало, что мы делали по четыре и даже по пять концертов в день.
Но именно тут-то и начиналась всякая фигня! Постоянно в Росконцерт приходили «телеги», что мы позорим русскую песню. Конечно! Приходит обыватель слушать душевные русские народные песни, а ему по мозгам роком лупят! Он тут же – стучать «куда надо». И, когда количество «телег» достигло критической отметки, нас посадили на репетиционный период. На полгода. Мы тогда жили в Москве в гостинице «Россия». Москвичами были только наша солистка Жанна Бичевская и гитарист Толя Бортник, а все остальные – из Питера. Поэтому мы целых полгода просто прожили в этой гостинице.
Но мы времени даром не теряли и записали свою первую пластинку. Правда, с песней «Я еду к морю» случился казус. Однажды утром редактор фирмы «Мелодия» Рыжиков позвонил Севе: «Это же крамола! Какой кошмар! Какой ужас! Немедленно все переписать!» Мы срочно помчались на «Мелодию». Оказалось, что как раз в этот момент готовилась встреча Леонида Ильича Брежнева и американского президента Ричарда Никсона, и строчку из этой песни «…Счастливей встречи нету на всей Земле» худсовет воспринял как намёк и издевательство над политикой Парии. Ладно! Мы переписали. Теперь зазвучало так: «…Счастливей встречи нету, поверьте мне…» Хотя – в чем разница?
Следующую телегу на нас накатали уже из-за самих русских песен. Мы открывали программу песней «Вечерний звон», которую пели из-за кулис. Но на одно из представлений пришел какой-то партийный работник, который возмутился: «Почему люди из-за кулис поют «Вечерний звон»?! Они что?! Не комсомольцы, что ли?! Вообще «Вечерний звон» поют белогвардейцы!» И накатил новую телегу, в которой потребовал убрать эту песню. Кадомцев с Лейбманом, руководители отдела эстрадных коллективов Росконцерта нас тут же вызвали «на ковер»: «Так! Какой «Вечерний звон»?! Чтоб не было никакого звона! Это вам тут не шайбы тачать!»
И снова посадили на репетиционный период. Кстати, к нам в ансамбль тогда пришли Саша Лерман из «Веселых Ребят» и басист Петя Макиенко. Это было в 1973 году. И все сразу зазвучало по-новому. Саша пришел на место Кириллова. Володька все хотел быть первым, но Юрка Антонов его маленько заталкивал. Кроме того, у него возникли личные проблемы: родился ребенок, а мы же все время в поездках! У меня Джо сих пор сохранился календарик за 1972 год, в котором я крестиками отмечал концерты. Я подсчитал: у нас было всего лишь 48 свободных дней за году! Все остальное – концерты! Выезжаешь – и проводишь в поездке месяц-полтора. Приезжаешь – пять дней дома и – опять в поездку…
Но за счет этих концертов мы жили! А ведь если ты в хорошем коллективе работаешь, значит, надо и одевать на себя что-то соответствующее, чтобы не быть, как все. А это денег стоило!
Кроме того, надо отметить, что, когда коллектив все время работает, он дышит одной жизнью, и это сразу выплескивается на сцене. Когда люди живут вместе, у них получается объединенная музыка. А когда люди живут по домам и раз в месяц собираются на концерт; когда они между собой практически не общаются, то ощущение от концерта – кто в лес, кто по дрова. Вроде бы все сыграно, но нет ощущения цельности. Вот раньше, когда ездили месяцами, это было единое целое, потому что люди жили вместе. Причем так было в любом коллективе, будь то «Добры Молодцы» или «Веселые Ребята».
В 1973 году во вторую поездку по Дальнему Востоку у нас было по пять концертов в день. Я даже сапоги не успевал снимать по вечерам! Приходишь вечером в номер – и сразу упал! Снял – хорошо. Не снял – уже лежа, засыпая, пытаешься снять. Утром вскакиваешь, а ты – все в том же кафтане. Бежишь в буфет – чаю. К восьми – в автобус. Час сорок пять идет концерт, 15 минут перерыв, снова час сорок пять – концерт, 15 минут – перерыв. Как киносеанс. В буфете – одни пирожные и пластмассовая вода. Это и был наш обед! Потому что сбегать куда-то поесть – некогда. Вечером, если оставались силы, шли в ресторан. Конечно, если он еще не закрыт. Но обычно приезжаешь после концертов в гостиницу – все уже закрыто. Тогда начинаешь колотить в дверь кухни: «Баба Маша, налей чистенькой!» – «Тогда не долью!»
Вскоре ушел Юра Антонов. Он разругался с ребятами и пошел солистом в «Современник» к Кроллу. А потом сделал «Магистраль». Мы с ним встретились в Московской областной филармонии, когда я перешел в «Цветы», а он работал в «Магистрали». Бывали периоды, когда он звал меня с собой на гастроли: «Ты мои песни знаешь – летим!..»
В 1975 году Сева Новгородцев подал заявление на выезд и уже не мог ездить на гастроли, поскольку сидел в Питере и ждал разрешения. Нам тогда пришлось отказаться от «дудок». В аранжировках стало больше клавиш.
Но основные проблемы у «Добрых Молодцев» возникли не из-за Севы, а из-за Людмилы Зыкиной. Мы неоднократно выступали вместе с ней на больших стадионных концертах. Причем, она выходила на сцену после нас, а мы уже спели и «Утушку луговую», и «Что ты жадно глядишь на дорогу…», в своих обработках, конечно. Когда мы выступали, начиналась полная истерия, даже бабушки с внучками выскакивали на поле стадиона.
А с нее народ начал валить, хоть она была и «заслуженной». Там же звука никакого не было! Ведь на сцене были – она да два баяниста. В конце концов, она разозлилась на нас и, видимо, попросила своих приятельниц из Министерства культуры с нами разобраться. Тогда и было сказано: «Ах, вот что такое «Добры Молодцы»! Не пора ли с ними покончить?!» Мне рассказывали, что у нее про меня даже в мемуарах говорится: «…а этот пианист в черных очках В.Петровский сказал мне: «Да вы ничего не понимаете в этой музыке!»
Подобная история была потом с «Цветами» и Владимиром Высоцким, когда мы работали по отделению. Высоцкий решил, что мы будем работать первое отделение, а он – второе. Он же типа, «крутой»! «Да ради Бога!» – сказали мы. И вот в Ярославле мы свое первое отделение отыграли и ушли. Он вышел на второе, а в зале крики: «Цветы» давай!» Он спел первую песню – крики не умолкают. «Цветы» давай!» Вторую песню пытается спеть – в зале начался топот. «Цветы» давай!» Но Высоцкий – это все-таки не Зыкина. Он, скрипя зубами, согласился: «Ну ладно! Переиграем. Я работаю первое отделение, а вы – второе». А что делать?! Надо же понимать, что происходит…
После того, как Сева уехал, музыкальным руководителем «Добрых Молодцев» назначили Толю Киселева, но мы на это прореагировали неадекватно, поскольку парень он, может быть, и неплохой, но у нас была своя компания и нам не надо было никого давать в руководители. И мы все подали заявления об уходе из Росконцерта. И Лерман, и Петя Макиенко – весь состав. Но меня еще полгода не увольняли. Не хотели увольнять!
– Почему?
– А с кем бы тогда Киселев оставался?! Ни с кем! Все остальные-то ушли. Басист Володя Антипин и барабанщик Женя Мамистов играли в ресторане «Кронверк», который стоит в закуточке у Петропавловской крепости. К ним присоединился Никита Зайцев из группы «Санкт-Петербург». Он мне еще тогда нравился. Он был классный гитарист и скрипач. Приезжая в Питер в перерывчики между гастролями, я тоже шел в «Кронверк» – там собирались все наши. Тромбониста Сашу Морозова взяли в Большой театр. Володя Василевский работал на радио и записал много разной музыки.
Кстати, Сева перед отъездом играл с группой «Мифы» на танцах в Пушкине. Он, как ушел из «Молодцев», стал играть с ними. И я там тоже появлялся между гастролями.
А я сначала уехал обратно в Питер и сел в ресторан «Невский», где проработал два месяца. Кстати, вместе с нашим бывшим певцом Володей Кирилловым. Параллельно играл в ресторане «Садко». Я сразу окунулся в ночную жизнь, так как был уже хорошо известен по «Добрым Молодцам». Но меня ужасно утомляло каждый день ходить в одно и то же место, ведь у меня уже выработалась привычка постоянно куда-то ездить, а тут – каждый день одно и то же. Какой-то ужас! Вот этого я не выдержал. Я начал беситься, стал опаздывать на работу…
А потом раздался звоночек – и я помчался в Москву.
Нет, позвонил не Стас, а Валера Шаповалов по кличке «Полковник», который работал тогда директором у «Цветов»: «Ребята согласны. Стасик тоже хочет. Срочно приезжай!..»
Для Специального радио
Март 2006
«ГВОЗДИК». ПИТЕРСКИЙ «СЕВАОБОРОТ» ВЛАДИСЛАВА ПЕТРОВСКОГО. ЧАСТЬ 2. ВИА «ЦВЕТЫ»
