Я пытался торговать грампластинками “Транснадежность”, но торговля эта шла тяжело. Петя говорил: “Ничего, пройдет несколько месяцев и ты торговать научишься!” А я возражал, что это дело физически не мое, и мой организм к торговле совершенно не приспособлен. В конечном итоге Петя оказался прав: сегодняшняя жизнеспособность “Отделения Выход” основывается именно на том, что я действительно научился торговать компактами, кассетами и дивидюхами с “нашей” музыкой, а заодно и спекулировать “чужой”. Но люди, с которыми я торгую сейчас, больше похожи на тех, с кем я менялся западными пластинками в конце семидесятых годов, а тогда мне пришлось иметь дело, в основном, с пожилыми советскими тетками, которым я пытался “втюхать” нечто для них совершенно не понятное.
Я помню две безумные поездки – в Воронеж и в Харьков. Я отвозил туда по тысяче пластинок – в качестве личного багажа в поезде. В Воронеже я полтора часа сидел на платформе с этой кучей винила, которую пришлось частями перетаскивать к стоянке такси, чтобы доставить в местный магазин. Происходило это в день пограничника, и самое смешное, что я встретил там одного из своих лучших друзей, с ним-то мы и отпраздновали этот светлый праздник. Хотя оказалось, что пить водку на улицах Воронежа довольно тяжело. Мы имели реальные шансы получить по рогам от воронежских дембелей или же попасть в лапы многочисленной местной милиции.
В Харькове меня встретил шофер, который напрочь отказался таскать коробки с пластинками, а до его машины расстояние было метров семьсот. Более того, он сказал, что ему все похеру, и через столько-то минут он просто уедет. Так что пришлось мне бегать туда-сюда самому, а сокровища мои – пластиночки “Транснадежность”, постерегала бабушка, торговавшая огурцами на платформе. А потом приходилось долго и нудно стрясать оттуда безналичные деньги, постоянно звонить и капать на мозги.
В общем, торговля наша шла невесело. Единственным светлым пятном был магазин “Мелодия” на Ленинском проспекте, директор которого, Рафик Мамедович Мамедов, оказался человеком весьма приличным.
В процессе этой студийной истории – когда приехал на Апрелевский завод печатать грампластинки “Мамонов и Алексей” – я познакомился с Богдановым из фирмы “Tau product”. Это была одна из первых независимых фирм на рынке отечественных производителей музпродукта и, пообщавшись, он предложил что-нибудь издать: группу “Выход”. Так с ними началось все складываться, в то время, как у Мамонова всё разваливалось. После же более близкого общения с “Тау-продуктом” выяснилось, что дела у них идут через пень-колоду. В результате мы с Евгением Гапеевым решили выпустить диск “Выхода Нет” самостоятельно.
Женек интересовался, кто делал первые записи Башлачева, и – позвонил мне сам. Мы стали общаться и решили вместе поработать. Женек был студентом-связистом и бросил, так и не доучившись, Институт Связи. Я разыскал своего школьного другана Жору Ремизова, который был руководителем одного из подразделений ЛогоВаза и рассказал, что хочу делать “такие” вещи. Жора говорит: “Ну, давай, попробуем!” Как раз его одноклассник Толик Хуторянский был должен ему какие-то деньги, и их надо было безналом перевести. “Толик, переводи прямо на завод” – сказал он, и Толик перевел на Уральский Электромеханический Завод, где и напечатали “Выхода Нет”.
Выяснилось что это на хрен никому не надо, после чего пытливый Женек спросил: “А почему никто не издает “Зоопарк”?”. А я ему: “Да ладно, без нас разберутся, группа-то какая!”. Но он поехал в Питер, познакомился с дедушкой Васей и договорился с ним (Василий Григорьевич, отец Майка и яркий представитель технической интеллигенции) об издании. Мы начали это делать и делали бесконечно долго, собирали материалы для обложек и буклетов, потом печатали диски за границей, в Австрии.
Издали мы “Башлачева-VII”, “LV” Майка, которые мне приходилось лично продавать на Горбушке, еще на свежем воздухе, и я понял с ужасом, что и это на хрен никому не нужно. А было это уже в конце 1994 года.
Ничего толком не продавалось, тем более что диски получились дорогие, и сейчас трудно понять, как этот весь период прошел. Хотя работали магазины: “Мелодия” на Калининском, “Диск” на Ленинском, контора в магазине “Юпитер” на Арбате. Была и фирма “Solo” на Горбушке, директором которой был Гройсман Дима. Темпы всей этой торговли были мизерные. С “Тау-продуктом” мы к тому времени расстались, и окончательным пунктом разрыва было издание кассет “Зоопарка”.
Я кассеты никогда не любил как носитель, но Данилкин из этой организации убедил меня, что их надо делать. Пришлось согласиться.
Он при этом панически боялся что “Союз” запиратит эти кассеты и решил заказать их на заводе в Казани. Позже выяснилось, что кассеты из Татарстана не пропустят сюда, и пришлось одалживать денег, чтобы это все выкупить (а напечатали несколько альбомов). И эти кассеты повисли у меня на ушах лет на семь-восемь.
Таким образом, с “Тау-продуктом” мы окончательно разошлись, но с их дистрибьюторами и фирмой “Фараон” с Жориком во главе работали, не зная тогда, что имеем дело с “главным апрелевским вором”, вынесшим тонны дисков с территории завода “Апрелевка” еще в советское время. “Фараон” продавал компакты и кассеты по фирмам, и мы отдавали им свое добро на дистрибуцию.
Но вот, однажды я встретил Краснова Сережу из “Мирад”, который и легальные пластинки тоже продавал на улице Горького в “Русском бистро”. Узнал вначале знакомую улыбающуюся рожу его амбала-охранника. А Сережа мне говорит: “А что ты с ними работаешь, я в них сомневаюсь, впрочем, это твое дело”. Он чувствовал что Жора – жулик и меня об этом мягко так предупредил, хотя парень он был такой жесткий. А потом посчитали мы долг “Фараона” и затеяли инвентаризацию, потому что не смогли даже одного диска у них найти из сотен взятых на продажу Нолей “Школа жизни”.
А Жора в это время уже в белом костюме устроился в “Пурпурный Легион” в отдел дистрибьюции и обувал их потихонечку! Естественно, он на нашу сверку приехать отказался. Дельта недостачи, как выяснилось, позже была где-то четырнадцать с половиной тысяч зеленых. Так мы с “Фараоном” и расстались, а в стране близился кризис, был уже 1998 год. Потом я этого апрелевского Жору встретил на эскалаторе метро “Электрозаводская”. Я вверх, а он – вниз. Я ему: “Жора! Подожди меня, я сейчас спущусь”. Он: “Да, конечно, подожду.” Я бегом вверх, потом бегом вниз, и как раз поезд уходит в сторону центра и – никакого Жоры … Потом его видели где-то, как он продавал билеты “Русского лото”. Он же и “Легион” кинул и “Союз” кинул, звонил уже после всего в “Райс”, предлагал взять на “реализацию” диски, но проинтуичил засаду и не появился.
Диски мои (нами выпущенные, а каталог к тому времени прилично разросся) где только не лежали. Они лежали у разных моих приятелей, стояли пугающе у меня дома, жутко напрягая мою бывшую жену, у сестры моей колонна коробок стояла. Потом постепенно я перебрался к Шалыгину в лечебные мастерские при психдиспансере около Горбушки, где целлофанировали пластинки, а когда-то размещалась фирма “Апекс”.
Фирма вовремя исчезла, оставив целлофанировочный цех, а рядом с ним был такой неотапливаемый сарай, который арендовал мой дружок Игорь Шалыгин. Потом некий журналист Валерий Панюшкин (мне кажется, что я когда-нибудь его встречу по жизни) написал в журнале “Коммерсант-Деньги” статью “Островок Сокровищ”. Он, видимо, пришел на Горбу и стал общаться там со старыми, опустившимися мудаками типа дяди Валеры Соколова и прочих, которые с ним, наверное, пили, он их, видимо, угощал и они ему всяких баек под бухло понарассказывали.
И он написал статью, где было написано, что некий учитель из Люберец (имелся в виду Сергей Люберецкий, соучредитель дистрибьюции “Бомбы” на сегодняшний момент) зарабатывает двенадцать тысяч долларов в неделю на своих точках. Это полная чухня – никогда такого не было и близко, и все этого человека там знают. Кроме того, в этой статье шла речь про пиратские диски, а в довершение было написано, что запечатываются эти диски там, через дорогу, в психдиспансере душевнобольными гражданами.
Шалыгин посмотрел в этот журнал и сказал “Все, ребята, сейчас за нами придут. Точно. Ждем”. Эту статью прочли в Министерстве Здравоохранения и позвонили директрисе диспансера Марье Николаевне семидесяти восьми лет: “Что у вас там происходит такое за безобразие? Разберитесь!”. Она приходит и говорит: “Пошли вон отсюда!”. Мы ей: “Как! Что? Мы честные люди!”. А она: “Не волнует!”, выключила нам электричество, выгнала, конечно.
За что этому Панюшкину большое спасибо – насрал многим, сам того не ведая, своим
журналистским подходом к жизни. Непонятно было – куда девать эти пластинки, у меня даже в родном институте приличное количество хранилось.
На наше счастье из Брянска приехал Вован и устроился работать на Горбушку продавцом к своим же, брянским “бизнесменам”. Я с ним познакомился на концерте Свиньи.
Вот как: был концерт Свиньи (“Автоудовлетворители”) в ДК МАИ, и я приехал туда за Свиньей, чтобы его оттуда увезти и чтоб у него не было никаких приключений. Я приезжаю, увожу Свинью после концерта, мы садимся в трамвай, едем ко мне на “Динамо”. И вдруг к нам привязывается насмерть какой-то чувак и говорит: “У меня такая трава, достал вот – отличная”. Я ему: “Парень, мы – честные пьяницы, мы траву не курим”. А он: “Вы не понимаете, какая это трава, вы попробуйте только! Я ведь от души!”
Отвязался я от него только где-то на “Динамо”. Потом я прихожу как-то на Горбушку и смотрю: о! знакомая рожа! Стоит у Ленина, кассеты перебирает. Познакомились: Вован, Терех. Потом мы стали общаться. Шеф его, аферического слада человек, разочаровался в аудиобизнесе и решил вернуться в Брянск. А мы решили делать дело сами, и появился этот склад при Московском Инструментальном Заводе на Электрозаводской.
Очень я радовался, когда нам удалось издать Хвостенко “Прощание со степью”. Тогда казалось, что это что-то непонятно откуда взявшееся, такое какое-то лунное. А тут получилось так, что мы его издали и даже оригинал нашли – Тамара Холбол сказала тогда: “Олег! Из-за этого “Прощания со степью” вся моя жизнь не в ту степь пошла! И я этого так просто не отдам!”. Но оказалась очень хорошей тетей, мы с ней никогда в жизни не встречались, но много раз разговаривали по телефону и как-то передавали всякие ленты. Она вложила в Хвоста кучу сил, денег и прочего. А была она женой Холбола и бросила его из-за Хвостенко.В декабре 1998 года я стоял на Горбушке и сам торговал на улице кассетами на точке, которую мы отобрали у того самого Жоры-Жулика. Сейчас кассеты покупают крайне редко, заказывают из других городов в основном. Вован Терещенко организовал группу “Хлам”, куда привлек играть Сергея Летова, и тому весьма комфортно там оказалось. Группа сейчас репетирует прямо на нашем складе, по настроению похожа на ранние вещи “ДК”, играют активно по небольшим клубам в Москве.
Так что, когда мы его издали, я испытал глубокое моральное удовлетворение. Когда “Звуки Му”, который Брайан Ино записывал, мы издали, тоже было смешно – мы издали его в день пятидесятилетия Ино. Я даже написал ему письмо-поздравление на английском языке, но как-то постеснялся его отправить, а зря. Это издание было призвано всех примирить.
Группа имела к Мамонову претензии: “Издает диски у Морозова на “Moroz records”, а нам ничего не дает…”. Разборка возникла со старым составом “Звуков Му”. Поскольку за “Простые Вещи”, “Крым” и “Транснадежность”, изданными на “Мороз рекордс”, музыканты не получили ровным счетом ничего, они требовали “сатисфакции”. Петр ушел в глухую “несознанку”.
Мне же эта ситуация казалось совершенно искусственной. На месте ребят, я бы никаких претензий не предъявлял, поскольку для меня “Звуки Му” – это, прежде всего, сам Петр, а все остальное – более или менее удачный фон. Но и на месте Пети я предпочел бы расстаться со своим прошлым по-хорошему.
Подобную ситуацию перед этим я наблюдал в группе “Ноль”. Став христианином, Федор Чистяков отрекся от “Ноля” и не хотел, чтобы старые альбомы издавались. Но группа не захотела хоронить свое прошлое – и Федя был, говоря по-простому, “послан”. На моем месте упрекать ребят в том, что они поступили некорректно по отношению к Автору, было бы цинично, потому что я этой же ситуацией и воспользовался, издав основную часть наследия “Ноля” и заработав на этом денег. В свое оправдание могу сказать, что деньги я, конечно, люблю, но “Полундру!” и “Северное Буги” я люблю намного больше и совсем другой любовью, и мне было страшно обидно, если бы Федя похоронил эти альбомы. И, кроме того, у них в группе были совсем другие отношения, чем в “Звуках Му”.
В начале 90-х годов “Ноль” был исключительно спаянной, монолитной группой, как в музыкальном, так и человеческом плане. Подобного коллектива я не встречал ни до того, ни после. Надо сказать, что Федя сопротивлялся недолго. Относительно наследия “Ноля” он остался при своем мнении – и денег с меня за издание старых альбомов не брал, сказав: “Я бы, конечно, не хотел… Но, ведь это не только мое, так что все вопросы решай с Димой и Лешей”.
Я истинно благодарен Феде за то, что он так повел себя в ситуации со своими друзьями, и за то, что он совершенно не думал обижаться на меня, хотя я и пошел против его воли. Можно что угодно говорить про “Свидетелей Иеговы” (Федя уверовал именно в такого Бога), но, с моей точки зрения, Федор Чистяков стал христианином настоящим – и такие вещи как “любовь”, “терпимость” и так далее, для него стали не просто набором слов, а чем-то абсолютно реальным и естественным.
Как-то Саша Липницкий договорился с Брайаном Ино об издании в России “OPALовского” альбома “Звуков Му”. Уже хлебнув много всякого разного с российскими музыкантами и прожив достаточно долго в Ленинграде, Ино ни на какие деньги не претендовал, просил только договориться между собой. А вот, как раз, это и было самым сложным. Я был готов удовлетворить и группу и Петра: мне казалось, что надо прорваться сквозь этот тяжелый бред, а определить, кто, сколько получит – это уже дело техники.
Очень мне хотелось издать этот альбом. В конце 70-х я считал Брайана Ино почти что музыкальным богом, и до сих пор мне кажется, что “Another Green World” – один из лучших альбомов всех времен и народов. Принять эстафетную палочку от самого Брайана Ино для меня было чем-то запредельным.
В той ситуации я им должен был дать денег, и я им всем дал, собственно. И действительно, этот скандал на много лет затих. Группа, к слову, тогда уже давно развалилась.
Издали мы этот альбом. Очень старались не ударить в грязь лицом перед Брайаном Ино. Сделали digipack книжкой, что даже Морозов, наш главный конкурент по “Звукам Му”, качество издания похвалил. Но влетел я на этом издании крепко. Конец весны – не самое лучшее время для релиза, а через три месяца разразился наш любимый кризис – и такие компакты перестали продаваться вообще. Но свои обязательства перед группой я выполнил.
Мне кажется, что эти три года (1998-2000) вообще дались Петру Мамонову очень тяжело. Он всегда жил своей внутренней жизнью, а тут практически прекратил общение с внешним миром. Берлога становилась все глубже, и то, что находилось вне ее – раздражало. Но то, что шло изнутри – сводило с ума. Может быть, я ошибаюсь, но мне казалось, что чувствую, как он бесится, как борется с самим собой и какими-то непонятными ветряными мельницами.
Однажды я представил себе Петю, играющего Дона Кихота, представил себе, как он бросается, как паук, на крылья этих мельниц и хрипит… Он очень хорошо сыграл бы эту роль. Мне Дон Кихот и представляется таким – сумасшедшим пауком, а вовсе не бестолковым романтиком.
Когда я узнал от его жены Оли, что Петр тоже стал православным верующим, я обрадовался ужасно, хотя сам верующим и не являюсь. Просто мне кажется, что для такого человека, как Петр, Вера – это единственное спасение. Я даже не стал бы описывать то, что иногда вытворял этот человек в быту. Когда мы с ним увиделись после большого перерыва, он неожиданно сказал: “Ты знаешь, бесы нашептывают мне: “Плохой Олег! А я их псалмами, псалмами!”. И теперь, когда Петр, вдруг, берет меня за руку своими двумя руками – и держит, сердце мое тает. И хотя прежнюю простоту отношений восстановить сложно, слава Богу, в которого я не верю, в жизни случаются не только всякие гадости, но и самые настоящие чудеса!
Я хорошо помню прощальный концерт второго состава, а было это в театре Пушкина. Ольга, жена Петра, рассказала, как зашла после концерта в гримерку, а там сидят Мамонов с Казанцевым обнявшись и плачут: все, уже никогда… Женя Казанцев, их басист, потом погиб.
Мне второй состав нравился больше, с ним записали “Грубый закат”, “Жизнь амфибий как она есть”, и играли они на концертах прекрасно. Когда-нибудь, надеюсь, удастся издать их живые концерты на видео.
“Выход” – это наша гордость. Сейчас они записали псевдоконцертный альбом, выступает Силя прекрасно, с плотным звуком и хорошим настроением по разным московским клубам. Публики бывает маловато, но люди на концерты “Выхода” ходят. Силя остался абсолютно живым автором, не закоснел, не потерял способность делать новые вещи, хотя образ жизни ведет довольно тяжелый и практически ничего в материальном мире не имеет.
для Специального Радио
Апрель 2006
Записано Игорем Шапошниковым
ПЕТР МАМОНОВ: “МАЙК И ЦОЙ УМЕРЛИ, А Я – НЕТ!” ЧАСТЬ 1. ВОЛОСАТЫЙ БОРОДАТЫЙ МУЖИК
ПЕТР МАМОНОВ: “МАЙК И ЦОЙ УМЕРЛИ, А Я – НЕТ!” ЧАСТЬ 3. «КРИСТАЛЬНО МУТНОЕ РЕГГИ»