Первая моя группа была в городе Сороки, где я учился в педучилище. Сороки – это город, который стоит на Днестре. Он примечателен тем, что там есть крепость, в которой был Петр Первый…
Первая моя группа была в городе Сороки, где я учился в педучилище. Сороки – это город, который стоит на Днестре. Он примечателен тем, что там есть крепость, в которой был Петр Первый. На бутылке коньяка «Белый аист» нарисована крепость, так это – сорокская крепость. Она небольшая, но красивая.
Но я постоянно сталкивался с такими ситуациями, когда надо было знать несколько ключевых имен:
«Этого знаешь?»
«Знаю!»
«Тогда проходи!»
Когда я только поступил в училище, то первый год вообще никуда не совался. Учился, занимался, пока не познакомился с человеком, который пригласил меня играть на бас-гитаре в местную группу. И когда я стал играть в этой группе, то сразу почувствовал себя свободней. Но однажды я попался на «комендантский час». Он начинался в 12 часов ночи, когда все уже должны быть дома и не шататься по улицам. А я опоздал. Провожал девчонку и задержался. Застоялись мы с ней… Вот я иду и вижу: валит стена. Вот улица и вдоль нее идет стена из пацанов. Все местные. Меня останавливают и спрашивают:
«Ты кто?»
Отвечаю.
«Откуда?»
«Из педучилища»
«Кого знаешь?»
«Я знаю Лешу Павлова, я с ним в одной группе играю…»
Они сразу: «Ребята, это свой!»
А мне говорят: «Беги быстрей домой! Но лучше не попадайся! Мы-то тебя знаем! Но кто-то, может, и не знает…»
Наша группа назвалась «Супер»: четыре человека, которые играли на танцах. Это был как бы молодежный дубль-состав более знаменитой группы, которая называлась «Днестровские Гитары». Она играла настоящие концерты и свадьбы. Однажды из «Днестровских Гитар» уволился барабанщик и они меня подтянули.
Прослушали меня и сказали: «Добро! Все нормально! А теперь пойдем на свадьбу!»
И мы отправились на свадьбу, где я познакомился и с Сашей Кирницким, будущим басистом группы «Круиз» и его женой Майей.
А потом Валера приехал ко мне в город Сороки, а это достаточно далеко по молдавским понятиям. Это – север Молдавии. Мы пару раз поиграли на танцах, нам понравилось, и он меня пригласил в Тирасполь. Я приехал в Тирасполь, прослушался на флейте и вокалистом в группу «Кордиал» (что по-молдавски значит «Сердечность», «Сердечные отношения»). Они играли очень красивую музыку, у них были огромные, красивые афиши, а руководителем у них был Марат Кавалерчик, очень интересный человек и необычный музыкант. После этого мы разошлись каждый по своим норам ждать условного сигнала. Условный сигнал – это либо телефонный звонок, либо телеграмма. После чего мы собираемся и уезжаем на Север заколачивать бабки…
Условного сигнала я ждал месяц и уже подзабыл об этом, думал, что, наверное, все кончилось. Но потом мне говорят: Сева, тебе звонили! А на второй день пришла телеграмма. Короче, собрал я манатки и поехал в Тирасполь. На следующий день из Тирасполя мы поехали в Кишинев, где сели на самолет и улетели в «рок-сити» город Сургут. Это был 1976 год. Это было что-то страшное! Там были такие районы, куда не надо было соваться ни ночью, ни днем. А я сунулся – и понял, почему туда не советовали соваться. Потому что тебя сразу же нам улице останавливают, задают пару вопросов, после чего бьют, валят на землю и раздевают.
Сначала спросили: «Кто ты?» и «Кого здесь знаешь?»
Отвечаю: «Музыкант»
«Ха-ха! А этого знаешь?»
«Знаю!»
«А где играешь?»
«В ДК «Строитель»
«Ну, ладно! – сказал парень, который, видимо, был за старшего. – Этого надо отпустить, потому что в ДК Строитель играют молдаване. Они хорошо играют!»
Уважали! Прошел там чудом. А так всех валят. Там свободные поселения и, видно, они дети заключенных. Дети «химии».
А потом нам запретили играть в ДК «Строитель». Я думаю, что потому, что там начался вал, туда собирался весь город, и люди набивались, как в бочку селедки. Играли мы то, что играли в Молдавии: Deep Purple, Creedence… Но для Сургута это было будущее! Они вообще такого не знали! Мы все играли на танцах, мы знали ритмы, под которые танцуется, и все это было уже проверено. Мы знали, как надо играть, чтобы люди хотели танцевать, поэтому весь город собирался на танцы! Сначала мы играли один день – воскресенье. Потом нас попросили играть два дня, так как народ прется, а это – нормальные денежки. Потом: «Давайте три дня!» И мы играли три дня: в среду, субботу и воскресенье. А потом начались вышибания стекол, разборки-мордоборки, и я думаю, что отменили именно из-за этого. Но очень долго еще люди ходили и спрашивали: будут танцы или нет?
А параллельно нам в ДК «Нефтяник» на танцах играла группа Саши Монина. Но когда мы приехали и стали играть, у них народ стал уходить. Они в основном играли популярные эстрадные песни типа «Алешкиной любви» или «Унижаться, любя, не хочу и не буду» (Монин очень красиво пел эту песню), а мы пели фирму… И за три дня у них на танцах стало пусто. Все ушли к нам! Я захожу к ним, а Монин сидит за барабанами и поет какой-то мягкий блюз, а на танцплощадке у них – максимум 15 человек.
Нам тоже приходилось петь на русском языке, а так как я был не только флейтистом и саксофонистом, но и лидер-певцом, то мне это доставляло некоторые неудобства. У меня все-таки гундосый голос, хотя его можно назвать и бархатными, и глуховатым. А тут я услышал голос, просто искрящийся светом. И главное у Монина был правильный русский язык. Это сейчас я молдавский уже забыл, а в то время русский еще не был для меня родным. Я старался петь на русском языке правильно, а он не старался, у него это получалось естественно. И я прочувствовал, что будет только лучше, если петь будет Монин. И я убедил Марата, что его надо брать. Я пригласил Монина, наш руководитель послушал его и дал добро.
Монин вошел в программу, и мы отправились от треста «Сургутнефтегазпром» обслуживать вахты. Нас туда, километров за пятьсот от Сургута, доставляли на вертолете. А там – болота! Идешь с клавишными – проваливаешься по колено. А когда провалился, то стоишь и думаешь: вот еще немножко и пойду дальше. И быстрей переступаешь ногой. До сих пор помню эти ощущения.
Съездили мы на несколько вахт, и потом приехала в Сургут группа Юрия Антонова «Магистраль». Но, правда, уже без Антонова. Мы послушали: ребята молодые, играют прикольно. Мы к ним – знакомиться. И договорились поиграть ночью сейшн. Они говорят: «Мы уезжаем, но вы ждите от нас вестей». И через месяц нам приходит вызов из Амурской филармонии. Мы собираем манатки и валим, но не в Амурскую филармонию, а в Москву, потому что база этой группы была в Москве.
Помню, что в Москве было очень тепло и очень красиво…
«Кордиал» продолжал жить в наших сердцах. А мы тем временем приехали в Москву, где начали репетировать новую программу. Стали нас посещать разные модные композиторы Добрынин и Кретюк (они тогда ходили вместе), Мигуля и Рычков, Саульский и Лора Квинт. Стали они наперебой предлагать свою музыку. Ну, выбрали мы кое-что из того, что они принесли.
Потом директору надоело пичкать нас бабками и платить за гостиницу, и он скомандовал: «А ну, приезжайте домой, в Благовещенск!» Но в Благовещенске мы зависаем еще на три месяца – продолжаем готовить программу. Короче говоря, всех это в конечном итоге достало, и нас пинком отправили на БАМ. Работать! Зарабатывать деньги! В декабре мы выехали из Благовещенска и через всю Сибирь, через все сибирские холода чесали до самой Москвы, куда приехали только в апреле. Зато заработали деньги! По тем временам там можно было заработать хорошие деньги. На энтузиазме и на количестве концертов.
Во время концертов на БАМе нам, бывало, кричали: «Эй, молдаване! Спойте что-нибудь на молдавском!» Мы смотрим друг на друга: «Ну что? Давай им споем?» И поем пару песен на молдавском языке. Людям нравилось, но только какой может быть восторг, если они сидели в зале при минусовой температуре, в тулупах и медвежьих шапках. Только пару было больше, да чаще сердце начинало биться. А если человек чаще дышит, то ему теплее становится.
Когда мы вернулись в Москву, я решил поменять себе саксофон. Но вот какая глупость получилась. Нашим руководителем был Марат Кавалерчик, но помимо него у нас существовал еще и художественный руководитель Герман Леви, который одновременно был и нашим конферансье. Это – достаточно известный человек, который знался со многими влиятельными администраторами, например, с Эдиком Смольным.
И вот я говорю: «Гера, я свой саксофон продал, потому что он меня не устраивает. Я ищу себе другой». А он взял и наехал на меня. И мне не понравилось, что он на меня наехал. Кто он такой, чтобы на меня наезжать? Если бы Марат на меня наехал – это другое дело. Но такого никогда не бывало. А тут: «Да ты всех подставил!» Хотя я ждал, что он скажет: «Давай помогу найти тебе саксофон!» Или «Ну, мы подождем, пока ты поменяешь саксофон!»
Но вместо этого он заорал на меня: «Ты, пацан! Как ты всех подставил!»
Короче говоря, я его послал. Может, это и не хорошо, но тогда я ему сказал: «Да пошел ты! Кто ты вообще такой?! Ты для меня – никто. Для меня руководитель – Марат»
Но Марата не было. Он был в отъезде.
И Леви говорит: «Ах, так? Я тебя увольняю! Пошел на х…й отсюда!»
Ну, я собрал вещи – и на выход. Денежки на кармане…
Кирницкий пытался меня задержать: «Подожди! Не торопись! Ты куда? Дождись Марата!»
Но меня из гостиницы уже, как положено, выписали. Куда мне деваться? И я говорю: «Саша, я поехал в Молдавию. Если что – телеграфируй!»
Короче, уезжаю я в Молдавию. А через некоторое время приходит телеграмма: «Приглашаетесь работа тамбовская филармония». И подпись внизу: «Шнур». И ни телефона, ни обратного адреса. У меня вообще крыша съехала. Что за «Шнур» такой? И я никуда не еду, я сижу дома. Сижу и думаю, что это какая-то ошибка. Мы – Амурская филармония. А тут – Тамбовская. А что такое «Шнур», я вообще не знаю. Ну, куда я поеду?
А потом мне звонит Марат: «Ты чего не едешь?»
«А куда ехать?»
«Ты получил телеграмму?»
«Получил».
«Так чего ж не едешь?»
«А куда ехать-то? Ты послушай, какую я телеграмму получил…» – и зачитываю.
Он падает со смеху: «Приезжай в Москву. Гостиница «Бухарест». Мы здесь».
Приезжаю я в Москву. Подхожу к гостинице, смотрю: валят наши ребята. В тулупчиках, так как была ранняя весна. Монин! Валера! Все тут! А у меня с собой вино в канистрах и хавка молдавская. Разумеется, из дома я приехал затаренный…
Короче, выяснилась такая штука. Приехал Марат: где Сева? А Севу уже уволили, и он уехал в Молдавию. «Да? Странно… Ну, что будем делать?»
«А давайте больше не будем работать в этой Амурской филармонии!»
«Решено: не будем!»
И в итоге Герман Леви пошел своей дорогой, а мы – своей.
У нас был свой круг. Мы все время стремились держаться вместе, втроем. Конечно, если ты хочешь, чтобы я играл с тобой, то мы можем, конечно, поиграть с тобой, но только в таком составе: Гаина, Кирницкий и я. И в «Круизе» мы продолжали играть втроем, хотя там были и Сарычев, и Монин, потом Гриша пришел…
Когда я пришел в «Молодые Голоса», мне достались настоящие английские барабаны «Премьер». А вот тарелки были советские, плохонькие. Впрочем, постепенно я стал подкупать тарелки. А в городе Тольятти я едва не упал в обморок, когда на сцене увидел ударную установку, которую до этого я видел во сне. Там на сцене стоял «Людвиг», который потом стал моим. Как я увидел его, так бросил все, что у меня было в руках, и пошел вперед на автопилоте. Осмотрел там все. Спрашиваю: «Кто хозяин?» Встает навстречу человек и на испанском языке спрашивает, что мне нужно?
Это была группа какого-то испанского певца. Кажется, Рафаэля. Из самой Испании там были только сам певец, клавишник, который играл на пиано «Rohdes», и барабанщик. А гитариста и дудкаря они прицепили уже тут, в России. Сделали программу – и поехали «чесать».
«Ах, ты испанец! – думаю. – Но все равно договоримся! Я у тебя этот «Людвиг» куплю!»
Парень очень клево работал в стиле джаз-рока. Барабаны были из магазина, купленные в Лондоне. И «железо» было из магазина, выбранное. Ну, он – мастер, и он выбрал лучший комплект!
Значит, как все это произошло? Барабаны стоят, они репетируют, а я спрашиваю: «Как быть? Ставить рядом вторую ударную установку, что ли?» А он говорит: «Проблем нет. Садись, если тебе удобно, и играй. Только ничего не передвигай».
Я сел – как для меня сделано! Все удобно! Ребята смотрят на меня: «Во гад!» Им-то ничего заграничного не досталось! Как он играли на говне, так и продолжали играть. А я-то играю на «Людвиге»!
Короче, вечером я напился – и вспомнил генетическую память: начал с этим испанцем разговаривать на чистом испанском языке. И договорился, и уговорил. Хотя сначала он сказал: «Нет, барабаны я не продаю! Я себе их выбрал!» Короче, я его уговорил, но он назначил сначала 12 тысяч!
Я говорю, что 12 тысяч для нас это очень много. Но он подсчитал, и получилось, что 12 тысяч – это около 2 тысяч долларов. «Я столько за них и заплатил», – говорит. А он достал уже и запасной малый барабан, и еще какие-то штучки.
А я зарубился на 7 тысячах, хотя у меня и таких денег не было.
«Нет, – говорит. – Это очень мало денег». Но потом предложил: «Хорошо, давай я тебе отдам установку без запасного малого барабана».
«Нет! – говорю. – С малым!» Но я готов был только 7 тысяч заплатить.
Он: «Нет!»
Я: «Нет!»
Нет и нет. Нет и нет. Короче, мы договорились на восьми. Пожали друг другу руки, я дал ему задаток две тысячи, имея «на кармане» 2 с половиной тысячи. Больше не было. Отдал я ему эти деньги. Потом поехал домой, в Молдавию, насобирал там со всех родственников столько, сколько смог. Но все равно не хватало одной тысячи рублей.
Я ему сначала сказал: «Когда кончится тур, я тебе отдам остальные деньги». А он мне говорит: «В Москве мне эти деньги не нужны. Там я не успею их потратить. Мне деньги нужны здесь!» Гульбанить! Гулять! Ну, и передал я этому человеку, когда он был в Сочи, с самолетом еще пять тысяч.
Но все равно одной тысячи не хватает. И тогда я нашел человека, который купил у него запасной малый барабан, а это был настоящий «Swinger», за тысячу рублей. Он пару раз по нему стукнул, достал деньги, отдал – и забрал барабан. Крикнул: «Спа-си-бо!» – и убежал.
Таким образом все и получилось.
Забираю я эти барабаны, перетаскиваю их к себе в номер. В кармане – ни шиша. Но думаю: «Ничего! Прорвемся!» Спрашиваю ребят: «А какое сегодня число?» Мне отвечают: «17 мая!» А это же мой День рождения! Это был 1980 год. Мне стукнуло 24 года, и у меня были барабаны «Людвиг»! Пусть ни шиша в кармане, пусть одни долги, но зато сбылась мечта!
«Молодые Голоса» тогда как раз уволили духовую группу, потому что уже начинались другие ритмы. Мы сделали рок-оперу «Звездный скиталец». Это был арт-рок. И «Скиталец» уже игрался на «Людвиге».
На «Людвиге» играть было очень кайфово. В какой город ни приедешь, все барабанщики отпадали! Приехали мы не то в Житомир, не то в Винницу… куда-то ближе к Западу… и человек приехал к нам на концерт на «шестерке»… как сейчас помню, синяя такая, немножко в «волну»… и спрашивает: «Нравится машина?»
«Да, – говорю. – Классная машина!»
Он открыл дверцу – оттуда идет запах новой машины.
«Поздравляю, – говорю. – Классная машина!»
«Она твоя!»
«В каком смысле?»
«Я забираю барабаны со сцены, а ты уезжаешь на этой машине».
Я говорю: «Нет!»
«Это нормальные бабки, Сева!»
«Нет!»
«Ты что, сумасшедший? Я столько думал, прежде чем решиться на этот шаг…»
«Да на фиг, – говорю, – мне нужна твоя «шестерка»! Я эти барабаны не отдам, даже если ты сюда «Мерседес» пригонишь! «Шестерку» купить можно, а ты себе «Людвиг» где-нибудь найди!..»
Только в 1985 году мы снова встретились втроем – Гаина, Кирницкий и я. Так судьба распределила. В «Круизе уже полсостава нового было, там играли Гриша, Коля Чунусов, Олег Кузьмичев, а ни Кирницкого, ни Сарычева, ни меня уже не было.
Мы с Кирницким ушли из «Круиза» в 1983 году, он – к Косте Никольскому, а я – к Мишке Файнзильбергу в «Круг». Но так как Файнзильберг сам был барабанщиком, то мы поиграли-поиграли вместе, а потом расстались. Как двум барабанщикам ужиться в одной группе? «Сева, распределим!» – сказал он. Но не распределили. Я особо не рвался играть на барабанах, но когда я играл, ему самому очень хотелось играть. А когда он играл на барабанах, я играл на перкашн. Меня это устраивало, но не получилось там. И я ушел.
И я уехал в Молдавию. Там собрались братья Козаку, как аккомпанирующий состав Надежды Семеновны Чепрага. Ну, сделали мы с ней программу. И вот уже пошли мерить костюмы… Но Чепрага попала в аварию и пролежала в коме месяца два. Все это время группа бухала и ждала, бухала и ждала. Причем все сидели без копейки денег. Иногда, правда, подворачивалась какая-нибудь свадьба.
А я жил в то время у брата Валерки. Однажды он говорит: «У «Круиза» в Белгороде концерт. Поехали! Это недалеко». Приехали в Белгород. Там – Дворец спорта! Звездные ребята! Но встретили тепло. Капустина уже не было, а вместо него опять пришел Сарычев. Но я вижу, что ребята друг с другом не разговаривают. И вот сидим мы после концерта: я, Сарычев, Ольга Чайко, Валера Гаина – беседуем. И вдруг Ольга вскакивает, хватает стакан и кидает его в Сарычева! Мне показалось, что это возникло буквально на ровном месте. То есть какая-то шизофрения! Но попала она хорошо! Метко попала. Потом вцепилась ему в волосы, разбила ему очки! Очень было неприятно. Я встрял между ними. Мне кое-как удалось мертвую хватку Ольгину расслабить. «Отпусти его!» – говорю. Она смотрит на меня: «А я не могу! – отвечает.- Тело уже не слушается». Но в конце концов мне удалось их расцепить.
Потом чего-то там уборщицы не то сказали, какой-то мужичок вступился, но Монин наехал, наехал Коля, наехал Гриша… И я понял, что психологическая атмосфера в группе резко отрицательная.
Я поговорил с Валерой. «Я устал!» – сказал он мне.
Вот тогда я и сказал: «Может, соберемся снова втроем? И все снова станет нормально!»
«Может, и соберемся!» – ответил Валера.
Вернулся я обратно в Молдавию и спустя некоторое время позвонил Валере, чтобы спросить, как дела, а он мне говорит: «Сева, я остался один… Ребята решили создать свою группу…»
Вот отсюда и начинается история «КиКоГавва».
Я приехал в Москву, и там мы вместе дожидались Кирницкого.
И здесь очень интересно распределились силы.
База у нас была в клубе «Трехгорной мануфактуры», а у «ЭВМ» – в клубе им. Павлика Морозова, то есть буквально через дорогу. Мы в «Трехгорке» сидели в подвале, а они – в ДК Павлика Морозова на втором этаже. Мы себе сделали студию, и «ЭВМ» тогда тоже себе сделали студию. Мы писали альбом, и они писали альбом. И каждый внимательно наблюдал друг за другом. Только они находились под патронажем Ованеса Мелик-Пашаева, а «КиКоГаВВа» патронировалась Димой Аничкиным, и Диме удалось договориться с «ЭВМ» о совместной поездке. Мы поехали по Донецкой области. И я могу себе представить, что люди, которые сидели в зале, вообще не понимали, что происходит. Музыка идет, но люди на сцене постоянно меняются: то «Круиз», то «ЭВМ», то втроем эти, то втроем те. Не поймешь! Потом все мешается, и они вдруг выходят впятером. Но музыка вроде бы все время идет. И музыка красивая.
Это были очень хорошие гастроли. И взаимоотношения были братскими. Никто ничего не делил. Мы уже все сами поделили: вы – «ЭВМ», а мы – «Круиз». Хотя я не хотел, чтобы это «Круизом» называлось. Мы – «КиКоГаВВа». Да, если спросят, работали ли мы в «Круизе»? Да, работали. Но: «Вы – «Круиз»? Нет, мы «КиКоГаВВа». Ведь это была совершенно другая волна, это был эксперимент, и я думаю, что надо было дальше работать над этим экспериментом, а не держаться все время за «Круиз». Но «Круиз» – это люди, деньги. Это – брэнд! Но ту траншею мы уже прокопали, и надо было дальше пойти, а там куда-то вырулить, потому что идеи были, и очень интересные идеи…
Валера предложил идею, которая на тот момент показалась мне совершенно бесперспективной и, по-моему, совершенно не соответствовала духу времени. Он предложил играть металл. Я говорю: «Валера, я не хочу играть металл. Мы это уже играли. И мы играли лучше, чем сегодняшний металл!»
Он говорит: «Металл – это актуально, модно! Мы денег заработаем на этом!»
Я отвечаю, что не верю. Уже не верю! «Уж если мы на «Круизе» не заработали денег, – говорю, – давай делать то, что душа просит!»
Мы с Сашей Кирницким погнали тогда «индийскую» волну, рагаобразную, свободную, медитативную.
А Гаина – металл, опять металл!
Но играть такой металл, как играет «Джудас Прист», я не хотел, мне это было не интересно. Это было больше упор в видео, чем в музыку для слушания, потому что когда это смотришь, оно гораздо интереснее, чем когда слушаешь. Поэтому, кстати, я не думаю, что у них как-то сильно духовно насыщенные тексты. Я воспринимаю музыку через мелодию. Если мелодия хорошая, значит, там и слова хорошие. А если мелодии нет, то какие бы слова там ни говорились, на меня это не действует.
Я вспомнил, что приезжая в Молдавию, всегда ощущал вибрацию земли. Я физически ее чувствовал, мне казалось, будто она пульсирует. Это было что-то от земли исходящее: мелкая-мелкая пульсация. Однажды я говорю своему племяннику: «Я действительно ее чувствую или у меня крышу сносит?» Он отвечает: «Сева, ты тут уже гость! Потому ты и чувствуешь! А мы-то уже привыкли! Мы уже ничего не чувствуем!» Кирницкий жил чуть южнее, чем я, но там, где он жил – эта же земля и та же пульсация.
И я сказал Валере, что не хочу играть металл. И тут у нас опять возникло непонимание. Я почувствовал, что меня начинают поддавливать… И тогда я взял билет и прямо с тура уехал домой, в Москву.
А Кирницкий терпел еще долго. Но Кирницкий, надо сказать, сделан из какого-то железа! Я ему столько раз говорил: «Как можно так терпеть?!» Я пришел к ним на концерт, когда они уже играли этот металл. Валера пел какую-то фигню: «Металл! Металл!» Но я-то его знаю очень давно, и мне это показалось неискренним. Все остальное меня, разумеется, уже не волновало. Но на гитаре он, конечно, играл прекрасно.
Однажды Кирницкий пришел ко мне с вещами и с бас-гитарой.
«Ну, чего?»
«Да все кончилось!» – говорит.
И уехал.
На этом закончилась судьба «КиКоГаВВы».
Я сейчас вижу, что тогда надо было просто дать каждому записать свой альбом – и все. Элементарно!
Или как-то в программу включить: «Сева, у тебя есть какие-то идеи? Давай сделаем твою песню и включим ее в программу». Меня ж начинало распирать изнутри, мне хотелось больше дать. А некуда нести!
И у Саши Кирницкого поперло! Там такая красивая музыка была! Причем, абсолютно другая музыка! Это надо было реализовывать. И я думаю, что если был бы умный «папа», он бы нашел возможность сделать это. Когда я уходил из «Круиза», я подошел к Аничкину и говорю: «Дима, я могу не уходить далеко. Зачем мне увольняться из филармонии? Я могу прямо здесь создать новую группу».
«Хорошо, Сева. Если хочешь – делай. Но на уровне агитбригады»
Как это: «на уровне агитбригады», если я могу собрать нормальную группу и тут же начать работать? Но он, видимо, тоже иссяк, если не прочувствовал момент. Может, был занят чем-то другим.
Вот так все тогда и рассыпалось…
P.S. В 1993 году Королюк и Кирницкий снова встретились в составе «Круиза», в котором также играли Александр Монин и Григорий Безуглый. Тогда был подтвержден другой базовый пароль – «Круиз». В новой стране, в новое время это был пароль людей, которые в советскую эпоху сдали все мыслимые и немыслимые экзамены.
Для Специального радио
февраль 2009
