ЦОЙ-РУКОДЕЛЬНИК
Курёхин предсказывал большое будущее группе «Кино», хотя предпосылок к этому в начале творческого пути у Цоя не было. Витя выглядел скромным, молчаливым пареньком с восточной внешностью, был отстраненным потому что рокеры в восьмидесятые его презирали. Тот же Макаревич, с которым я продолжал общаться, часто говорил: «Тебе не стыдно? Зачем ты с ним возишься! Ладно, Боря — гений, а Цой то этот тебе для чего?!». В рок-клубе на Рубинштейна любить «Кино» считалось о ч е н ь плохим тоном.
В школе Цоя дразнили чукчей, гопники постоянно на улице приставали. Наверное поэтому Витя страстно увлекался фильмами с Брюсом Ли. Он всегда хотел быть героем и считал, что одной крови с актером. Мог смотреть эти фильмы по 10, 20 раз, постоянно показывал сцены оттуда.
Поддерживали Цоя всего несколько человек, в том числе Боря Гребенщиков. Остальные «Кино» долго не замечали и игнорировали. Борис везде пропихивал «Кино», хотя группу не хотели брать на фестивали. Я тоже защищал Цоя на худсоветах, говорил, что его нужно записывать, это городской романс, фольклор, такая форма песенная, которая может быть спета в подворотне под гитару. Борис постоянно советовал Вите в студии что да как делать, музыканты «Аквариума» участвовали в записи альбомов «Кино». БГ даже выступил саунд-продюссером «Начальника Камчатки». Мы вложили в Витю много сил и энергии, но все равно, нашей любви и заботы для счастья Цою явно не хватало. Он мечтал об огромной аудитории, о стадионах, чтобы его обожали миллионы.
— Знаешь, — как-то объявил Цой, — я бы хотел, чтоб меня любили не за песни, а за то, что я просто есть.
Я улыбнулся. Это же я годом ранее привел Вите цитату из Ницше о том, что из всех героев в истории есть всего 12 человек, которые важны не тем, в чем они участвовали, а сами по себе. И вот он тоже захотел стать героем, важным сам по себе, и стал для этого готов на все!
От этого Витиного желания песни «Кино» постепенно попсовели. «Мы ждем перемен» он сотворил на потребу публике, после провала с лирической программой на фестивале рок-клуба. Из Цоя вдруг полез “несокрушимый” брюслиечный героизм, и, наверное, с точки зрения стратегии это было правильно. Но «Звезду по имени Солнце» я слушать уже не смог, хотя народ был от нее в восторге. На вопросы “как тебе?”, я махал рукой со словами: «Витя переборщил с просмотрами фильмов Брюса Ли».
И, наконец, в какой-то момент, году в 1985-м, Цой вдруг сильно изменился, даже смеяться по-другому стал. Он вел себя так, будто его непрерывно снимают на пленку. А с появлением в витиной жизни Юрия Айзеншписа, ситуация пришла к своему логическому завершению: рокер стал поп-исполнителем. Цой уехал в Москву, к гражданской жене Наташе Разголовой, и мы практически потеряли связь. Тогда он для меня и «умер».
Я любовался Цоем, когда он лепил из пластилина. Музыкантом он был нулевым, но тексты писал неплохие. Особенно про то, как их однажды загнали от реставрационного ПТУ, где Витя и освоил искусство производства поделок, в совхоз «Детско-сельский» собирать огурцы. Стояла мокрая осень, поле было глиняным, почва вязкая, а собираемые “реставраторами” огурцы были покрыты ровным слоем серой глины. Огурчики сияли на солнце металлическим блеском и вдохновили Цоя написать песню. Может быть это был один из самых оригинальных рок-н-ролльных текстов той поры.
Но лучше всего у Цоя получалось, конечно, рукоделие. Цой хорошо лепил, рисовал и резал по дереву. Вся его квартира была завалена разноцветными листами, скульптурками и поделками. Витя сделал на день рождения Майку Науменко чудесную резную деревянную пепельницу в виде большой ступни, на которой вместо пальчиков маленькие залупленные хуи. Я умолял Майка:
— Подари!
— Нет, не могу, мне Цой подарил. Да зачем тебе то, ты ж не куришь?
А у меня и в мыслях не возникло бы желание использовать такой артефакт по прямому назначению. Гениальная совершенно была красота.
НОЛЬ ОТ «МММ»
ПРО ДЯДЮ ФЕДЮ И МАВРОДИ
Моментов, не соответствующих журнальному имиджу «героев рок-н-ролла», я знаю много. Федя Чистяков, к примеру, однажды 8 марта играл на баяне вальс «На сопках Манчжурии». Он выступал перед коллективом педагогов у нас в Доме пионеров, и женщины, слушая эту музыку, всхлипывали. Все это было трогательно, такое обычно знаешь лишь про очень близких людей. Но музыканты в восьмидесятые и были моей семьей, я видел их не только с парадной стороны, и принимал слабости каждого. С этими людьми я был молод, деятелен, и ощутил такое счастье, за которое сегодня прощаю им все их «грехи».
Я не злюсь на Федю Чистякова, который шарахнулся от меня на концерте несколько лет назад, хотя в юности считал своим отцом. Мама-инвалид воспитывала Федю одна, так что поговорить, посоветоваться ему было особенно не с кем. Этот мальчик пришел ко мне в Дом пионеров, спел свою песню «Я канцелярская крыса» и рассказал, что собрал школьную группу. Тогда Федя учился в седьмом классе, но у него получался настоящий рок-н-ролл, и я взялся за воспитание будущей звезды. В запасе у школьника было несколько песен, он хотел их сыграть.
— Андрей Владимирович, — просил Федя, — помогите нам.
Все тогдашние песни Феди мы перелицевали. Так с мальчика, играющего на гитаре и баяне, началась популярная в девяностые группа «Ноль». Первую пластинку «Музыка драчевых напильников» Федя записал уже в 16 лет. Смешное совпадение, но «напильником» был и я — меня так дразнили в школе.
Взрослые рокеры слышали, как играет Федя, и сходили с ума от зависти. Я видел как у Бориса скулы сводило: талантлив Чистяков был от Бога, и в музыкальном плане покруче, чем БГ. Вскоре «Ноль» резко рванул вверх, я помогал группе с концертами, ребята начали выступать в рок-клубе и Дворце молодежи, сделавшись таки же популярными как «Аквариум», «Кино», «Алиса». Но слава и деньги Федю сгубили, в постперестройку рядом с ним возник Сергей Мавроди с пирамидой «МММ», он предложил Чистякову писать музыку для своих рекламных клипов.
Федю я не отговаривал, но работа с Мавроди стала началом конца Чистякова как творческой личности. На почве неимоверных денег, которые ему платил хозяин «МММ», у парня тихо поехала крыша. Он сел в тюрьму за попытку ритуального убийства своей бывшей возлюбленной Иры, а, выйдя, отправился в религиозную секту. Увы, я ничем не мог помочь Феде после тюрьмы, сам тогда переживал кризис.
Он до сих пор выступает, но от прежнего блестящего лидера «Ноля» мало что осталось.
ЯНТАРНЫЕ ПЛАСТИНКИ
ИЛИ ПОСЛЕДНИЙ ПРОЕКТ КУРЁХИНА
Сережа Курёхин однажды неожиданно удивил: он предложил масштабный проект, причем, накануне своей смерти. Конечно, что его скоро не станет, я не мог и предположить. Первый сердечный приступ у Сережи случился 9 мая 1996 года, а 5-го он позвонил мне и сказал: «Надо встретиться!». Мы пересеклись у метро «Московские ворота», Курёхин сел ко мне в машину и «завис» в ней на полтора часа.
— У меня все круто, — рассказывал он, — на днях проводил вечеринку, там только шампанского было куплено на 50 тысяч долларов! А еще я с Эдиком Лимоновым подружился, человек он интересный!
Сережа всегда жил широко, в нем была в хорошем смысле цыганщина. Он посмеивался над причудами «новых русских», закатывавших вечеринки в огромных особняках, но случая заработать за счет их «понтов» не упускал. Так как с финансированием у Курёхина не было проблем, он предложил создавать эксклюзивные пластинки ручной работы, чтоб были похожи на янтарь, даже с мушками внутри. Меня же просил заняться записью на них музыки: надо было освоить необычный способ передачи звука, чтобы слушатель погружался как бы в третье измерение. Как раз 9-го мы договорились встретиться еще раз, Сережа к тому времени намеревался рассчитать смету проекта и привезти на него деньги.
Но 9-го Курёхин не появился, а мне позвонили общие друзья и сказали, что у Сережи обнаружена опухоль, что он в больнице, при смерти. Я сначала не поверил: ведь буквально несколько дней назад друг выглядел очень бодрым, но когда примчался в клинику, сразу все понял. Увидел, как Курёхин мучается и терпит жуткую боль, какой он «зеленый». Но вот что поразительно, он не сдавался и верил, что все пройдет. До последнего. Прожил после приступа Сережа недолго, всего три месяца. Я выносил его гроб из церкви.
Даже не хочу вспоминать те похороны, потрясение было у меня таким же, как когда умер Майк. В Комарово на кладбище собралась большая толпа, но я никого не видел, так было плохо. Вслед за Курёхиным, буквально через год, ушла его дочь Лиза, ей было всего 15 лет. Погибла она глупо: девчонка была с характером, заупрямилась, когда мама не пустила на день рождения к подруге.
— Я все равно пойду, — закричала Лиза.
— Не пойдешь, нечего тебе там делать, — отрезала Настя Курёхина.
— Ну, тогда я отравлюсь! — Лиза была в бешенстве.
Она выпила 2 пачки «Цитрамона» и 40 таблеток «Но-Шпы», а потом закрылась в туалете. Конечно, это был детский бунт, но дозу Лиза не рассчитала. Родные тоже не сразу поняли, насколько серьезно отравление, а когда приехала «скорая» было уже поздно — у Лизы открылась язва желудка, врачи не смогли остановить начавшееся кровотечение.
Когда я нес ее гроб, чувствовал, что второй раз хороню Сережу. Лиза лежала, как живая: из-за того, что девчонка выпила «Но-Шпу», у нее не наступило трупное окоченение. Настя Курёхина постоянно пыталась заговорить с дочерью, после двух жутких потерь жена Сережи на время потеряла рассудок. Тогда она замкнулась, ушла с головой в воспитание младшего сына Феди и организацию «СКИФа» — фестиваля Сережи, который он сам когда-то и придумал. С рок-клубовскими деятелями Настя по сей день не общается. Зато общается со мной, в прошлом году она пригласила меня в жюри конкурса имени Сергея Курёхина.
Жизнь продолжается…
ДЛЯ SPECIALRADIO.RU
Материал подготовлен Натальей Черных
