Сегодня мы отправимся в гости к барабанщику Владимиру Полонскому, который работал в «Веселых Ребятах» с 1970 по 1974 год. С этого состава началась массовая популярность ансамбля.
СНАЧАЛА ИНТЕРВЬЮ
– Итак, все началось со «Скоморохов» в 1966 году, где вы играли вместе с Градским, Буйновым и Шахназаровым. А как начались сами «Скоморохи»?
– Первыми познакомились Градский и Буйнов. Один мой приятель как-то сообщил мне, что в МГУ проходят замечательные тусовки, а я был уже закоренелый «битломан», практически и учиться перестал, правда, взамен этого самостоятельно поступил в музыкальную школу, причем тайно, без ведома родителей. И я поехал в МГУ, где на первом этаже Главного здания на Ленинских горах существовал «филодром», где собирались студенты, вечерами на гитарах поигрывали.
– Когда я учился в университете, там уже стояли вахтеры, и просто так туда пройти было очень сложно.
– А тогда все было проще. Советская власть не верила, что могут быть отщепенцы типа нас, настолько все были построены и психологически, и внутренне. Чего бояться?! Народ и так уже марширует вовсю! Поэтому вход был совершенно свободный, никакой охраны, это сейчас туда пройти невозможно. В МГУ училось много иностранцев, и первые группы тоже были иностранные. Первая группа, которую я услышал, были «Индонезийцы». Они играли на просто сумасшедшей по тем временам аппаратуре! У них были «Фендеры», «Воксы», а это – совсем не то, что у нас: «УЭМИ-50» и колонки, которые мы сами делали. Как они дали по ушам! Я чуть сознание не потерял…
– Это было слишком громко?
– Да нет! Не то, чтоб громко, а в кайф! Когда я слушал потертые записи, переписанные друг у друга по десятому разу, я все недоумевал: как же это все должно на концерте-то звучать? Естественно, в советской прессе писали о том, что на рок-концертах – невыносимая громкость, от которой люди теряют сознание. Но если там все писалось как бы в отрицательном плане, то мы воспринимали все по-другому: какой же это кайф, если от музыки можно даже сознание потерять! Там, на «филодроме», я познакомился с Градским, тогда еще практически неизвестным. Сначала Саша сделал группу «Лос Панчос», потом появилась группа «Скоморохи» – он вообще любил быстро перекидываться с одного на другое. Когда возникли «Скоморохи», мы уже точно определились, что наша задача Номер Один – это аппаратура, потому что у Саши было совершенно четкое ощущение, что если мы достанем «Vox AS100» – а тогда все знаменитые группы играли на «Vox AS100», – то мы «Битлз» просто уроем. Это была его заветная мечта: «урыть «Битлз». Причем он искренне верил, что это возможно. «Хватит уже! – говорил он. – Слишком много они сидят наверху!» И вот, поехали мы в поездку, чтобы заработать на эти «Vox AS100». Первой у нас была Пензенская филармония, но ничего там не получилось. Второй была Владимирская филармония, где мы проработали почти год.
– Вы работали как «Скоморохи»?
– Нет! Тогда очень модным был ансамбль «Электрон» под руководством Валерия Приказчикова, покойного, и наш администратор решил под это дело назвать наш ансамбль «Электро». Вроде не «Электрон», но – «Электро». Поработали мы там, но вместо того, чтобы заработать, еще по 300 рублей остались должны. Потом мы с Буйновым поехали в Гомельскую филармонию, и, когда там нарисовалась поездка на Северный Кавказ, вызвали Градского. Там было много всевозможных интересных историй, например, как мы Сашу Градского вербовали уехать в ФРГ! Неделю мы его мучили, но он – ни в какую! Мы говорили ему, что там уже все готово, нужно лишь приехать в ФРГ и выступить с антисоветским заявлением. И тогда там тебе любая дорога открыта: горы аппаратуры – и играй любую музыку! Градский повелся на эту хохмовую провокацию, но она далась ему в общем-то сурово. «Володя, ну ты пойми меня! – говорил Градский. – У меня отец – партийный! Если я уеду, его же тут просто угробят!..» Ну, в общем, мы поездили, покуролесили, но особо больших денег не привезли. А в 1969 году Буйнова забрали в армию. И тогда Градский договорился о том, чтобы нас взяли в «Веселые Ребята». «Видимо, – сказал мне Градский, – мы больше нигде денег не заработаем и не уроем «Битлз»…»
– Значит, Градский был инициатором вашего ухода в «Веселые Ребята»?
– Да. Он вычислил, что музыканты этого ансамбля достаточно прилично зарабатывают, и мы решили пойти туда месяца на три. Они зарабатывали по полторы тысячи в месяц, а нам нужно было накопить семь тысяч.
– И что, реально было купить такой аппарат?
– В принципе, да. Были бы деньги, как говорится. Для этого была Неглинка. …И вот осенью 1970 года мы пошли работать в «Веселые Ребята». Саша говорит: «Мы идем туда на три месяца, зарабатываем необходимую сумму, затем сваливаем, покупаем аппарат и убираем «Битлз»!» На гастролях мы жили вдвоем в номере, Градский вставал с утра пораньше, и у него был такой моцион… Мы его с Буйновым раньше прикалывали: «Саша, кажется, ты лысеть начинаешь! Какой-то у тебя сзади «пятачок» образовался!» И он очень от этого комплексовал: неужели он облысеет?!
– Конечно! У рокера же главное – хаер!
– И еще мы ему говорили: «Саша, ты хочешь быть великим артистом, но ты смотри, какая у тебя задница все-таки здоровая!» Он говорит: «А по-моему, нормальная!» Мы: «Да нет! Здоровая! Наверное, ты не те мышцы качаешь! Надо тебе определиться, какую мышцу качать!» И поэтому его моцион состоял из того, что он просыпался, делал зарядку (он возил с собой в поездку гантели и вообще он весьма атлетически выглядел). И как только сквозь сон я заслышу звон гантелей, я знал, что у меня есть еще минут тридцать, чтобы подремать. Потом он подходил к зеркалу и начинал разглядывать «лысину». Поворачивался то одним, то другим боком и пытался разглядеть, есть ли она: «Черт! Похоже, действительно есть!.. Да нет! Врут, как всегда, собаки, лишь бы меня приколоть!.. Нет, похоже, что все же там чего-то есть!..» Какое-то время он выяснял отношение с лысиной, а потом начинал разглядывать задницу. И, естественно, сам с собой говорил: «Да, здоровая! Но по сравнению с плечами – вроде нормальная… Нет, все-таки здоровая. Надо бы, конечно, поменьше…» И наконец он подставлял стульчик к моей кровати и начинал считать деньги: сколько нам осталось до того, чтобы купить «Воксы» и снести «Битлз» напрочь, чтобы о них забыли, как о страшном сне? «Значит, так! У нас с тобой сейчас есть три тысячи. Еще у меня есть аппаратура, которую я купил у Окуневской (в свое время мы с ней работали в программе «Кино на сцене»), у Буйнова остался орган, и если мы его продадим за 500 рублей, то получается, что у нас уже есть вот такая-то сумма. Но динамики, которые я сейчас купил, пусть пока лежат: они еще повысятся в цене, – все возбуждаясь, говорил Градский. – Значит, мы еще отработаем месяц, получим зарплату и у нас будет нужная сумма денег!»
– Ну и купили вы аппаратуру-то?
– Нет. Как-то само все рассосалось. Градский, проработав три месяца, из «Веселых Ребят» ушел и поступил в консерваторию. Я ему говорю: «Саша, а как же группа?» А он: «Будем ждать Буйнова! А я пока учебой займусь».
– То есть Градский ушел спустя три месяца, как и собирался, а вы остались. Почему?
– Да, я остался. А он же ничего мне не говорил, что поступал в консерваторию, он же меня просто перед фактом поставил. И я для себя понял, что с Сашей работать не очень перспективно, тем более, что группа должна представлять собой единое целое, а с Градским в группе работать сложно, так как даже по вокальным параметрам невозможно Градскому подобрать партнера, чтобы «гвоздить», как он. Самое лучшее для него было бы работать по принципу Тома Джонса: чтобы он был впереди один, а сзади – оркестр.
– Когда вы с Градским пришли в «Веселые Ребята», кто там работал?
– Состав был таков: певцы Леня Бергер, Юрий Петерсон и Володя Фазылов, гитарист Валера Хабазин, который сейчас в Швеции живет, басист Валя Витебский, трубач Володя Избойников… да еще Павел Яковлевич нас пригласил. Изначально это был инструментальный состав, который создавался, чтобы работать «на графике». Есть в Москонцерте такое понятие, как «график». Певцы и певицы, чтобы не содержать собственный коллектив, работали с дежурными составами. «Веселые Ребята» были именно таким ансамблем, который мог работать и с Тамарой Миансаровой, и с Ниной Дорда, и с другими исполнителями. Но вот пришел Леня Бергер, с которым «Веселые Ребята» записали пластинку с песнями «Старенький автомобиль» и «Алешкина любовь», потом удачно попалась песня «Люди встречаются»… и Слободкин решил сделать «апгрейт» группы.
– А вы с Градским пришли сами?
– Нет, конечно. Сначала был звонок от Павла Яковлевича. Ему порекомендовали тех, кто тогда считался лучшим: вот, говорят, барабанщик Полонский котируется среди всех этих рок-групп. А нас, «Скоморохов»-то, уже знали, у нас были подпольные выступления, и одно из самых знаменитых прошло в кафе «Синяя птица» на Каретном ряду, когда даже движение было перекрыто – столько было желающих попасть на концерт… У нас в репертуаре и свои вещи уже были, типа шахназаровской песни «Скоро стану я седым и старым» («Мемуары»), которая была хитом конца 60-х, но Градский не мог не показать голос и не спеть «The House of The Rising Sun».
– А у Градского были какие-то сольные номера?
– Да, были – «Oh! Darling» и «This Boy», которую раньше пел Бергер, а потом Паша перепоручил ее Градскому.
– А кто посоветовал вас Слободкину, неизвестно?
– Я думаю, что Юра Валов. Он записывал гитары в песнях «Старенький автомобиль» и «Алешкина любовь», он тоже хотел идти в «Веселые Ребята», но его переманил Гранов, ведь «Голубые Гитары» тогда, пожалуй, больше других ездили в загранпоездки, причем в основном в «валютные» страны, в Югославию, Сирию… И Валов в качестве отмазки порекомендовал Слободкину нас – меня и Градского: «Это будет для вас, Павел Яковлевич, приобретение!» Но еще оставались люди из старого состава: трубач Володя Избойников и певец Юра Петерсон…
– Что Петерсон в то время пел?
– «Я думал, это все пройдет, пусть через месяц, через год, а вышло все наоборот…» – был у него такой хит… А потом ансамбль начал заполняться рокерами: пришли Саша Лерман, Толя Алешин, Саша Буйнов… Когда еще в группе работал Витебский, на клавиши взяли Женю Казанцева, но уже с прицелом на бас-гитару. С Женей было очень комфортно играть. Он звук извлекал такой, что у меня было ощущение, будто я сел в мягкое кресло, настолько легко было с ним играть, никакого дискомфорта!
– Кто был до вас барабанщиком в «Веселых Ребятах»?
– Гена Турабелидзе. Но он увлекался джазом и у него не было той хватки, которая нужна для рокового исполнения.
– Слободкин специально делал ставку на рокеров?
– Если в группе появилось три-четыре рокера, то это как вирус, который сразу же начинает размножаться. И когда приглашается следующий человек, то именно эти люди уже решают: брать такого-то музыканта или не брать? А то, бывает, приходит человек, вроде неплохо поет, но это таким «совком» отдает, что все начинают рожи кривить. И Паша прислушивался к нашему мнению, поскольку рокерского багажа у нас было намного больше, ведь его-то кумирами были «Поющие Гитары», он и линейку сценическую выстраивал так же, как они, и репертуар вначале оттуда таскал: «Для меня нет тебя прекрасней», например. Но уже в моем составе почти все были единомышленниками, питающимися одной музыкальной литературой, и поэтому появлялось какое-то общее мышление. Мы слушали и совершенно обалдевали от «King Crimson», от таких пластинок, как «Lizard» и «Larks Tongues In Aspic». И очень нравились тогда «Uriah Heep».
– Да, это отразилось в песнях «Веселых Ребят»: многие певцы явно ориентировались на «Uriah Heep».
– Толя Алешин пытался подражать Дэвиду Байрону, который изобрел медленное качание голосом. Но если это – модный музыкальный прием, то почему бы его не применять?
– Удалось ли Слободкина, когда образовался такой сплоченный рокерский коллектив, затащить в эту музыку?
– Да, в какой-то мере это удалось. Я помню, что когда мы играли антивоенную вещь «Письмо», в которой рассказывается, как девочка из блокадного Ленинграда пишет письмо о том, что у нее умерла бабушка, а на следующий день – мама, то Слободкин сделал аранжировку в стиле «Uriah Heep», причем он не просто нарезал куски из «Uriah Heep», нет, куски там все свои, но он очень точно ухватил стилистику. Но все же как администратор Слободкин был значительно выше, чем композитор. И что очень важно
– администраторская школа у него была советская: прежде всего это умение оправдаться перед начальством – самый основной закон того времени. Советский администратор должен был обладать даром объяснять начальству, почему то или иное произведение не вызовет «западнического» настроения. Вот и Слободкину приходилось объяснять, что наши песни – никакое это не западное, что это – наше, советское, просто время-то движется…
– Наверное, на репутацию ансамбля очень сильно повлиял отъезд Бергера в Австралию?
– Бергер заранее всех предупредил, что уезжает, и сказал, что ему лучше уйти из группы: «Чтобы подзабылось…» Покинув «Веселые Ребята», он еще год работал в ансамбле В.Клейнота, они играли практически весь репертуар из «Blood, Sweat & Tears». Но все равно нам припомнили, когда он уехал: ансамбль сразу стал невыездным…
– А следующим уехал Лерман?
– Да. Саша Лерман собрал нас за день до отъезда у себя на квартире, на Юго-Западе. Мы отметили его отъезд, хотя нас и предупреждали, что это будет чревато… Тогда сразу начинали криво смотреть на ансамбль. Получалось, будто коллектив чем-то оказывался замазан.
– Группа сразу становилась невыездной? Пока память не пройдет?
– Да. Потому «Веселые Ребята» и были очень долго невыездными, их первая поездка в Чехословакию после того, как уехал Бергер, состоялась тогда, когда мы с «Самоцветами» уже вовсю ездили. Их по-настоящему большие выезды начались только в 80-х.
– В каких пластинках «Веселых Ребят» вам довелось участвовать?
– Из миньонов – это «Чернобровая дивчина» с какими-то еще песнями, еще был миньон, на котором Бергер спел «Рыбацкую песню», а из гигантов – «Любовь – огромная страна». И, пожалуй, все…
А ТЕПЕРЬ – ДЕТЕКТИВ…
Все, казалось бы, шло прекрасно, как вдруг во время гастролей «Веселых Ребят» в Полтаве произошло странное событие, повлекшее за собой значительные перемены в судьбе Полонского. После того, как музыканты «Веселых Ребят» отметили день рождения трубача Александра Чиненкова, Володю Полонского и басиста Женю Казанцева посадили на пятнадцать суток. А после в газете «Советская культура» еще статья вышла о том, как «гуляют» музыканты «Веселых Ребят».
– Да мы у Чиненкова в номере посидели, музыку послушали, – возмущается Полонский, до сих пор горит у него в груди этот давний случай. – Все было как обычно. Да, выпили. Но Женя Казанцев, он… не гуляка. Если он выпивал, он выпивал для собственного кайфа и никого не трогал. Он тихий, спокойный и абсолютно не буйный человек. А мы с ним вдвоем жили в номере. Легли спать. А потом стучится дежурная, входят какие-то люди, нам говорят: «Одевайтесь! Пошли!» – и ведут куда-то. Нашлись какие-то свидетели, нас схватили, повели, объявили приговор – и все. Из объяснений Полонского можно решить, что музыканты вокально-инструментальных ансамблей все, как один, были «трезвенниками и язвенниками», что они не напивались порой до бесчувствия, как многие советские люди. Да, пили – и, бывало, хорошо пили. Но только не в тот раз. Об этом говорят все музыканты «Веселых Ребят», присутствовавшие тогда на дне рождения Саши Чиненкова. И все, что произошло в Полтаве с Полонским и Казанцевым становится похоже на чью-то хорошо спланированную провокацию.
– То есть после этого случая вам с Казанцевым пришлось уйти из ансамбля?
– Продолжать работать было уже невозможно. Про наш «проступок» сразу стало известно в Москонцерте и стало понятно, что если мы остаемся в «Веселых Ребятах», то коллектив становится фактически невыездным. С такой анкетой ты никакой партком, никакую комиссию, которая давала разрешение на выезд за рубеж, не пройдешь! Итак, в 1974 году Владимир Полонский ушел из «Веселых Ребят» в ВИА «Добры Молодцы». А с 1975-го по 1988-й год он работает в «Самоцветах». И вот что интересно: «Самоцветы» выезжали за рубеж три-четыре раза в год обязательно. И за барабанами этого ансамбля неизменно работал «невыездной» Полонский.
(Женя Казанцев с 1975 по 1978 год работал в составе ВИА «Голубые Гитары» – этот ансамбль тоже объездил, наверное, добрую половину земного шара.)
Будет ли когда-то разрешена загадка Полонского?
Наверное, прав Сергей Жариков, когда говорил, что власти, глядя на «Веселые Ребята», разрешение о создании которого в 1968 году пробивалось на очень высоком уровне, недоумевали: что же это за лучший молодежный ансамбль, лидеры которого один за другим сваливают за рубеж? Ведь даже фамилии певцов невозможно было указать на конверте пластинки! Только Бергер записал «Алешкину любовь», как уехал в Австралию! Едва Лерман поучаствовал в записи пластинки Д.Тухманова «По волне моей памяти», как свалил в Америку! (В итоге его имя убрали с конверта, заменив на обтекаемое «вокальная группа ансамбля «Добры Молодцы», в котором он играл, покинув «Веселые Ребята».) И таким образом появилась насущная необходимость создать ансамбль, музыканты которого, едва добившись успеха здесь, не побегут туда. То есть за границу. А надо сказать, что в начале 70-х выезд за рубеж был облегчен до максимума, у иных музыкантов «Веселых Ребят» оформление документов на отъезд занимало всего несколько недель, что для закрытого советского общества являлось просто ненаучной фантастикой. И тогда был создан ВИА «Самоцветы», лидеры которого не спешили эмигрировать, впрочем, им и здесь было хорошо. Владимир Полонский, считавшийся в то время лучшим барабанщиком Советского Союза, был приглашен в состав «Самоцветов» и прослужил там с 1975-го по 1988-й год.
– Честно говоря, то, что записывали «Самоцветы» на пластинках, и то, что исполняли на концертах, это были будто два разных ансамбля, – рассказывает Полонский о работе в «Самоцветах». – И мы не раз сталкивались с тем, что пипл бывал просто в недоумении. Все ждут «Мой адрес – не дом и не улица», «Вся жизнь впереди», «Багульник», а тут выходит Пресняков и 15 минут играет на саксофоне-синтезаторе и обламывает их так, что… И мы столкнулись там с такой проблемой: если у тебя есть вывеска, то под этой вывеской и работай! Если написано «Магазин гвоздей», то и торгуй гвоздями. А написано «Парфюмерия»… А мы там навертели совершенно сумасшедшие джаз-роковые композиции, эффект от которых оказался нулевым. Чтобы послушать джаз-рок, люди ходили на «Арсенал». Пусть они неполный зал собирали, но зато народ пришел на то, чего хотел услышать. И нам все равно пришлось петь «Все, что в жизни есть у меня». Но для того времени это были добротные хиты.
***
В 1988 году Полонский совместно с Сергеем Дюжиковым (экс-«Скифы», экс-«Голубые Гитары») предпринял попытку сделать группу, которая получила название «Радио». Но Дюжиков немного походил на репетиции, а потом решил со всем этим завязать, бросить и уехать за границу. После этого Полонский пошел работать к А.Малинину. Начало 90-х, когда Гайдар экспериментировал с «шоковой терапией», Владимир провел за границей, в Германии, аккомпанируя цирковым артистам. Сейчас он работает в ансамбле Льва Лещенко.
– Как-то странно все получилось, – подводит итог разговору Полонский. – Когда начался рынок, казалось, можно зарабатывать, создавать группу, но делать свой собственный состав сейчас – абсолютно бесперспективное занятие. Кроме того, по-моему, вообще наступает кризис жанра, причем в мировом масштабе. Я давно уже не слышу ничего нового. Есть какие-то отдельные всплески отдельных личностей, а так уже на протяжении двадцати лет не меняется ритм, и аккомпанемент один и тот же, и мелодия одна и та же. И такое происходит не только у нас, но и во всей мировой музыкальной культуре. Там тоже кризис. Эпоха 60-х и 70-х – это эпоха откровений: постоянно появлялось что-то новое. А сейчас будто заморозилось все. Одна попса…
Для Специального радио
март-июль 2004
