Было время, когда с этим человеком хотели поговорить все – и КГБ, и МВД, и ОБХСС. Он устраивал подпольные рок-концерты, которые как бы сами собой возникали в разных частях Москвы. Этого человека зовут Константин Межибовский. Он – высокий, поджарый, с крадущейся, осторожной походкой. Константин назначил мне встречу в многолюдном кафе в центре Москвы. Он подошел первым. «Прежде, чем идти сюда, я залез в Интернет и посмотрел, как Вы выглядите!» – объяснил он, улыбаясь. Мне его лицо тоже показалось знакомым: наверняка я встречал этого человека на каких-нибудь сейшенах в 80-е.
«Все начиналось очень интересно, – начал свой рассказ Константин, когда официантка принесла нам кофе. – Мой папа был зам. директора Центрального Дома кино, и я с детства умел показывать фильмы на кинопроекторе. Летом меня отправляли на три смены в пионерлагерь «Экран», который находился в районе Сергиева Посада (тогда – Загорск). И я в первый же день приезда шел знакомиться с радиорубкой. Я сам показывал кино, и мне это нравилось. А поскольку это был лагерь «Мосфильма», туда привозили фильмы еще до их премьеры! Я никогда не забуду, как я сам показывал фильм «Свой среди чужих, чужой среди своих»! Два сеанса: сначала для вожатых, потом для пионеров. А в прокат он вышел только через восемь месяцев! Его премьера состоялась в Доме кино, и там я впервые услышал Градского.
Однажды по лагерю пронесся слух, что должны привезти музыкальные инструменты и даже есть какие-то ребята, которые собираются на них играть. Сам я играть тогда не умел, но музыка ложилась в мое увлечение техникой. И действительно: вскоре привезли настоящую электрогитару, ударную установку-«тройник», усилители «Родина», два органа (один очень простой типа «Юности», а второй – двухрядный «Вельтмайстер»).
Ребята из ансамбля сами пришли ко мне в радиорубку: «А нет ли усилителя? А не мог бы ты нам помочь?» Слово за слово – и я начал осваивать гитару, и к началу второй смены мы даже что-то могли сыграть. Руководство ансамблем взял в свои руки Алик Грановский, нынешний лидер группы «Мастер». Он не имел никакого музыкального образования, действовал интуитивно, но был очень талантливым человеком.
Когда мы вернулись из лагеря в Москву, то стали почти ежедневно собираться на квартире у Алика и репетировать. Нашу группу мы назвали «Смещение». Мы подготовили приличный репертуар. Причем играли исключительно изобретения Алика. Он сам сочинял темы. Мы приходили на репетиции, и он показывал всем, что и как надо играть.
Почему я начал рассказывать издалека? Потому что «Смещение» дало толчок для всей моей жизни.
Барабанщиком в нашей группе был Леша Желманов. Его мама – известный художник-гример на «Мосфильме». А сам Леша был очень талантливым музыкантом, он совершенно мастерски владел техникой игры на барабанах. Соседом Леши по коммунальной квартире, а мы все тогда жили в коммуналках, оказался… хиппи. Очень симпатичный, просто реальный «Иисус Христос», с длинным хаером, в джинсах. Он рассказывал про сейшена, про «систему», и как-то раз позвал нас на концерт. Я помню, приезжаем мы на ВДНХ в какую-то английскую спецшколу, где должен был состояться сейшн. Но так как денег на вход у нас не было, мы полезли по водосточной трубе на второй этаж. Попали в женский туалет… Оттуда спустились в школьный спортзал. Это был маленький зал, милиции там не было. Люди лежали на матах, курили, разговаривали, на сцене стоял аппарат «Биг», и люди играли так круто, как в «совке» я еще не слышал. Это была группа «Второе Дыхание».
После того, как мы попали в эту тусовку, у нас сильно изменилась психология. Мы ощутили, что мы – не такие, как все. Последние десять лет я старался избавиться от ощущения, что я – не такой, как все. Надо быть скромнее, потому что я общался с такими талантливыми людьми, как, например, Юрий Шевчук или Жора Ордановский. И если они – такие, как все, значит, и я – такой, как все. Не надо эту гордыню! Но тогда мы решили, что мы – не такие, как все. Что наш мир – рок. И сообразно этому строились наши жизненные планы. При этом никто даже не представлял себе, куда мы лезем. Мы не понимали той системы, в которой жили. Мы были абсолютно свободны.
Я учился в школе № 131 Ворошиловского района. Я внес туда струю этой музыки, поскольку начал водить ребят на концерты. Кроме того, я отрастил приличной длины волосы, а отец из командировки в Югославию привез мне джинсовый костюм. Меня, разумеется, в таком виде в школу не пускали, я сопротивлялся и говорил: «Вы не имеете права!» – и длилось такое противостояние очень долго.
Потом произошла идиотская история. Значит, репетировали мы, репетировали, но надо же где-то и выступать! И я в силу своей общительности договорился о концерте в одной школе, которая находилась где-то в Мневниках, и специально к этому концерту Алик купил мне гитару «Музима». Также я договорился с тушинской фарцой, что они привезут мне аппарат. Но концерт не состоялся: директриса все запретила. И эту гитару у меня тут же забрали в качестве неустойки.
А дальше – как в сказке: чем дальше, тем страшнее.
В 1976 году я поступил в Московский электротехнический институт связи (МЭИС). В 1977 году мы придумали сделать в МЭИСе рок-клуб, про это шли упорные разговоры, но ничего не получилось.
Но, еще учась в школе, я начал похаживать в одну кафешку в Тушино, где периодически проходили концерты «Машины Времени». Постепенно я вычислил людей, которые устраивали эти концерты и подружился с ними: это были Володя Токарев и Володя Миронов. Потом Володя Токарев ушел и на его место встал я. Начал я знакомиться с тем, как устраиваются концерты, и, в конце концов, все стало абсолютно понятно и прозрачно, и получилось так, что я сначала просто помогал Володе Миронову, а потом у нас сложились настоящие партнерские отношения. Мне это было очень приятно, ведь он был старше меня на десять лет. Мне тогда было всего лишь 17 лет, я только что окончил школу, а Володя Миронов был учителем пения и физкультуры в спецшколе на «Беговой», возле гостиницы «Советская».
Денежный оттенок в этом деле присутствовал, и ничего плохого в том нет, потому что концерты бывали, как прибыльные, так и убыточные. Если посчитать прибыль с убытками, то, наверное, все сходило на ноль. Минус – выпитый портвейн. Тем не менее, я зарабатывал очень приличные деньги.
Концерты устраивались следующим образом.
Володя брал на себя «точку», так как у меня таких связей не было. Но позже я стал ходить вместе с ним и, поскольку мы были компаньонами, мы вместе общались с директорами клубов.
Любому клубу, любому директору нужны были «галочки»: провели, устроили, – ведь клубы по большому счету пустовали. Ну, работали там кружки. Но денег они почти не приносили. Поэтому наше появление было для директоров клубов замечательным событием. Директор клуба, если он сам не догонял, как прикрыть этот дело, просил принести какую-нибудь бумагу от какой-нибудь организации, и Володя доставал бумаги, в которых говорилось о том, что в клубе будет проводиться какое-нибудь комсомольское мероприятие.
Сначала мы устраивали концерты в детском парке на Сущевском валу, напротив кинотеатра «Гавана». Потом стали проводить сейшена и в небольшом клубе, который располагался в здании бывшей церкви на Шаболовке, буквально в ста метрах от райкома партии.
Позже мы делали концерты и в доме культуры комбината твердых сплавов в Марьиной роще, и в кинотеатре «Байкал», и во Дворце легкой атлетики ЦСКА, который располагался близ метро «Динамо», между улицей Правды и гостиницей «Советская». Потом, когда в Москве стали сгущаться тучи, у нас появились «свои» точки и в Подмосковье: в Люберцах, в Жуковском, в Ивантеевке.
Итак, Володя брал на себя общение с директорами клубов и приглашение групп. А я занимался распространением билетов. У меня была сеть, которая с течением времени расширялась сама, как каждый хороший бизнес. Очень большой сбыт был у меня в институте, потому что мой МЭИС был весьма андеграундным институтом, у нас на концерты все ходили в полный рост. В моей школе двумя годами раньше учился Леня Агранович, он брал очень приличные партии билетов и активно их реализовывал. Билетами служили обычные открыточки, на которых стояла какая-нибудь хитрая печать. Распространителям мы их отдавали по два рубля или два-пятьдесят, а дальше они перепродавали билеты по три рубля, но бывало, что доходило и до пятерки.
Оперотряд у меня тоже был свой. Так исторически сложилось, что в это дело втянулась часть моей институтской группы, все надежные и проверенные ребята. Они работали и за оперотряд, и за грузчиков, еще и билеты на входе проверяли. Правда, мне говорили, что билеты иногда по второму кругу продаются. Да, я знал, что они собирали на входе билеты, а потом кто-то пускал их в продажу. Но ведь они работали на энтузиазме…
Концерты проходили каждую субботу. Мы устраивали перерыв только на зимнюю сессию и летние каникулы. Но едва наступал сентябрь, как концерты начинались снова.
Мы устраивали концерты «Високосному Лету», «Машине времени», Аракс, «Удачному Приобретению», потом добавилась еще и «Рубиновая Атака». Много концертов сделали Градскому, потому Градский всегда был готов выступать и всегда потрясающе отрабатывал.
Однажды я устроил Градскому концерт на военной базе, прямо за колючей проволокой…
Случилось это так.
После концертов в Жуковском на меня вышли люди из одной закрытой военной части: секретарь тамошней комсомольской организации попросил помочь наладить культурно-массовую работу. Мы договорились, что я привезу к ним Градского. Я озвучил главную тему: «Деньги собирайте!»
«Да мы соберем! Не проблема!» – ответил мне тот комсомольский вожак.
И вот мы въехали в эту войсковую часть: Ширкин с аппаратом, Градский и я. Комсомольский организатор вручил Градскому деньги, но едва начался концерт, как местный ОБХСС стал дергать Ширкина, потом меня, учинив нам настоящий допрос: сколько денег вы получили? Мы отвечаем, что никаких денег не получали, что работаем бесплатно – и все! Тогда вызвали Градского. Но он там устроил скандал: «Я – Градский! – орал он. – Да я с вас со всех погоны поснимаю!» И так их всех взял на понт, что они его отпустили…
Потом этот комсомольский вожак звонил мне опять, говорил, что насобирал денег на новый концерт. Но я отказался общаться с ним дальше: вдруг это была подстава?
Потом кто-то привел меня на Смоленку, на базу группы «Воскресенье», где я познакомился сначала со звукорежиссером Александром Арутюновым, а потом – и с ребятами. Помню какие-то разговоры о том, что денег нет, что все плохо: они ведь больше репетировали, чем давали концерты. Чтобы помочь им заработать денег, я начал приглашать Лешу Романова и Андрея Сапунова отыграть отделение в различных концертах. Они работали вдвоем, выходили и просто пели под гитару. Ребята были настолько интересные, настолько душевные, что я тут же сдружился с ними. Позже и с Костей Никольским у нас были очень плотные и приятные отношения.
А потом Саша Арутюнов познакомил меня с Володей Ширкиным, который работал звукорежиссером у Магомаева, и у нас возникли профессиональные отношения. У Магомаева уже было мало концертов, зато у него была великолепная концертная аппаратура, настоящий «Динаккорд», который Ширкин был готов сдавать в аренду. Этот аппарат был тогда в Москве самым лучшим, и я загрузил его по полной программе, ведь мы делали по 30-40 концертов в год – это много.
До того, как я познакомился с Володей Ширкиным, группы возили на концерты свою собственную аппаратуру, и многие талантливые музыканты не смогли раскрыться полностью потому, что у них не было собственных усилков и порталов. Теперь же я получил возможность приглашать любые группы. Именно благодаря наличию под рукой ширкинского «Динаккорда» я смог привезти в Москву питерскую группу «Россияне».
Эта история началась с того, что в 1979 году я познакомился и подружился с Володей Рацкевичем, и однажды вместе с его «Рубиновой Атакой» я поехал на школьный выпускной вечер, где познакомился с Юлей, с которой у нас возникла дружба на всю жизнь. Как-то раз Юля позвала меня в гости и, когда я приехал, сообщила, что сейчас должны подъехать художник Дима Брайнис, а с ним – двое музыкантов из Питера. Так я познакомился с Жорой Ордановским и Сэмом, гитаристом и басистом питерской группы «Россияне». Юля специально пригласила их к себе домой, потому что ребята приехали в Москву искать контакты, и Юля знала, что я мог им помочь. Мы сидели, как обычно, на кухне, разговаривали о музыке, о философии, о том, о сем, и Жора сразу же прибрал меня своей аурой. И я пообещал: «Жора, я обязательно сделаю «Россиянам» концерт в Москве!»
Когда «Россияне» приезжали в Москву, мой рабочий день выглядел так: в половине шестого утра я просыпался, в шесть часов утра за мной на улицу Народного Ополчения заезжал автобус с надписью «телевидение» на борту. Этот автобус раздобыл Саша Арутюнов, который работал звукорежиссером на телевидении. Если у водителя в тот день не было работы, значит, он работал у нас.
На этом «ПАЗике» я ехал в Люблино, на базу Володи Ширкина, где техники грузили аппарат. Дальше эта аппаратура уезжала на точку. А я в это время уже встречался с другим автобусом – это уже был «Икарус», – который должен был возить музыкантов. И все это делалось при полном отсутствии тогда мобильных телефонов, то есть все было заранее договорено, и система действовала безотказно…
Поскольку мне всегда хотелось показать питерцам мощь Москвы, все происходило очень помпезно: автобус подгонялся прямо к перрону Ленинградского вокзала, к утреннему поезду, из которого вылезала группа «Россияне» и загружалась в автобус…
Питерцы жаловались, что у них постоянно что-то не работает, что-то ломается. Я пообещал: «Вы приедете в Москву, у нас все будет не так!» И действительно барабанщик «Россиян» Женя Мочулов сказал мне после первого концерта: «Первый раз в жизни мы приходим и только втыкаем инструменты!»
Итак, они садились в этот «Икарус», который затем ехал на Красноказарменную улицу. Там был пивной бар, в котором работал мой знакомый бармен Саша Золотой. Там, в баре, для нас уже был накрыт отдельный стол. Официанты приносили огромное количество пива, воблы, креветок, орешков. «Россияне» пребывали от этого просто в шоке. После завтрака они снова садились в автобус, который уже вез их на место проведения концерта…
Когда «Россияне» бывали в Москве, я старался сделать им не один, а два концерта. Один концерт «Россиян» делали мы с Володей Мироновым, а второй на себя полностью брала Тоня Крылова.
Вот ты задал вопрос: работал ли я с Тоней? Нет, с Тоней я не работал. Володя Миронов и я – это совершенно отдельная единица. А Тоня – это Тоня. Потом были я и Сережа Шведов. Потом я опять работал с Володей. Мы знали абсолютно всех, кто делал концерты в Москве тогда, слышали и о наших предшественниках, таких как, например, Юрий Пинский. И был еще один парень, тоже из нашего института, но он «сгорел» в доме культуры завода «Прожектор»: сделал там какой-то концерт, после чего его посадили.
Когда мой папа слушал все наши разговоры и видел все эти пачки билетов, он говорил: «Костя, тебя посадят! Тебя посадят – и я тебя не спасу, потому что ты не знаешь, во что ты вляпался! Я когда-то работал в доме культуры завода «Компрессор» и директор этого ДК сел за эти левые концерты! Ты не понимаешь, что там сейчас просто расслабились, но рано или поздно вас всех соберут в одну кучку и…» Я его слушал, но дело свое делал.
А с Тоней у нас были очень добрые и доверительные отношения и мы никогда не были конкурентами. Я читал книжку Ильи Смирнова – там все перевернуто и все неправильно написано. Не знаю, зачем он это сделал? У нас с Тоней были абсолютно партнерские отношения! В этом-то вся фишка! Бывало так, что Тоня звонит: «Костя, у меня концерт горит! Выручай!» Да не вопрос! Конечно, поможем! Тогда она делала зал, а все остальное – группу и билеты – брали на себя мы с Володей.
Вот и в тот раз я сказал Тоне: «Есть такая замечательная группа «Россияне»…»
«Ты уверен, что они соберут публику?»
«Можешь не сомневаться!»
И действительно на обоих концертах были аншлаги. «Россиян» в Москве отлично приняли: они и денег заработали, и увидели всю нашу организацию.
После того концерта я их повез к бывшему Тониному мужу, очень известному художнику звали его Мансур, у которого на Павелецкой, прямо на площади была огромная двухэтажная мастерская. Там мы с Жорой много пили и спорили, будет ли в Питере рок-клуб или нет, вследствие чего разбили 30 или 40 стаканов. Потом мне знакомые рассказывали, что, когда мы провожали «Россиян» на вокзале, то поезд, уже отъезжая от перрона, несколько раз останавливался, потому что люди никак не могли расстаться.
Это удивительно: как иной раз я точно попадал в нужное место! А ведь не познакомься я тогда с Володей Рацкевичем и «Рубиновой Атакой», я не поехал бы на выпускной бал в ту школу и не познакомился бы с Юлей, а если бы я не познакомился с Юлей, то не познакомился и с Жорой Ордановским…
Жора сыграл в моей жизни огромную роль. Благодаря ему во мне родилась огромная любовь к Питеру. Моя жена (четвертая) как-то спрашивает меня: «Костя, сколько раз ты бывал в Питере?» Я отвечаю: «Наверное, раз двести!» – «А что ты там видел, в Питере?» – «Я видел питерские кухни!» На питерской кухне я встретил свою третью жену. И нет мне ничего ближе, чем питерские кухни. Вот это – моя жизнь…
В силу того, что групп было немного, а спрос на музыкантов был большой, я все время интересовался новыми командами. Мы уже работали с Володей Ширкиным, у нас уже во всю шли концерты, как приходит ко мне Артур Гильдебрандт и рассказывает мне про «Смещение».
«Да что ты, – говорю, – мне рассказываешь про «Смещение»! Мы же в Аликом его и начинали!»
«Так ты его знаешь?»
«Ну, конечно!»
«Тогда поехали!»
Мы поехали к Алику. Там я познакомился с Крустером и Алесей Троянской. И зашел такой разговор: «Мы вот тут играем, у нас есть состав, есть программа…»
Я говорю: «Алик, я вам поставлю лучший аппарат! Я не могу вам сделать Дворец съездов, но я сделаю вам хороший зал…»
Тот концерт, который я им сделал, был в Загорянке. Аппарата им туда было поставлено огромное количество! Ширкин мне еще говорит: «Куда ты столько везешь? Три киловатта! Там же зал всего лишь на триста мест!» Я говорю: «Володя, чем больше, тем лучше! Звука должно быть много!» Я помню, что я там сидел и за звукорежиссера, и ручки у меня двигались все вверх, вверх и вверх, и дошло до такой громкости, что люди уже не выдерживали и выходили из зала. Было офигительно!
Но на этом концерте кто-то бросил бутылку и разбил голову их барабанщику Сереге Шелудченко.
И больше никаких концертов я для них не делал.
…Была еще интересная история с группой «Карнавал», с музыкантами которой меня познакомила Тоня Крылова.
Сначала все было, как обычно. Утром автобусы заехали на базу к Ширкину за аппаратурой, оттуда – в Центральный дом туриста, где была база «Карнавала». И вот мы с аппаратурой стоим и… ждем Кузьмина. Вот уже одиннадцать часов, а Кузьмина все нет. А сейшн должен был состояться в одном подмосковном доме культуры, в 55 километрах от МКАД. Причем на самом деле мы планировали провести не один концерт, а два. Начало каждого концерта было подгадано к расписанию движения электричек, и всем сообщили, на какой электричке надо ехать, что добраться вовремя. Первое выступление было назначено на 12 часов дня, а второй концерт должен был начаться в 15 часов.
Наконец, нарисовался Кузьмин. Но из-за его опоздания произошел технический сбой, и я был уверен, что возле ДК нас будут ждать зрители, собравшиеся и на первый, и на второй концерт.
Для Specialradio
Апрель 2009
