Начались репетиции. Николай Курьеров играл на гитаре, Михаил Мошков – на барабанах, Михаил Нестеров – на бас-гитаре. (Забегая немного вперед, нужно сказать, что в 1968 году Мишу Нестерова забрали в армию, и его заменил Михаил Черепанцев, студент Московского химико-технологический института.) Анатолий Мошков, брат Михаила, сначала пытался освоить ритм-гитару, но у него это не очень получилась и, в конце концов, он занял место за роялем, но главное – в ходе репетиций выяснилось, что он был обладателем сильного и красивого голоса. Вячеслав Аракелов по семейным обстоятельствам был вынужден уехать из Москвы и вернуться домой, в Волгоград. Но чуть позже в состав группы вошел еще один волгоградец, приехавший учиться в МЭИ, – клавишник Евгений Балакирев.

Каждый понедельник заседало правление, на котором заслушивался отчет ответственного за вечер, проводился разбор ошибок, ставилась оценка, высказывались замечания и пожелания, обсуждался сценарий на предстоящую неделю, решался вопрос, кого из музыкантов можно пригласить и сколько им заплатить. Подводя итоги минувшей недели, и обсуждая планы на будущее, ребята спорили до хрипоты, и заседание частенько заканчивалось далеко за полночь. Что же оценивалось проверяющими, и какие могли быть «ошибки», из-за которых факультет лишали права проводить вечера в «Кофейне»?

Кстати надо сказать, дефицит, в разных местах страны, воспринимался совершенно по-разному. Некоторые дефицитные товары, что часто продавались в райцентрах, для местного населения не значили ничего. Например, замшевые туфли английского производства могли лежать в навал в огромном фанерном ящике, посередь хозяйственного магазина. Потому, что в городе кругом была грязь и просто, негде было в них ходить. Или автоматические японские зонты спокойно дожидались заезжих столичных артистов, и местные жители не понимали, как это простой зонтик может стоить аж пол зарплаты!

Нет, первыми были как раз Градский и Турков. Они крепко дружили и много времени проводили, дурачась, в Мишиной квартире, который жил в том же доме на Кутузовском проспекте, где потом жил Брежнев.

Я помню, как однажды они стали гитары друг другу о головы разбивать. Но не потому, что они испытывали какие-то агрессивные чувства, просто им было интересно, у кого голова крепче. Турков кричал: «Саша, стукни так, чтобы у меня кровь пошла!» И Саша со всего маха бил его по голове гитарой! Тот ему – в ответ. И так они дубасили друг друга, пока не разбили гитары вдребезги. А вот недавно я узнал, что Миша Турков умер, и наш барабанщик Слава Донцов умер, так что из той команды остались только я да Градский…

И еще у нас было несколько «своих» песен моего сочинения – «По этой лестнице», которая, будучи «подпольным» хитом, попала впоследствии в «Афоню», в сцену, где Афоня беседует с девушкой, подружившейся с ним на танцах, у подъезда своей хрущобы (в недавней реставрированной и цифрово-ремастеринговой редакции фильма этой песни почти не слыхать, а ведь это была редкая и по тем временам довольно качественная студийная запись 1974 г., так что очень жаль), «Новгородский пир» – фольк-стилизацию на слова моих ближайших друзей Сережи Старостина и Сережи Шпакова, «Такие вещи» на слова Леонида Мартынова и, конечно, «Зеленый дол» на слова Роберта Бернса в переводе Маршака, тоже ставший к тому времени своего рода хитом.

Когда мы уехали оттуда, то считали, что все будет нормально. Но если у Макаревича или у Стаса Намина были какие-то прикрытия здесь, в Москве, то мы… Короче, месяц мы здесь спокойно жили, готовились к защите дипломов, и вдруг – звонок с Петровки. Первому позвонили Харитонову: “Остальным мне тоже звонить, или ты сам всех соберешь, или вы сами придете к нам?” И на Петровке нам русским языком объяснили, что “дело не в вашем репертуаре, не в идеологической стороне, это – ваша проблема, тут вы с комсомолом разбирайтесь. У вас статья: использование общественных организаций в целях личной наживы. И стоимость этого проекта выйдет вам от 8 лет и больше”. Мы: “А у нас диплом!” – “Ребята! Какой диплом?! От восьми – минимум!!! А дальше – посмотрим…”

– Я великолепно помню случай, произошедший в кафе «Молодежное», – рассказывает Горик. – Уже, когда мы играли, стояла на дверях охрана, и в перерыве кто-то ко мне подходит и говорит: «Там рвется малый один. Пускать или не пускать?» Описал его внешность. «Я, – говорю, – не знаю такого. Не пускай». Потом, уже ближе к концу люди начали как-то просачиваться в зал, все-таки прорвался и он, и оказалось, что это – Градский. Он вырвался на сцену, когда у нас был перекур, схватил гитару: «Разве так надо играть? Вот как надо играть!» – и стал наяривать «The House Of The Rising Sun», причем орал, как резаный. Сегодня он поет, а тогда он просто орал…

– Нет, гитара потом появилась. А тогда главное – это футбол. А вот пластинки на «ребрах» у меня появились уже в 7-м классе. Большевики не предусмотрели, что, если будет хоть маленькая брешь, туда сразу начнет проникать информация. Режим должен быть железобетонным! Сталин это хорошо понимал: если нужен забор, то это должен быть огромный монолитный забор, настоящий заборище. А Хрущев решил, что можно быть немножко беременным. Нельзя! Нельзя быть немножко большевиком. Надо быть либо большевиком, как Сталин, либо не быть им. Иначе – все рухнет! И это рухнуло в одночасье, потому что невозможно долго держать в узде людей, узнавших о том, как красив мир за стеной.

– Этот взрыв сейчас превратился в легенду. Почему вторая волна осталась и о ней говорят? Потому что появились студии, появилась возможность что-то писать даже несмотря на весь этот «застой». Потом Юра поставил свой «сольник», записанный в с 1982 по 1985 год в Нью-Йорке. Это – мелодичный хард-рок, столь популярный в те годы. Хорошо сыгранный и спетый, этот альбом в те времена мог бы быть у нас не менее популярен, чем записи «Круиза» и «Альфы». «Сольник» называется «Один за всех» и в его песнях слышится огромная ностальгия по Родине.

«Главное в том, – говорит Алексей Вайт-Белов, – что он давал свободу. Он приносил нам гармонию и даже не говорил, что ему нужно. Мы сами придумывали ему форму произведения. Но какую форму? Форму не мелодическую и не гармоническую – это он придумывал, а мы придумывали ему ту жесткую современную форму, в которую вкладывали дух времени! Конечно, каждый человек может сыграть написанную гармонию, а как ты будешь в этом ритме играть – это уже зависит от того, под какой стиль ты заточен, каким стилем ты лучше всего владеешь. Мы играли блюз и рэгги. Вот он приносит, а мы ему предлагаем сделать так-то и так-то, хотя мы еще не знали, какая будет мелодия – он даже не пел слова, он нам просто мурлыкал. Тухманов чувствовал… талантливых людей.