Начались репетиции. Николай Курьеров играл на гитаре, Михаил Мошков – на барабанах, Михаил Нестеров – на бас-гитаре. (Забегая немного вперед, нужно сказать, что в 1968 году Мишу Нестерова забрали в армию, и его заменил Михаил Черепанцев, студент Московского химико-технологический института.) Анатолий Мошков, брат Михаила, сначала пытался освоить ритм-гитару, но у него это не очень получилась и, в конце концов, он занял место за роялем, но главное – в ходе репетиций выяснилось, что он был обладателем сильного и красивого голоса. Вячеслав Аракелов по семейным обстоятельствам был вынужден уехать из Москвы и вернуться домой, в Волгоград. Но чуть позже в состав группы вошел еще один волгоградец, приехавший учиться в МЭИ, – клавишник Евгений Балакирев.
– Я великолепно помню случай, произошедший в кафе «Молодежное», – рассказывает Горик. – Уже, когда мы играли, стояла на дверях охрана, и в перерыве кто-то ко мне подходит и говорит: «Там рвется малый один. Пускать или не пускать?» Описал его внешность. «Я, – говорю, – не знаю такого. Не пускай». Потом, уже ближе к концу люди начали как-то просачиваться в зал, все-таки прорвался и он, и оказалось, что это – Градский. Он вырвался на сцену, когда у нас был перекур, схватил гитару: «Разве так надо играть? Вот как надо играть!» – и стал наяривать «The House Of The Rising Sun», причем орал, как резаный. Сегодня он поет, а тогда он просто орал…
– Нет, гитара потом появилась. А тогда главное – это футбол. А вот пластинки на «ребрах» у меня появились уже в 7-м классе. Большевики не предусмотрели, что, если будет хоть маленькая брешь, туда сразу начнет проникать информация. Режим должен быть железобетонным! Сталин это хорошо понимал: если нужен забор, то это должен быть огромный монолитный забор, настоящий заборище. А Хрущев решил, что можно быть немножко беременным. Нельзя! Нельзя быть немножко большевиком. Надо быть либо большевиком, как Сталин, либо не быть им. Иначе – все рухнет! И это рухнуло в одночасье, потому что невозможно долго держать в узде людей, узнавших о том, как красив мир за стеной.
«Главное в том, – говорит Алексей Вайт-Белов, – что он давал свободу. Он приносил нам гармонию и даже не говорил, что ему нужно. Мы сами придумывали ему форму произведения. Но какую форму? Форму не мелодическую и не гармоническую – это он придумывал, а мы придумывали ему ту жесткую современную форму, в которую вкладывали дух времени! Конечно, каждый человек может сыграть написанную гармонию, а как ты будешь в этом ритме играть – это уже зависит от того, под какой стиль ты заточен, каким стилем ты лучше всего владеешь. Мы играли блюз и рэгги. Вот он приносит, а мы ему предлагаем сделать так-то и так-то, хотя мы еще не знали, какая будет мелодия – он даже не пел слова, он нам просто мурлыкал. Тухманов чувствовал… талантливых людей.