Алексей «Лёлик» Алексеев – преданный гитаре человек, игравший в составах: «Николай Коперник», «Черные стрелы амура», «Братья по разуму», «Дед Мороз», «Катарсис», член современного состава группы «Николай Коперник» – гарант изящества и лаконичности, – как своих гитарных партий, так и линий легкой летней женской одежды, по его мастерским эскизам произведенных итальянской индустрией. Хотя и называет швейное дело «хобби», но о гитарах говорит серьезно-уважительно. Чашка чая сахаром, старые фотоальбомы и сигарета – отличный повод вспомнить о музыкальных историях и веселых друзьях, которые называют его Лёликом.
– Все началось с моего отца. Он играл на семиструнной гитаре, на гармошке и увлекался хулиганской поэзией в стиле Баркова, но дома детям эти стихи не читал, и мы об этом не знали, а когда выросли, начал их рассказывать. Наша мама очень много поэзии уничтожила, просто выбросила кучу тетрадей с песнями, с аккордами, со стихами. Константин Васильевич тогда воссоединился с еще одним местным бардом в Люблино, и они стали сочинять вместе.
Мой отец работал на АЗЛК и играл на гитаре до того момента, пока не перебил себе палец на левой руке – производственная травма, в результате которой он не мог зажимать аккорды. После этого мы с братом стали заниматься музыкой, но совсем другой, нежели папа. Мой брат начал играть на гитаре, потом на басу и увлекался стилем «Дип Перпл-Лед Зеппелин-Блэк Саббат». Я же слушал «Кримсон», «Йес», «ЭЛП», «Джетро Талл», и оба мы тогда отращивали волосы.
Потом уже, годы спустя, была идея вытащить отца в настоящую студию, попробовать записать что-нибудь из его хулиганского репертуара, а он не поехал, сказал: «На фиг мне это надо». Но во двор выходил и пел, когда выпивши бывал: «По деревне прошел слух – домовой ебет старух, бабку Маню, бабку Глашу и еще каких-то двух…».
Реально начали играть в семидесятые, в школьном ансамбле на танцах 488-й школы в районе Текстильщиков, на праздниках и молодежных вечеринках. Начинали мы с панк-рока вместе с Женьком Осиным, сидели за одной партой, хулиганили на пару. Я тогда играл на бас-гитаре, Евгений – на барабанах, Игорь Ермилов, наш друг – на гитаре. Позже я перешел к электрогитаре, пришлось переучиваться, зато получил больше возможностей, больше струн и больше аккордов.
Инструменты тогда плохие были, особенно советского производства, и за счастье считалось поиграть на «Eterna DeLux», и было верхом, когда у меня появилась чешская «Star 7», считавшаяся за «Fender». Самопальный фуз тогда сильно выручал, приближая звук к мировому и, если ты врубаешь таким звуком на танцах – ты уже король. Была масса разных умельцев, и друзья паяли разные примочки, а о фирменных мы только слышали – их найти или купить было просто невозможно.
После школы мы захипповали, началась стритовая жизнь, завязки с хиппи, с длинноволосыми музыкантами в клешах или драных штанах. У некоторых из них прослеживался семидесятнический стиль – подгибали низ своих брюк гнутыми копейками. Милиции и шпане это не очень нравилось, они до хиппи всячески домогались. Приходилось доказывать, почему волосы длинные, а джины клешёные.
В Царицино, прямо на развалинах была веселая тусовка – происходили перформансы «Топ хит», человек по двести: на магнитофоне крутили «Блэк Саббат», «Лед Зеппелин», выставлялись картины. Приезжали художники, аниматоры, киношники и музыканты из Питера, Свердловска, отовсюду. Перформансы были приурочены к знаковым событиям: дню рождения Моррисона, Леннона и люди общались на темы музыки, искусства – все активно обсуждали. Однажды менты устроили огромную облаву – навинтили машин десять и всех поразвезли по разным отделениям, продержали для страха, но потом отпустили.
Много путешествовали, ездили группами и знакомились с питерскими хиппи. Это было доступно, разрешено и быстро организовывалось – собрались и поехали. Конечно, родители были против наших поездок и против того, что я связался с какими-то длинноволосыми, приводил их в гости, оставлял некоторых ночевать. Непонятно им было парень это или девка, неясно с кем водишься – волосы до пояса. Пришлось и маме доказывать: нормальные люди, художники, поэты, музыканты, но бабульки во дворе офигевали.
Репетировали мы в ту пору с Женей в ДК завода «Химик» (между Павелецкой и Пролетарской), куда нас взяли после прослушивания, объявив, что мы будем играть на проводящихся в «Химике» концертах и с условием, что длинные волосы свои мы будем обязательно прятать за шиворот. Туда к нам в ДК однажды один продвинутый композитор по кличке Компас (Сергей Борщевский) и привел Юрика Орлова и Сергея Хазова.
Когда в самом начале восьмидесятых пошел нью-вэйв, мы свои патлы обрезали, надели цивильные костюмчики чтобы выглядеть красиво, набриолиненно и модно, и – никакой грязной одежды. Я понял, что это мое, в мою жизнь вошли новые люди, новые знакомства, которые остались и до сих пор. Движение хиппи было ленивое, их надо было постоянно подталкивать, чтобы что-либо происходило, и они не любили работать, не вписывались ни в какую социальную дисциплину.
Нью-вэйв требовал чистой головы, чистых ботинок, чистых мыслей, чистого, незагруженного творчества. На смену фуза на гитаре пришел летящий прозрачный звук: хорус, делэй – ближе к космосу. То есть произошел сознательный отрыв от земли, в то время как эстетика детей-цветов была все-таки более приземленной. Нью-вэйв как новая музыкальная форма задал новую дисциплину и характер отношений между людьми. Стали рождаться идейные проекты.
Самый первый проект назывался «Катарсис» – с этим названием и пришли Орлов с Хазом к нам в «Химик». Потом «Катарсис» разбился на «Гималаи», которые мы сделали с Хазом, и – «Николай Коперник», который сделал Юрик. Тогда только начали появляться знакомые с музыкальными базами, где репетиция стоила смешные деньги – три рубля, и все наши проекты мы репетировали на громком звуке. Мне удалось выкупить у Андрея Отряскина из группы «Джунгли» легендарную двухгрифовую гитару, сделанную очень хорошим рижским мастером Жорой. С этой гитарой потом меня Юрий пригласил в «Коперник», в состав, где играли Игорь Лень и арфистка с настоящей арфой.
Как руководитель и идеолог Юрий стал практиковать многогитарный состав, где музыкальная фактура складывалась из партий нескольких гитаристов, причем каждый инструмент – в своем пространстве. Группа имитировала электронное звучание без использования синтезаторов и клавиш, использовались только гитарные эффекты. В окончательно утвердившемся составе играли: Олег Андреев на басу, Митя Цветков на ударных, Макс Трефан, Игорь Андреев, Игорь Ермилов, Гоша Целовальников и я на гитарах, Женек Осин занимался перкуссией. Базу нашли в саду Театра Эрмитаж, где нам даже выдавали костюмы для концертных выступлений.
Позже, в 1989-м, когда из группы отбыл Костя Баранов (еще один гитарист), на его место пришел Сергей Хазов. Это было мощно и пафосно, и мы сразу поняли – кто мы такие на самом деле. В Ростове, во время гастролей и смешанных концертов к Юрию подошел Александр Малинин и сказал: «Сейчас я выступаю, после меня – вы. Как мне вас представить?». На что Юрий спокойно изрек: «Скажи: сейчас ты выступишь как разогревающая группа, а после на сцену выйдут гении».
А в 84-м, когда началась рок-лаборатория, Ян Миренский (наш флейтист) познакомил нас с Тоней Крыловой, женой Фагота, участника «Звуков Му». И мы с Орловым стали убеждать ее открыть в Москве рок-клуб, типа как в Питере, где мы побывали только что в познавательно-просветительской поездке. Там мы познакомились с питерскими музыкантами из группы «Патриархальная выставка», побывали на концертах, пообщались с Гребенщиковым – недолго, но обстоятельно.
У Тони постоянно в то время гостили музыканты из Питера, зависала группа «Аквариум», оставляя постоянную гору бутылок на полу. В новорожденную рок-лабораторию я вошел с Сергеем Хазовым как группа «Катарсис». Музыканты там проходили тарификацию и за концерт получали по 11 рублей, а тем, у кого было музыкальное образование – по 15. Базы приходилась искать и оплачивать самим, хотя лабораторцы (Опрятная и майор Булат Турсунович) обещали, что найдут, но проходил год, другой – ничего не менялось.
Группа «Гималаи» к 1988 году распалась, и мы перешли с Евгением и группой «Дед Мороз» в центр Стаса Намина. Играли такой эстрадный нью-вэйверский панк, немножко «Cure»-образный и довольно отвязный. Хотелось, чтобы это празднично выглядело, поэтому и придумали такой «Санта Клаус бэнд», то есть «Дед Мороз» по-нашему. Это было смешно, народ хохотал. Было даже шоу на концерте – специальный человек одевался в костюм привидения, и на нем было написано «03».
Однажды мы летели в Ростов на самолете, и наш тогдашний басист, Дима Бондарев всю дорогу на борту пел песенку: «Под Ростовом-на-Дону первый раз попал в тюрьму, на нары, на нары, на нары…». И точно, эта песня оказалась для него пророческой: он опоздал в гостиницу до закрытия в полночь и его, естественно уже не пустили. Дима начал ломиться, швейцар ни в какую, так он поймал швейцара за галстук и давай его душить. Швейцар от него вырвался и тут же вызвал милицию, которая Диму и повязала. У нас концерт на следующий день, а басиста закрыли…
Отправился директор группы в Отделение вытаскивать парня, а Дмитрий уже там как пахан расположился – ему нижнюю нару освободили. Директор попытался ментов подмазать, а они ни фига не отпускают, так он там и просидел до следующего дня, а нам пришлось подписывать человека из группы «Кросс», что с нами ездила. Хорошо, что он знал весь наш репертуар. Отпустили Диму только после концерта, а отсюда вывод: не пейте на работе и перед работой в особенности, и не душите швейцаров галстуками.
Много ездили по СССР от центра Стаса Намина – это была работа, и мы начали, наконец, зарабатывать деньги своей музыкой. Было интересно, спокойно, уравновешенно: везде улыбающиеся лица, хороший прием в гостиницах и самолеты были новыми, не падали. Глобальных планов никто не строил, думали, что всегда так будет. Женя тогда играл на гитаре, на барабанах и после развала «Деда Мороза» собрал уже собственную группу «Кекс», которая тоже исчезла и родился «Авалон».
В «Авалоне» играли – Ваня Лебедев (сейчас он самый востребованный мастер по кино-видео монтажу), Саша Рогачев (бас), Ян Миренский (флейта), Боцман (барабаны), а пел Женек. Это были интеллигентные песни в стиле «легкий нью-вэйв», и это был лучший проект Осина, на мой взгляд. Однако именно обработка шлягеров семидесятых годов принесла ему большую популярность, а болел он этой темой еще в школе – все эти песни исполнял под гитару, с которой почти не расставался, а иногда превращал в орудие борьбы и разбивал о чью-нибудь голову в драке.
Обработками этих и поисками других забытых песен Женя занялся, когда уже стал известным, благодаря участию в группе «Браво», куда его пригласили в качестве вокалиста после ухода Жанны Агузаровой. Там он пел песни из их репертуара и предложил свой материал – «Гагарин», например. Ушел он от них уже с именем и начал крутить свой проект «Женя Осин». Тут-то он и вспомнил о своем большом багаже песен семидесятых годов и решил это использовать как стиль. Музыканты к нему приходили-уходили, он снял несколько клипов, которые взяли крутить в телевизор («Плачет девочка в автомате»), записал альбом, другой.
Я помогал ему заниматься стилистикой образов и костюмов, разработал, сшил несколько костюмов для его группы и придумывал вещи специально для него, зная неплохо тему моды 70-х и имея уже образование мастера-портного по мужскому костюму. Сначала его продюсером был Валера Жаров – директор «AT-Trade», потом директора довольно часто менялись. В группе, у Женька с самого начала на басу играл мой родной брат Александр. Сейчас он трудится в нескольких составах, например, в «Белорусских песнярах», которые, на самом деле, живут в Москве.
Для SpecialRadio.ru
Октябрь 2007
ЛЕЛИК И ЕГО ВЕСЕЛЫЕ ДРУЗЬЯЭ. ЧАСТЬ 2: КРИСТАЛЛИЧЕСКИЙ ЛУНОИД «НИКОЛАЯ КОПЕРНИКА»
