Еще в России Стас Намин подумал, вот какую такую рекламную акцию затеять для «SNC», его продюсерского и издающего лэйбла. Тогда мы только познакомились с Витей Гинсбургом, который приехал из Америки. Придумывали акцию и совместными усилиями придумали сделать воздушный шар в образе Желтой Подводной Лодки. Я ее чертил, долго отрисовывал и уже не верил в успех, честно говоря. Когда я уже находился в Сан-Диего, ко мне приехал Стас и привез этот воздушный шар. Чтобы его просчитать были привлечены люди, которые занимались космическим проектом «Буран». Гондолу и шар склеили, сделали в России. Пилотом был назначен легендарный Маврин, лучший пилот воздушных шаров. Стас мне сказал: «Поехали в Альпукерке, там ежегодный фестиваль «Air balloons festival»!».
Там собирается миллион человек и сотни шаров разных форм, а наш был горизонтальный, особенной, специальной формы. Мы отправились втроем на машине Гинзбурга через Седона, устье Гранд Каньона, где он расширяется, и где стоят красные каменные столбы. По дороге мы видели там множество рок-шопов, где торговали не куртками-косухами, а натуральными камнями, окаменелостями Наутилусов и аммонитами с местности. В Альпукерке мы полетали с Гинсбургом на этом воздушном шаре, нас по после приземления облили шампанским и окрестили в пилоты. Наш шар получил там приз за оригинальность.
Приходилось мне придумывать логотипы ансамблям, а это серьезная работа. Группе «Земляне» я придумал и нарисовал логотип, потом уже, в Центре Стаса Намина «Парку Горького» сделал мощный логотип «GP» с серпом и молотом, «Бригаде С» в виде обломка гаечного ключа. Когда пошли пластинки, первым заказ был – обложка для двойного альбома Софии Ротару. Я его сделал и мне даже премию дали за первое место на всесоюзном конкурсе оформления пластинок фирмы «Мелодия». После этой победы я решил легализоваться как художник и вступил в Горком художников-графиков, членом коего до сих пор являюсь. В «Мелодии» я стал любимчиком, и по оформлению пластинок редакторы выдавали мне самые сладкие заказы. Я сделал обложку альбома Высоцкого с Мариной Влади, для пластинки «Битлз» – «Вкус меда» я попросил друзей сфотографировать пчелиные соты, чтобы они светились.
Группе «Мегаполис» я сделал оформление пластиночки «Бедные люди», и для этого привел их специально на крышу, но не ту, на которой всех Борисов снимал, а на более дикую, в Варсанофьевском переулке, где у нас позже был сквот художников. Это тот самый дом, где жила Эллочка-людоедка, описанный у Ильфа и Петрова, который был полностью расселен, кроме одной квартиры на последнем этаже. Надо заметить, что оригинал обложки может выглядеть очень хорошо, а после советской печати смотрится так, будто объектив заляпан жирными руками. Я начал нормально стабильно зарабатывать, делая в месяц пластинки три и мог позволить себе два отпуска: съездить в горы и с семьей на юг.
Уже после моего приезда из Штатов, в дом на Варсанофьевском въехало три семьи одесских художников, включая Сергея Ануфриева, туда вписался и я. Хорошо дружно жили в районе Лубянки, тем более, совсем рядом находился клуб «Штопор». Судя по интерьеру, хозяева клуба имели тесный контакт с авиационным министерством, внутри помещения висел парашют, стояло кресло-катапульта и было размещено дофига ламп от прожекторов самолетов и всяких панелей, а вход происходил по сканированному пальцу членов клуба. Внутри существовала тайная комнатка, где можно было очень секретно, но при этом большой компанией накуриться сладким дымом, и все это на задворках здания ФСБ. Это был базовый клуб тех, кто занимался экстремальным бэйс-джампингом.
До вливания в Центр Намина у меня образовалась очень симпатичная мастерская на Арбате, и мы там с приятелем пытались вписаться в новомодную тему кооператоров со своими идеями по упаковке, с вычурными открытками, сидели там долго, но бизнеса у нас не получилось. Зато мы отлично обставились, я начал использовать в интерьерах строительные леса – собирал конструкции из железных труб с ушками, распиливал их ножовкой, красил как угодно и ставил на них что угодно: столы, диваны, постели. Кто-то пригласил туда Стаса, и он появился и предложил сделать работу, и я сделал пару плакатов для групп из его Центра: «Николая Коперника» и «Ночного Проспекта».
Ему понравилось, и он предложил стать у них арт-директором, заниматься плакатами и позже пришлось делать и сцену. Когда нас вынудили оформить себе пропуска-корочки в Парк Горького, куда бесплатно не пускали, я должен был обозначить там свою должность. Написал, что я – «начальник отдела организованной поддержки инициатив», потому что мне приходилось разные вопросы решать когда ранимые музыканты сталкивались с припадками мизантропии Стаса Намина. Приходилось заниматься с ними как психологу. Все находилось в административном здании на одном этаже, и после наездов люди приходили ко мне, а потом уже и Стас, своих гостей, с которыми считал переговоры исчерпанными, сплавлял тоже ко мне.
Там я как раз познакомился с Фрэнком Заппой. Когда Стас привозил музыкальных звезд, то приводил их ко мне в мастерскую, чтобы похвастаться. Как раз развивалась тема с «Парком Горького». Приезжали продюсеры из Америки, какой-то известный богатый негр из шоу-бизнеса с торчащим хаером приценивался – присматривался к ребятам, как они выглядят, как себя ведут. С ребятами занимались, чтобы они были поджарые, красивые, мускулистые, чтобы спортом занимались и не имели вредных привычек и хорошо говорили на английском языке. Их хорошо готовили и в конце-концов приготовили. Я со своей стороны готовил плакаты и варианты оформления пластинки. Потом состоялся «World music peace festival» в Лужниках, на котором были Оззи Осборн, «Синдерелла», «Мотли Крю», а от наших был «Парк Горького», «Бригада С» и «Нюанс». Стас Намин закончил иняз и говорить мог прилично, поэтому переговоры в основном вел сам. К нему однажды приезжала Йоко Оно, причем мне она нравилась, как персонаж, которая очень грамотно воздействовала на Леннона, как мне тогда казалось: из лоха сделала артиста мирового масштаба.
Стас устроил ей экскурсию, показал комнаты, где репетируют группы, а потом привел ко мне, а у меня там висел плакатик, который мы с друзьями еще в пору поисков финансового успеха сделали. Это был постер с календарем на год «Imagine: John Lennon in Mocsow». Мы взяли скульптуру Саши Рукавишникова, нынче известного большого скульптора, гипсового, в рост человеческий, Джона Леннона из его мастерской, что за Домом Книги, в хороший осенний денек. Набросали листьев, а тень от Дома Книги прикрывала передний план и луч света падал в подворотню, а в подворотне идет Джон Леннон и он аж светится отраженным светом. Взяли у прогуливающегося мальчика собачку и привязали ее к Леннону, а сзади виднелись открытые окошки на первых этажах этого затененного дворика, чтобы было понятно, что все происходит в Москве. У меня было всего два отпечатка таких, первый забрал Петер Гэбриел, когда был в гостях и сам попросил, а второй – Йоко Оно, и ее документалисты нас запечатлевали, когда мы с ней обнимались в связи с вручением календаря. Такой плакат потом я видел как-то в аэропорту в Шерементьево в каком-то киоске, а у меня были пробные отпечатки.
Выпустили мы «Парк Горького», и они уехали в Америку, попав там с песней в хит-парад на девятое место. Сам альбом был на 86м месте, в то время как тина Тернер съехала гораздо ниже. Потом наступила пауза, и никаких известий не было и, вдруг они позвонили и сообщили мне, что хотят выпустить альбомчик «Moscow Calling» и пригласили меня приехать и сделать оформление. Мне сделали приглашение, я сделал визу с помощью агенства Стаса Намина. Без проблем я прилетел в Нью-Йорк, потом в Лос Анджелес, там меня встретил Александр Миньков (Маршал), и пока мы ехали, он поставил свою музычку, где он стал петь вместо Носкова, потому что у Коли что-то случилось со связками. Носкову предлагали делать операцию в Штатах, но он как-то побоялся и поехал сюда, дезертировал и их точки зрения. Ребята по американским стандартам были симпатягами, красавчиками и при этом были настоящими американофилами.
Какое-то время я жил с ними в их очень хорошем домике. Мне отвели комнатку – настоящую классику Голливуда, окошки с жалюзями, шкафчики, двор с бассейном. Раз в неделю по уикендам приезжал их роуд-менеджер, заботливый гаваец со своей женой и детьми и устраивал барбекю с выпивкой, с купанием в бассейне, весело по-американски. Это был район нового расширяющегося Лос-Анджелеса с живописными зелеными холмами вокруг и только появившимися асфальтовыми дорожками с уклончиками. Первым делом я купил себе роликовую доску, я же фанатик этого дела с 81го года. Сначала я просто с горки катался, потом понял, что если чуть-чуть подмахивать, то доска едет сама.
В основном я катался в под крышей в гараже, где у меня образовалась мастерская, нарезая по кругу диаметров метров пять то в одну, то в другую сторону по ровному бетонному полу. Сначала туда за мной заехал Витя Гинсбург, кинорежиссер, который потом снял «Generation P» по Пелевину, и которому я помогал познакомиться со всей московской тусой, которую он задействовал для съемок его фильма про Нескучный сад. Фильм про сексуальную революцию в тогдашней России. Познакомил его и с Сашей Петлюрой и с Катей Рыжиковой и с Мазаем из «Морального Кодекса», а с мотоциклистами его свел Стас. Когда я приехал в Лос Анджелес, он появился и предложил мне жить у него в Северном Голливуде на улочке Один.
Это самые богемные места, Холи Драйв и в отдельно стоящем двухэтажном домике внизу был гараж для двух машин, который проживавшие до того музыканты превратили в студию: обили все паралоном, законопатили ворота, сделали туалетик. Во дворе был маленький садик, и стояло гигантское дерево авокадо, которое нам каждый день приносило на завтрак свежие плоды.
Случайно на этой улочке я встретил Сашу Баха из группы «Динамик», а с ним дружил Кирилл Дыжин, который впоследствии стал называться Гермес Зайгот. Он был администратором группы Кузьмина «Динамик» в Америке и периодически заезжал к Саше в гости. Он приезжал такой чинный, на «Лимузине», в костюмчике, доставал тоненький джоинт, и так мы задружились.
После этого я побывал в Сан-Диего, а потом переехал Лос Анджелес к Кириллу в квартирку на улочке в конце Голливудского бульвара. Обычно мы гуляли от бульвара, поднимаясь на самый верх, до каньона, где находится водохранилище, от которого питается водой Голливуд, и туда, где находится надпись «Голливуд». У нас было местечко прямо напротив этой надписи, мы присаживались, делали джоинт, курили, насвистывали на свирелях музыку свободного парения и потом спускались обратно. И тут налетел неожиданно шквал, поднялась настоящая буря, переломало кактусы, растрепало агавы, и нам пришлось укрыться. На обратном пути увидели кучу наломанных деревьев, которыми был обсажен некий домик. Из этой кучи веток я услышал зов: «Возьми меня, натяни струну!». Утром, вспомнив об этом, я решил поехать на пляж Малибу, где речка впадает в океан и она выносит множество деревяшек, а океан их обрабатывает какое-то время, потом выносит на берег. Мы приезжаем, а пляж совершенно гладкий и ничего там нет. Выяснилось, что надо идти и ногами взрывать песок, чтобы наткнуться на корягу.
Мы набрали целый багажник деревяшек, из которых я дома выбрал корень-загагулину, которая звучала, когда ее прижимали к столу, и дали мы ему название «рутсаунд». Этот корень обнимал камень, то есть по центру коряги был кусок известняка. Гермес предложил приделать к корню звукосниматель, который мы поехали и купили в магазине вместе со штекером, натянули как на лук гитарную струну. У Гермеса были примочки, он играл на сантуре (персидский инструмент) и он играл через процессоры, которые дал мне попробовать озвучить корягу, и она зазвучала очень прекрасно. Через какое-то время, когда я уже освоил новый инструмент и научился извлекать из него всякие красивые звуки, на нашу репетицию пробрался в гости человек Юра, который был режиссером еврейского музыкального театра на Таганке. Он пришел к нам в гости с художником Вадимом Гриндбергом и офигел от этой коряги. «У меня завтра концерт в синагоге, не поможешь ли ты мне, не пожужжишь на коряге?».
Я поехал и нормально с ними прозвучал. Первая часть получилась провальной, они пели разные песни и на идише и других языках. В синагоге находилась девочка-вундеркинд, которая замечательно пела на множестве языков, дочка этого режиссера, и его жена-пианистка, лауреат конкурсов. В большом зале находилось почти две тысячи старых евреев из России, и после первого акта они все начали скандалить, что «Это халтура, что это такое! Как так можно, вы нас обманули!». Просто звукорежиссеры, которые озвучивали зал, запороли звук, что сильно людей раздражило. Но после второго акта они рыдали на девочку, которая так здорово умет петь как Мирей Матье на французском языке. Получилось очень хорошо, и овации длились довольно долго, и мы видели растроганные лица старичков из Харькова и Одессы и других уголков нашей необъятной. У Вадима Гриндберга мастерская была в большом ангаре, где находилась репетиционная база у «Red Hot Chilly Peppers», и воодушевленный Юра предложил поиграть с ними на коряге, чего не случилось. Потом этот инструмент вместе со мной прилетел в Москву.
После возвращения из Америки я пошел к Стасу в поисках работы и базы, потому что с семьей и женой как-то у меня жить не получалось. Он мне отвел сначала комнатку, где раньше располагался туалет, там еще стояли перегородки, которые я тут же срезал. Как только я это сделал, выяснилось, что пустует бывшей кабинет директрисы Зеленого Театра, отделанный деревянными панелями. И довольно долго я там продержался в этой большой комнате с выходом на сцену, с окнами в сторону Нескучного сада. Потом уехали «Ночные волки», которые занимали мою мастерскую, которую я сделал себе до отъезда в Америку. В длиннющем помещении за кинобудкой «Волки» сделали душ и камин, надо сказать, что именно туда приходил Заппа в следующие свои приезды в Россию.
Я возродил там артистическую жизнь, мы стали устраивать там всякие импровизационные сборища. Потом Стас попросил меня переместиться в комнату по соседству, а это помещение решил отремонтировать, сделать камин по-настоящему красиво, проводить выставки и разместить архив. Я перебрался в комнату рядом, она тоже оказалась удобной, и туда стал приезжать Рома Лебедев, гитарист, покинувший «Коррозию металла» и подкармливать меня своим мяском и грибками.
Рома перестал употреблять какие-либо стимулирующие вещества, обзавелся драм-машинкой, и мы с ним совместно музицировали через маленький пультик, он крутил свою машинку, а я играл на суко-звуке, с которым приехал из Америки. Благодаря Роме, который показал мне, как правильно втыкать все штекеры, чтобы получить требуемый звук, я просветился по поводу примочек и пультиков. Тот самый, первый американский инструмент сломался на одной из акций в Москве. Был такой клуб «Акватория» на Кожуховской, где у нас получился приличный джем: Юра Орлов, Леша Борисов, Рома, Гермес и Жанна Агузарова. В Лос-Анджелесе вы с ней довольно много контачили, она дружила с Гермесом и частенько заходила в гости.
Мы ездили с ней в поисках пустых тоннелей, где она распевалась. Однажды со мной связались наши соотечественники и предложили помочь одному начинающему русскому бизнесмену в его новом деле. Ему присоветовали делать детскую мебель, а меня попросил делать какие-нибудь простенькие рисунки. Этот мужчина был замминистром культуры и отвечал за украшение Дворца Съездов во время съездов партии, нажил какие-то деньги и решил свалить в Штаты. Деньги, накопленные в СССР подошли к концу и встал вопрос: как и чем зарабатывать, тут и нарисовалась детская мебель.
Снял цех, купил станки для деревообработки, пилы и бокс для покраски и стал делать, а я начал придумывать эти рисуночки. А когда его не было, в этом гигантском ангаре, метров сорок в длину и в ширину десять мы с Гермесом там делали живопись большого формата, я его основательно в это дело вовлек, от совместных работ перешел к авторским, реально так разошелся, вошел во вкус. Там же мы музицировали, включали эти станки, заводили пилы, забивали гвозди и делали такой «индастриал мьюзик», и когда туда приезжала Жанна, она читала стихи, декламировала что-то из Пушкина.
Зосич, который нас познакомил с этим замминистром, однажды пригласил нас с Гермесом в МакДоналдс, взял нам всем по обеду, мы все распаковали и приступили к потреблению пищи, в этот момент Зосич, надкусив булку, замер с выпученными глазами. Оказывается, у него лопнул мост, сделанный в совке, а ужас у него был оттого, что американский стоит огромных денег. Пока мы делали ящички, приехали заказчики, посмотреть на продукцию, которые оказались давно приехавшими в Америку русскими, у которых был свой серьезный бизнес – они торговали студенческой едой (снэками и орешками) в пакетах. Они нас закормили бразильскими орехами, макадамия и кэшью и попросили оформить им магазин детской мебели, единственный в Беверли-Хиллс, который открыла их дочка.
Все из дерева, а для тех, кто побогаче – из лучших пород. Довольно просторное помещение надо было оформить, и взял в подмастерья Гермеса, он мне здорово помог. Все тамошние мультипликационные герои были нарисованы на оргалите. Потом брали электрический лобзик и раскроили как надо, сгибали картинки, создавая псевдовыпуклости, закрепили их основательно на стенах. Потом хозяева стали просить нас делать им ящики, на что я и переключился, так что мы были при орешках всегда и при денежках. Через ящики эти стали появляться заказчики на росписи на стенах в домах.
Разговор с заказчиками оформления грампластинок я пытался начать с того что бы они хотели видеть в этом своем оформлении. Потом делал набросок этой первой идеи и резонно предлагал сделать что-нибудь другое, проверяя на этом, что в общем-то нужно. И это многое решало, говновкусие заказчика тоже влияло на мои произведения. На самом деле действительно хочется доставить удовольствие заказчику и сделать красиво. На «SNC» практически все делалось вручную: аэрограф, фотомонтаж, и всегда в обойме были ребята, которые могут хорошо напечатать фото на «Кодаке». Лёше Борисову и «Ночному проспекту» я делал «Сахар», прекрасно изданный в Швеции и «Асбастос», изданный в России, где уже в дизайне я учел хреновую печать на хреновом картоне. Я принял активное участие поначалу в судьбе «Бригады С», с энтузиазмом делал им обложки по заказу «SNC», разные эскизы и даже привлек своих друзей модельеров и Юра Мингалев сделал костюмчик диктатора для Гарика Сукачева. Френч, галифе, фуражку для приземистой широкой фигуры как у Сталина.
С моей легкой руки они назывались «Оркестр пролетарского джаза» некоторое время. Делал обложки и множество хороших плакатов для «Парка Горького», причем многие версии так и не были реализованы в тираже. На компьютеры мы перешли после моего возвращения из Америки, где я делал первые опыты работы на компьютере, но как-то не втянулся, а тут уже пришлось заняться графическими редакторами серьезно, потому как надо уже было давать файлы для профессиональной полиграфии. Пришлось купить PC с первого удачного гонорарчика за живопись, которую я тут делал в контексте «Вульвиады» или «Вагинального эпоса». Это были красивые вагины, покрытые татуировкой так, что в принципе сразу и не вычислишь что это такое. Можно спокойно вешать эти картины в столовой. Все это шикарно пристроилось, и я с помощью Шуры Холоденко приобрел ПиСи, но когда появился Мак я понял всю разницу между Маком и ПиСи и ко мне пришло невероятное облегчение, будто я работаю с партнером профессионалом. Когда поработал, и Мак стал для меня фетишем, я говорил ему: «Спасибо!» перед выключением.
Еще в Штатах у меня была идея заняться «маечным» бизнесом, мы выпустили пару футболок сами и пытались их распродать, но ничего не получилось. А футболочки были ничего себе надписями: «No Art – No Money / No Money – No Art». Еще до отъезда в Америку я связался здесь с таким Славой Фоминым, который оказался магом технологий. Он знал, чем печатать, как печатать в условиях нехватки материалов и делал это весьма остроумно. Он до сих пор печатает, сейчас в каком-то ВУЗе пристроился преподавателем этих всяких чудес от ювелирки до печати. Недавно мы печатали неплохие майки для нашей реакции на Крым: «Крым – Место Силы» где были изображены воины разных времен, даже татарин вместе с нашими солдатами. На футболочке «Вежливые Люди» стоят такие джельтмены, а от них тень падает, будто они все в форме с полным обвесом вооружения и сама надпись «Вежливые Люди» тоже перевернутая, не сразу и поймешь.
Проект «Волга» появился благодаря нашим с Ромой упражнениям, куда вовлекался Леша Борисов, у которого всегда были свои проекты. Мы собирались и шумели, потом появилась Анжела Манукян, когда пришла к Леше Борисову с просьбой помочь спродюсировать ее проект.
Название «Волга» придумал Алексей, порекомендовал Рому, а Рома похлопотал за меня. И мы с ходу сделали первый альбом в 1998м году. Помогал нам его записывать замечательный звукорежиссер Ник Артамонов, который слыл изысканным андеграундным диджеем и работал звукоинженером в театре «Модерн», на Спартаковской. Он нашел правильный подход к звуку «Волги», он же сводил легендарный альбом дуэта «Виды рыб» («Species of Fishes») – «Trip Trap». И далее Ник помогал нам сводить наши треки, а когда он умер, все легло целиком на плечи Ромы, хотя мы искали звукорежиссеров каждый раз, когда затевали новую пластинку. Рома с Анжелой постоянно работали, и это их сплотило настолько, что они стали жить вместе. Они делали заготовки, под которые Анжела пела, Рома доигрывал вживую аранжировочные партии, и мне оставалось только тактично воткнуться со своим инструментом.
Мы много потом поездили: в Гермнию ездили два года подряд, благодаря знакомому Леши Борисова, который организовывал нам малобюджетные туры. Мы сами арендовали какой-либо автомобиль и ехали теплой компанией по городам и весям. Во Францию ездили, выступали на Лазурном берегу, в Ницце с соло концертами под какие-то дорогостоящие мероприятия. Очень хорошо съездили на фестиваль, который организуется в городке Ди, южнее Лиона, практически в Альпах. Это живописнейший городок, окруженный мощными вершинами, и там сохранились ворота времен эпохи Римской империи. Местная интеллигенция для жителей этого города организуют раз в два года фестиваль разных культур. В тот раз они выбрали регион «Волга», штудировали нашу российскую современную ситуацию, наткнулись на мой значок – логотип группы «Волга» (пиксельный гусек) и пригласили нас. Ясно, что мы делаем народную музыку, а оформляем ее с помощью электроники, всякой цифровой аппаратуры. Я взял мотив русской вышивки и сделал ее более цифровой, пиксельной.
В городке Ди наш гусек висел на самой верхней точке, на шпиле древнего храма. Мы выступили в этой церкви, выступали в большом зале, где происходил сам фестиваль. Там отлично было все поставлено, добровольцы-волонтеры пожилые и молодые женщины нас кормили и поили. Мы ездили на экскурсию на юг Франции, в Авиньон, где проводятся театральные фестивали, ездили в Гренобль, где проводились олимпийские игры в 1968м году. Гастроли хороши как путешествия, но этим можно только на хлеб заработать. Анжела окончила Бауманский, и со своим другом они организовали свой бизнес, и они делают роботов для станков, которые делают упаковку, это производство находится в недалеком подмосковье, в Павлово-Посаде. Например, нужно сделать коробку для сухого пайка на всю российскую армию, для этого нужен программируемый станок, который сам будет производить эти коробочки – очень козырный заказ. Этим она зарабатывает на жизнь и на увлечение – катание на дорогих мотоциклах, на лыжах. Анжела на самом деле сделала целую культурную революцию, обладая даром воспроизведения разных вокальных характеров, она изучила и исполнила целый пласт старинных песен, даже не сохранившихся в песенной форме.
Песню «Конопель» она сама сочинила по моей просьбе, большинство песен истинно народные и Анжелой найдены, а мы создавали шумовой, индустриальный, эклектичный фон. Рома со своим широким музыкальным кругозором очень много тенденций туда направляет обычно, совершая очень современные по звуку ходы ритмики и гармонии. Там где мы выступали заграницей, в Германии и во Франции, люди слов, может и не понимают, но форма им нравится, они восторженно реагируют и через это начинают интересоваться русской темой, а наше искусство – это все-таки адаптация для молодежи, попытка привести к традиционной русской песне через новые актуальные подходы, сохранение корневой мелодики новыми средствами и инструментами, то есть просвещение.
Истории про собак:
Это было в Зеленом Театре, благодаря Стасу Намину я жил в роскошном пространстве, где какое-то время помещалась студия «SNC». Стас раздобрился и уступил это место мне, чтобы я там как-то работал, принимал людей. Однажды мне привели собаку, истощенную, большую черную, бородатую собаку, и я ее принял во многом из сочувствия, потому что у нее были отморожены лапы. Это оказался кобель, плоский, как доска, его ветром шатало, и мне удалось его откормить довольно быстро. Я искал ему имя, начал произносить разные звуки и смотреть на его реакцию, и на слоге «бар» он отреагировал. Поэтому я его назвал Барбар, «бородатый пес». Много лет спустя, однажды я шел и ним по Пушкинской, и там сидели бомжи на бордюрчике. Они его увидели и крикнули: «Барон!», и сделал попытку к ним рвануть, но был на поводке. Я тоже предполагал в нем барона, немецкого барона, который много грешил с женщинами и переродился собакой, гигантским шнауцером – переростком.
В Америке, в Сан-Диего у моего друга, основателя группы «Маэстро и ренессанс» был пес Мисти, тоже гигантский шнауцер, и мы с ним страшно подружились. У меня тогда было ощущение, что это он просто переплыл океан и пришел ко мне. Этот Барбар был моим спутником лет десять. Его отличала беззаветная любовь и преданность, в тяжелые моменты он приходил и клал свою гигантскую голову мне на колени и меня сразу отпускало. Хороший был пес, потом он почти ослеп. Гулял я с ним как-то, потом он вдруг исчез, я обегал все, его нет, потом смотрю – он в подвальном приямке возле стены дома, провалился туда сослепу, одна голова оттуда торчала. Он был невязанный, как-то не удавалось с этим делом, и впоследствии у него обнаружился рак яичка. Когда он умер, я бросил работу. Тогда я сотрудничал с клубом «Газгольдер» и перестал туда ходить ввиду глубокой скорби. Хороший был дружище Барбар. «Газгольдер» получился благодаря знакомству с Гермесом, но еще Шура Холоденко рассказывал про «Газгольдер», про то, как делают красивые кружки, и он учился в Строгановке с Дэном Крючковым, который занимался «Газгольдером».
Но я к этому делу холодно относился, пока Гермес не попросил меня об участии в чем-то там. Потом мы хотели выпустить альманах «Кружек», макет которого я собирал почти самостоятельно, но во многом мне помогла Маша Львова, хорошая художница с большим опытом. Развороты, всякие мои картинки, иллюстрации, оформление статей, все так и осталось макетом из-за смерти Барбара. У Паши Пепперштейна есть замечательная статья «Посмотри в лица богов». Он был впечатлен серией моих фотографий, которые я сделал вначале на детской площадке в Колпачном, а потом продолжил исследовать тему деревянного декоративного зодчества по Москве. Это такой факт равнодушия городских властей к воспитанию детей, для меня это была вопиющая ситуация, как можно детские площадки украшать такими ужасно халтурными работами. Тоже, видимо, была коррупционная схема – наняли по дешевке каких-нибудь умельцев топором тесать образы из бревен. Я предполагал, что могла бы быть такая выставка в московском правительстве, что бы они на это посмотрели. Произошло чуда: только эти фотографии обрели форму больших нарисованных очень хорошо акрилом картин, благодаря помощи Маши Львовой, сами статуи пропали с детских площадок, их выкорчевывали довольно быстро по всей Москве. Объекты ушли и их начали заменять на пошлые диснеевские из ДСП выпилинные и раскрашенные Микки-Маусы, дельфины и китчевые принцессы. А потом раз, поворот и пошли нормальные детские площадки. Самая большая картина осталась в «Газгольдере», остальные украшают мою мастерскую и служат культурным прекрасным фоном для моей маленькой дочки Айши, которая уже вовсю прекрасно рисует.
В Зеленом Театре, на той базе, где прежде был «Моральный Кодекс», поселились «Ночные Волки». Там они постоянно осуществляли ремонт и модернизацию своих мотоциклов, и у них завелась маленькая собачонка, похожая на ротвейлера маленькая девочка Соня. Смотрю, она вся в пыли, такая запущенная, и спросил у них, не могу ли я ее себе взять. Они с удовольствием согласились, и она у меня зажила. Более оптимистичной собаки я не видел вообще, она постоянно была в состоянии невероятной радости. Закончилось это трагически – она зацепила у каких-то бездомных собак энтерит, а я признаков этой болезни не знал и упустил момент, когда можно было ей помочь. Вызвал скорую ветеринарную помощь, они боролись за ее жизнь, но не смогли уже ничем ей помочь. Я ее похоронил и на следующий день увидел вдали собачку, очень похожую на афганскую борзую, а так вроде – дворняга. Потом мне принесли щенка, и я его назвал «Чечен», и когда гулял по Нескучному Саду, кричал: «Чечен, апорт!». Подошла какая-то бабушка и говорит: «Что же вы так собаку-то назвали?».
А я говорю: «Лучше собаку Чеченом назвать, чем чечена – собакой!». Этот Чечен пропал, когда начались какие-то военные действия в Чечне, первая чеченская. А потом как-то вошел в свою мастерскую и уже лечь спать решил, чувствую запах – воняет помойкой. Заглянул под свою кровать – смотрю, а там эта собачка, каким-то образом проникла в помещение. Я ее отмыл, благо «Ночные Волки» за время моего пребывания в Америке сделали там камин и душ. И через месяц она стала пушистой и хвост стал лисьим. Она была невероятно скоростная и следила за порядком. В Парке на набережной был установлен режим движения – пять километров в час для автомобилей, но все толстосумчатые на своих джипах носились там с большой скоростью. Эта собака мчалась впереди этих дрифтеров и заставляла их остановиться, снизить скорость, забегала вперед и вставала прямо на пути. Она была вольна гулять, где хочет, но большую часть времени проводила у меня, потом принесла щенков и у меня осталась Гая – Гаянэ, ее дочь, очень красивая собачулька, и она даже выкармливала котенка, которого мне принесли вместе со своими щенками. Спала она на улице, вытоплала себе лунку и залезала туда зимой. Кошка подросла и ходила со мной за сигаретами как собачка.
ДЛЯ SPECIALRADIO.RU
2017 Москва март-апрель
Материал подготовил Игорь Шапошников
ПРИЛОЖЕНИЯ:
