У нас была одно время группа «Зеркальный мост», с Игорем Жигуновым, очень интересная личность, мы проводили квартирные концерты, тогда я была очень увлечена созданием необыкновенных звуков, называлось это тогда «тройной голос». В какой-то момент мы купили хорошие клавиши, и мне Игорь сказал, чтобы я попробовала писать песни на английском языке. Я, как старательный человек, взяла и написала штук восемь песен на английском языке, очень интересных, для альбома, который назвался «Красная глина». Эти песни мне до сих пор нравятся, они никогда не звучали как оформленный концерт, потому что, как только я их написала, наша группа распалась, не знаю даже по каким причинам, мы больше никогда не виделись. Но эти песни остались, и я их исполняла как-то раз в клубе Третий путь, а так они остались как зарисовки, наклеенные на листочки в какой-то старый фотоальбом из какого-то дачного чердака. Наклеены на таких карточках, как будто старые фотографии.
После этого у меня появился баян, и мне понравилось писать песни под баян, потому что баян создаёт простые гармонии, и я начала писать песни, сначала под баян, потом мне гармонь подарили, потом подарили балалайку, даже в какой-то момент у меня появились гусли авторские, и я стала выступать с песнями, а от перформансов отошла. Баян – очень дышащий инструмент, и мне нравился определённый стиль пения, стиль подачи, и я уже задним числом почувствовала близость к творчеству Владимира Ойдупаа. Я потом с ним встретилась, очень было и здорово и интересно, но я ему никогда не подражала, а просто мне близко было его пение, баян такими рывками немножко, определённая манера пения. На балалайках, как оказалось, можно играть что-то похожее на рок-н-роллы.
Мне посчастливилось выступать какое-то время с Алексеем Борничуком, потом мы стали с Павлом Хотиным выступать. С ним мы выступаем несколько лет, и у нас группа «Небесные Землемеры». Паша необыкновенный клавишник, очень интересные аранжировки делает, в начале они достаточно простые были, как такая поддержка клавишная, а сейчас он сам как пианист играет сложные композиции фортепианные. Иногда мы выступаем в акустике: рояль и моя балалаечка, ну, такой эксперимент. А началось всё вот так: однажды был концерт, я пела песню Лягушки – смотрю из зала парень идёт, поднялся на сцену стал подыгрывать. Это оказался Паша Хотин. Потом говорю ему – “Паша, давай вместе играть”. То есть произошло такое творческое объединение, которое меня очень обрадовало.
Когда я первый свой альбом записала, он не вышел по разным причинам, и я его собираюсь выпустить в дальнейшем. Этот первый альбом никак не называется пока, это самые мои ключевые песни. Этот альбом лежал, и я потом второй записала альбом «В Красных Лучах», где я одна пою. А мне друзья сказали: «Что ты поешь одна? – возьми друзей с собой, пусть тебя поддержат парни твои, прекрасные музыканты московские». И я выпустила следующий альбом «Подземные Воды», где со мной играют прекрасные люди – Сергей Летов, Гарик Виноградов, Лёлик Бортничук, Чеслав Мерк, Балашов Юра, Лёша Тегин принял участие, тоже необыкновенные краски он придал. Я поняла, что, когда играешь с другими музыкантами, конечно, это не то же, что собственное творчество, такое одинокое высказывание в пространстве. Но, это люди очень одарённые, с которыми мне очень интересно работать, они свои вносят краски, и это уже как совместное композиторство, то есть это не моя полностью музыка.
Мне творчество Петра Мамонова всегда нравилось, у меня дома висел плакат – «Мы поможем вам уединиться», я этот плакат на концерте приобрела в театре, на плакате Мамонов в красивых ботинках. С Лёликом мы познакомились через Гарика, вместе с Лёликом играли 3 года – прекрасно было. Поиграли по клубам, но потом у них там свои проекты – Звуки Мы у них с Ирой Бортничук, отличное взаимодействие с Ирой – панк певица, свой поиск ведёт.
Я всегда любила музыкантов Звуков Му, и когда они позвали меня петь с ними песни Петра, я была счастлива. В Отзвуках Му я приглашённый музыкант последние несколько лет. Там, если в квадрат не попадаешь, всё пропадает, поэтому мне пришлось работать над собой – учить эти квадраты, куда там и чего петь. Большая школа для меня – участие в этом проекте. Это арт-рок, мне интересно. Я пою Цветочки-лютики, Парашютиста, Мумию и другие. Отличные песни. И мне приятно общаться с Сашей Липницким и со всеми.
Алексей Тегин для меня человек очень важный в моей жизни тоже, я слежу за его творчеством и благодарна, что он принял участие в моих альбомах, проектах. Впервые у него дома мы оказалась в ранней юности, опять же с Андреем Сучилиным, тогда с нами ещё присутствовала одна девушка по имени Жанна Агузарова. Тегин рассказывал про Кастанеду в те годы, он тогда не был никаким тибетцем, у него висел график Инь-Янь – как надо жить, чередуя активное действие и действие восприятия, когда мы только получаем информацию, мне это очень понравилось. Вся его квартира закрашена серебром с чёрной краской, интересные образы, интересные рассказы. Потом я видела его концерты в Зелёном театре в ЦДХ, где они выступали со Славой Пономарёвым уже, потом в мастерской на Молчановке, несколько раз пропели вместе «Ом мани падме хум» – хорошая песня тоже.
Тегин – необыкновенный человек. С одной стороны, он недоступен обычному сознанию, он в себе держит всё, как художник, который в своём таком мире, где он получает доступ к космическому знанию. Когда гости к нему приходили, с ними начинали духи разговаривать, то есть, это реальная духовная практика, а не просто имитация, это глубокое проникновение и одновременно создание собственного языка, создание своего мира, собственных костюмов и держание себя отдельно, очень дистантно от всех возможностей мира. Многолетнее музицирование, совершенствование каждого звука, фраз музыкальных, создание нот, а с другой стороны, он простой парень и хороший друг, очень хорошо общается и хорошие советы давал мне по жизни.
Один раз сказал мне: «Напиши песни на букву З, про звёзды и про змей». С одной стороны, это ерунда, а с другой стороны гениальный человек – я думаю, может быть это у него прозрение какое-то, и написала песню «Созвездия» про звёзды, и про змей тоже написала необыкновенную песню. Про змей я ещё эту песню не выпускала ни разу. Один раз только исполняла её, люди просто обалдели. Потом Лёша говорит: «Что ты все время три аккорда – ты послушай Мугам». Я говорю: «Что такое Мугам?». Послушала в интернете – оказывается, что это такая есть форма музыкальная, и я написала мгновенно песню «Галактиона», которая пользовалась успехом, и которую я иногда пою с удовольствием под баян с распевами такими восходящими, вокалом в восточном стиле. То есть его советы по музыке очень дельные.
Сергей Летов – очень образованный человек, как музыкант интересный и трудолюбивый страшно – он много лет по два по три концерта в день даёт, непонятно как можно пахать так вообще, и он образованный человек, то есть он изучает музыку всех народов мира, человек мира по сути – везде ездил. Мы с ним познакомились через Сучилина. Давно ещё как-то выступали в каком-то клубе около Новодевичьего монастыря. Тогда было модно декламировать стихи под музыку. В тот раз мы нечто похожее делали – поэтические интеллигентные девушки тех времён читали стихи, а мы что-то пели и играли. Мне Летов говорит: «Ты давай, посексуальнее пой». Я говорю: «А чё, хорошо!» – и просто стала орать, голос-то очень мощный.
Пою так, пою эдак, а потом приехала милиция, закрыли сцену, и всех на всякий случай выгнали из зала, и мне Летов говорит, что это громадный успех, что закрыли сцену. А я даже не успела понять, что произошло, а тут уже всё, концерт окончен. Ну, ладно, думаю – пошли домой. Нас никто не винтил, а Летов всё говорил, какой был удачный концерт, просто необыкновенный, потому что закрыли сцену. Я говорю: «А чё хорошего, что закрыли сцену – это же не очень хорошо на самом деле, может я плохо пела, что ли?».
Потом позже выступали с Сергеем на курёхинском фестивале, несколько лет назад, пару раз, тоже было здорово, хорошо поддерживал он меня музыкально, с ним легко и петь и импровизировать. Он со многими выступал. Он легко может поддержать.
В последний диск, который выходит осенью, я внесла несколько песен на тувинском языке на стихи тувинского учёного, поэта, исследователя шаманской культуры Кенин-Лопсана. Меня эти стихи поражают своей красотой и образностью, но это в переводе не будет звучать, поэтому я их пою по-тувински. На концертах я тоже пою две-три песни на тувинском языке, мне нравится тувинский язык, он даёт нам выход, во-первых, в древние пласты культуры, которые очень дополняют нас, с другой стороны даёт выход к техникам, наработанным в Туве – разным техникам горлового пения – сыгыт, каргыраа, которым многие тысячелетия.
Мой альбом «Песни Ворона» (Songs Of Raven) записан во Франции, там мои песни мы пели с замечательной французской виолончелисткой Сенгой, мы дружим и записали этот альбом в её доме в Пиренеях.
Саинхо я видела давно на её концертах с Сергеем Летовым, мы пересекались в разных ситуациях, в Норвегии когда-то пересекались на фестивале саамов, ещё в каких-то точках планеты. Это личность космическая, она принадлежит космическим просторам, с другой стороны, она создала свой собственный стиль и язык, соединивший авангардное искусство и древнее искусство тувинского горлового пения. Сама она несёт черты древней женщины, которая вне времени и пространства, с другой стороны у неё авангардные околоджазовые эксперименты очень интересные. Несколько раз мы с ней выступали вместе.
С Дэвидом Тибетом здорово было – два раза он приглашал меня выступать в его концертах в Москве, было очень великолепно. В Москву как-то раз он привёз своих музыкантов, утончённая поэзия, электрический ток и поток музыкальных фраз, текстов и заклинания, и поэтических выходов. Для меня была большая честь с таким музыкантом выступать.
В Лондоне я пела с замечательной фри-джазовой певицей Мэгги Николс. Меня к ней отправил Лео Фейгин: – музыканты там по пятницам собираются в кафе Бетси Тротвордс, попойте с ними. Тогда и познакомились. Она приезжала три года назад с группой, они выступали в клубе Дом в проекте «Дьяволицы».
Вера Сажина и Пуми Леско в галерее L’Aléatoire Патрисии Шишмановой в Париже. Куклы Веры Сажиной, картины Пуми Леско
Несколько раз я выступала в Париже с французской певицей Пуми Леско, которая раньше была балериной, выступала с Нуриевым, танцевала в труппе Мориса Бежара, это тоже экспериментальный балет – они там без пуантов танцуют. Сейчас она занимается мистериальным искусством, поёт индийские мантры под гармониум, такой индийский вариант баяна. Пишет свои мелодии очень интересные, не похожие ни на кого, воспевания на основании древних текстов. Мне нравится её низкий и глубокий голос. Мы с ней выступали в большом кинотеатре, в тибетском театре выступали тоже, на выставке. Она пела воспевания индийские, а я пела свои песни, а также тувинские шаманские заклинания.
Мои стихи не рифмованные, они очень сложны по образам, и они писались спонтанно, как поток сознания, а когда под баян, тоже много нерифмованных песен у меня. Недавно сами написались несколько песен на английском языке опять. Если я мыслю по-английски, я пишу на английском. Перевести на русский это не получается, теряется музыкальность. И наоборот, русские тексты в английском переводе – это уже другая музыкальная палитра. Моё сознание существует и так, и так – и на русском и на английском. Не буду я ковыряться, переводить.
Внутри меня музыка звучит, для меня она, может быть, сложна, но для слушателя это примитивно, там грубо говоря три аккорда, но там важно какое-то состояние неповторимое, какие-то тексты достаточно противоречивые, хотя они простые, но они немножко странные, и они, эти песни, внезапно обрываются, они короткие были. Сейчас у нас песни более длинные, там аранжировки, там идёт разворачивание композиции, какая-то структура музыкально более продуманная, но я считаю, что это следующий шаг вперёд, мне нравится сейчас с другим музыкантами вместе выступать, я сейчас уже давно одна не выступала.
Две три ноты у меня в голове вызывают целый мир, а мне больше не надо. Внутри меня происходит Махабхарата, целый эпос, хотя внешне я, может быть, не очень выразительно пою. Но, я никогда и не стремилась к экспрессии большой, и уровень сдержанности для меня важен – я руководствуюсь внутренними мотивами, здесь главное развитие, его нельзя ни ускорить, ни замедлить. Но, экспрессия тоже не всегда плохо.
Я к каждому концерту создаю какой-то образ, в одежде это отражается. Сейчас образы чуть гламурные стали, если раньше в перформансах это были сказочно-мифологические герои, то словесные пения рождают образы таких более бойких девушек, одновременно тоже прекрасных личностей, которые соединяют черты чего-то современного и фантастичного. Мне нравится эксцентричность, парики я люблю и с париками я всегда экспериментирую, у меня уже огромное количество париков разноцветных, и длинные волосы, и короткие, и всякие. Это тоже даёт тему, то есть иногда у меня парик – голубые волосы, жёлтый цветок над головой – образ абстрактной принцессы из хрустального замка, и ноты тоже хрустально чистые, горные замки, чистые воды. Иногда парики лохматые или зелёные. Я каждый раз создаю новый образ.
С Петлюрой мы часто общались на этом дворике, где ресторан Оливье раньше был, Петлюра там основал арт-резиденцию, это важный кусок нашей жизни, много что там происходило. Мы туда пели ходили, были подвальными певицами – с одной девочкой ходили, в подвале пели. Зажигали свечи, пели такими красивыми голосами, каждый раз пытались новый звук найти, выступали в кафе Пети Чайника. Это был мужчина, шляпа у него была такая, с полями. Он сам готовил и давал людям пить водку из медицинских банок – настойка на двадцати одной траве – настаивал её на спирту. Там ещё Пани Броня танцевала, туда приходила Диденко Татьяна, а Петя Чайник говорил: «Я лауреат премии ленинского комсомола, сейчас комсомола нет, а я вот он!». Но у него вид был то ли какого-то упыря, то ли полудоброго героя фэнтези. «Вы – мои певицы», – он говорил нам. Меня с одной девочкой он певицами записал к себе в кафе, и мы несколько раз там пели, там же показывали фильм братьев Олейниковых, «Трактористы». Прекрасное время было, но интересно, что я его шляпу один раз взяла домой, и когда она лежала на столе, было ощущение, что под шляпой шевелятся его уши. Отнесла эту шляпу потом обратно.
Там было много подобных персонажей, Петлюра молодец – организовал всё это, и это время было прекрасное, хорошее. Сквот на Петровском – там все были, все наши герои, нормально было.
У меня в коллекции есть рисунки Пани Брони – она мне дарила. Мои картины в прошлом году выставлялись в музее ММОМА на выставке наивных художников: там были картины Пани Брони, Тимура Новикова, Пиросмани – все попали в наивные художники.
Бориса Раскольникова я знала с юношеских лет – он работал в доме аспиранта и стажёра МГУ, работал электриком, он там рядом жил на Шаболовке, назывался он тогда Электрический Боб или Белобобие. Был блондин, эффектный парень. Приходил в кафе, тоже там сидел, в кофейне для студентов, там варили в песке кофе. Познакомились c ним, он музыку прекрасную слушал всегда, очень стильный человек, какое-то время ему негде было жить, и он в моей мастерской ночевать приходил, мы общались, слушали Джимми Хендрикса диски или другие хорошие диски. Благодаря ему я услышала что-то необыкновенное из музыки, прекрасно было, хорошо. Это было году в 82м.
Потом один раз у Петлюры сидим, смотрим – идёт Борис с таким портфелем подмышкой, говорит:
– Я сейчас тоже открываю свой клуб.
– Как так? – говорим. А он:
– Да, я увидел символ – две фигуры, вращаются в разные стороны, и понял, что я сейчас открою Третий путь. Прекрасное место я нашёл в центре, зарегистрировал там документы.
Мы очень удивились, и действительно он открыл клуб такой, и этот клуб существовал долгое время, и там всегда очень творческая атмосфера была. Борис держал жёсткую дисциплину, он не пускал посторонних людей туда, и проводил замечательные вечера. Там были дискотеки, мы танцевали очень хорошо у сцены, очень весело танцевали, и с тем же Гариком, и с теми же друзьями – отплясывали там до ночи, слушали музыкантов. Борис очень любил группу «Корабль», которая выступала там часто. Мы там тоже выступали, один раз выступали с Ирой Балдано – программу делали «Два лица буддийской Москвы». У Мандельштама есть стихи о буддийской Москве – вот по мотивам этой темы делали выступление.
У Бориса каждый раз, как ни придёшь, всегда менялась даже внешняя аранжировка пространства – какие-то другие занавесы, другие рекогносцировки пространства, изменялось всё всегда, было живым. Это всё было талантливо и красиво. Липницкий там показывал фильмы памяти Курёхина, также смотрели там фильмы про рок-музыкантов, это было очень здорово. Борис рано потерял родителей, насколько я знаю, и он занимался самообразованием, он сам себя сделал – человеком, который ярко выглядит, красиво живёт, красиво одевается и окружён интересными людьми. И он так и держал это пространство, светлая ему память, и пусть это пространство вернётся к его жене Ладе Раскольниковой, которая старается это пространство вернуть, потому что этот клуб должен вернуться к ней и к тем людям, которые там до сих пор хотят поставить колонки и проводить концерты, вечера, потому что людям нужна творческая и одновременно не выхолощенная, а подлинная творческая среда для общения. Я надеюсь, что это произойдёт и Ладе хотя бы аналогичное помещение предоставят. Клуб – это не только стены, но это и это определённая культура наработанная. Борис наработал определённую культуру, культуру общения, культуру пребывания.
Первые свои художественные работы я писала пастелью, когда я жила на Планерной, и у меня были старые обои. Я приклеивала листочки на стену небольшого формата и на них каждый день рисовала пастелью, портреты в основном. У меня много портретов создалось за эти годы. Иногда среди ночи просыпалась – рисовала свои сновидения. Потом я перешла на масло. Может быть, я до сих пор и не научилась маслом рисовать, как кто-то говорит, может быть, я какой-то свой стиль нарабатываю, не знаю, гожусь ли я в живописцы, но мне нравится сам процесс общения с холстом, общения с краской. У меня было несколько выставок, не так много, одна персональная в клубе Дом – Александр Шумов, искусствовед из Швейцарии, организовал мне эту выставку. Выставлялись мои работы в Третьяковской галерее на выставке “Искусство женского рода”, великолепная выставка, женское искусство с XV по XX век, на пяти или шести биеннале современного искусства. Я много выставлялась с феминистской арт группой, куратор которой Наталья Каменецкая, моя подруга художница.
Каждый кусок Москвы драгоценен, неповторимым, как зыбь воды, и Москва с нами общается, и мы её должны беречь. В Москве я несу как будто невидимую вахту, у меня очень сильная связь с этим городом. Я чувствую эту очень важную связь, которую может быть ещё всего несколько человек сохраняют и поддерживают. Если не будет Москвы, у меня поменяется сознание или я от чего-то оторвусь. Мы находимся в Москве, которая связана с несколькими измерениями, и Москва, драгоценная для нас, сейчас она исчезает, как и многие города – Париж, он тоже исчезает, трансформируется, это неизбежный процесс, и в связи с миграцией населения очень большой, ростом информации, смешение культур происходит, и это, с одной стороны, очень интересно – мы больше сливаемся со всем миром, и это хорошо – взаимопроникновение культур, глобализация очень хорошая вещь, но с другой стороны, непередаваемая боль и нерв особый московский, он иногда перестаёт ощущаться.
У меня была музыкальная тема “Простые городские прогулки в условиях замкнутого неба, видимого только здесь, только нам.” Имеется в виду, что есть определённый круг творческих людей, которые вместе смотрят куда-то, хотя и из разных точек. Вова Терех, как продюсер, объединяет музыкантов какого-то такого круга, он важный человек для меня, очень поддерживал, без него такого моего песенного проекта может и не было бы.
ДЛЯ SPECIALRADIO.RU
Материал подготовил Евгений Зарубицкий
Зима 2018
