Все мы так или иначе становимся взрослыми людьми и, если мы нормальные люди, то рано или поздно мы заводим семьи. Именно на этом этапе случается самое главное. Так произошло и с моими родителями, и в какой-то момент у них появился я. События в жизни каждого человека делятся на главные и второстепенные. Семиструнную гитару за символичные 7 рублей 40 копеек мне, по её собственному почину, купила мамаша, когда мне было лет двенадцать. Причём у меня и в мыслях не было, что её, гитару, надо пощипывать, а также мне в голову тогда не могло прийти, что именно это событие – главное в моей жизни, а эти семь сорок – самые главные деньги, которые были вложены в мою будущность.
Сейчас я не могу себя представить без этого инструмента. Кроме того, гитара – очень древний инструмент, восходящий к лире, от которой произошли все струнные, включая фортепиано. Восток от Запада отличается всего одним словом – вот этим самым – фортепиано. Это слово – пропасть между двумя этими мирами, и иной раз мне просто не верится, что такое может быть. Придумать и не придумать фортепиано – это два разных варианта реальности, настолько разных, что, конечно, они взаимно исключают друг друга, и, конечно, они никогда не сойдутся. Но в тоже время, мне не хотелось жить в мире, где вместо арабских цифр были бы римские. Все мы – европейцы, правонаследники Рима, но пользоваться сегодня римскими цифрами было бы идиотизмом.
Сама гитара как музыкальный инструмент, тем не менее, пришла из Северной Африки. Строго говоря, это арабский, восточный инструмент. Я уже опускаю такие вещи, как барабанный бой, который, конечно, африканского происхождения. Для меня ничуть не удивительным было увидеть в какой-то момент Роберта Планта, обсаженного вокруг себя турецкими дервишами, потому что я всегда знал, что восточный мугам – это рок-музыка, просто она без усиления, без электрифицированного риффа. Даже вокал у них был поставлен роковый, у этих звёзд мугама.
Я возник не на пустом месте. Мой батя, который в тех краях, на Кавказе, вырос, он всё время ходил по дому и мурлыкал эти высокотонные мугамы, насколько я сейчас понимаю, Плантовским голосом. Поскольку всё это поётся на каких-то теноровых тонах, всякий кавказец отличается от славянина тем, что кавказец всё время это мурлычет, он не может жить без этого. Когда я прибыл в армию, я был в шоке, потому что славянские призывники – они как-то тусуются, а кавказские призывники, как только они оказались в казарме вместе, в первый же вечер садятся кружком, берут табуретки и колотят по ним – дыг-дыг-дыг-дыг-дыг-дыг-дыг, и так часами. И я понял, что это совершенно разные люди – восточные и славянские.
Конечно я не могу сказать, что эти хорошие, а эти плохие. Взять, например, славянского человека. Что бы мир делал без Термена, являющегося, собственно говоря, изобретателем синтезатора как такового? Мир бы просто не был бы таким, каким он есть сегодня. Человечество должно было его и его потомков озолотить за это судьбоносное изобретение. Если бы не было бы АКМа, то его нишу занял бы любой другой пистолет-пулемёт. А вот без синтезаторного звука нам всем, сегодня обрётшим независимость от звукозаписывающих фирм, пришлось бы ой как туго.
Когда я общался с Лидией Кавиной, меня поразило то, что родственница такого марсианского человека, могла не обратить внимание не только на меня, но и на то, на чём я играю – на мандолине, а ей стало интересно. Я считаю, что потомки Термена, а не Арбрамовича, должны владеть всеми этими яхтами, потому что мир им, а не Абрамовичу, обязан синтезаторным звуком и всеми теми умопомрачительными возможностями, которые стали сегодня нашим бесценным достоянием.
И это при том, что среди людей молодых почти никто не слышал имени Термена. Да что Термен – люди уже не знают, что такое Abbey Road. У меня был студент, который всё-таки сфотографировался на этой зебре, он был там. Но он при этом никогда не слушал альбома Abbey Road! Это уже смерть, пусть не физическая, но смерть. Для меня это всё равно, что взять живого человека и начать закапывать в яму, настолько жизнь теряет смысл, если ты не заешь, что такое Abbey Road. Я это говорю утилитарно, потому что без Abbey Road не может человек быть нормальным человеком, по крайней мере счастливым или просто даже таким, с кем о чём-то вообще говорить хочется.
У нас на дому однажды делали ремонт какие-то киргизы, мы с ними подружились, они оказались удивительные люди, добрые, они были счастливы, что мы им подогнали незапланированную денежку, всё было хорошо до того момента, когда я в беседе с ними выяснил, что они не знают, что такое Битлз. Не то, что Abbey Road, они слово Битлз не слыхали за всю свою жизнь, живя в 21 веке. Тут я понял, что мир – это пропасть, это пустыня Сахара, где сыпучие барханы невежества запросто накроют и погребут под собой любую врождённую добродетель.
Поэтому, если вы не найдёте в доме гитарёшку за 7-40, или, если это зажиточный дом, и вы там не найдёте музыкального инструмента, мне не интересно будет в этот дом зайти. А ведь с большими деньгами можно поставить белый рояль в своём роскошном холле, что поразит, по крайней мере, моё воображение. Но у большинства “нормальных” людей нет такой фантазии, им это просто не приходит в голову, ибо в них изначально не заложена эта потребность. Про Лексус они понимают, а про белый рояль уже нет – у них нет такой системы ценностей. Это очень горестно, и не потому, что они другие, а потому, что они никогда не будут счастливы. В моем понимании того, что такое счастье.
Как вы можете счастливо жить на этом свете, если вы не подходите к инструменту, не открываете крышку фортепиано и не берёте пару понравившихся вам аккордов. Люди, которые не могут подойти к роялю и наиграть мелодию, например, Backstreet Boys, никогда не могут быть счастливы хотя бы, потому что они никогда не почувствуют очарования этой музыкальной темы, не получат удовольствия от игры на инструменте. Нужно просто наиграть несколько тактов песни Tell Me Why, чтобы понять, насколько это нечеловеческая музыка. Я очень часто общался с иностранными музыкантами о музыке, и они меня в упор не понимали, как я могу тащиться от этой музыки – Tell Me Why. А как от неё можно не тащиться, если она в Си-Миноре, и уже от трёх начальных нот этой мелодии у меня просто сносит крышу – настолько это хорошо и неповторимо.
Мне повезло, потому что мама просто подарила мне инструмент, и естественно, мне пришлось выяснять первые несколько аккордов. Я даже помню, что это была за песня – “11й маршрут”. Эту песню пел Евгений Королёв: “Бродит одиноко по свету, одиннадцатый маршрут – путь его не ведом и на конце не ждут.”
В эти две строчки вложились три аккорда. Тогда ты понимаешь, что в этом что-то есть, что на этих трёх аккордах могло всё и остановится, но нормальному человеку, понимающему, что жизнь – это не однокомнатная квартира, а анфилада комнат, всегда интересно, что там интересного в соседней комнате, и оказывается, что в соседней комнате есть ещё шестиструнная гитара, а комнатой дальше гитары бывают электрифицированные. Когда я услышал в городском парке электрогитару, у меня просто снесло крышу, настолько это божественный звук, настолько это было ни на что не похоже. И я до сих пор считаю, что электрогитара – это самый фантастический звукодел.
Вроде бы, синтезаторы сегодня могут изобразить даже те звуки, которых нет в природе, у синтезаторов невероятное богатство звуковой палитры, так, что это просто нереально. На них можно синтезировать звук, который, повернув ручку, уже не сможешь повторить потом, и мы можем сами на нём синтезировать любые звуки. Но гитара, у которой не так много возможностей, остаётся сказочным инструментом. Хотя, сама по себе гитара, ведь тоже понятие растяжимое, потому что какой-нибудь Crash Boom Metal – это один Power Chords, а какой-нибудь Mark Knopfler – это вообще другое, я уже не говорю, о том, как Knopfler пользуется удивительным мелодическим стилем гитары. Очень много попсовых подделок, которые слушаешь и понимаешь, что это сделано в его стилистике.
Хороший музыкант – это тот, у которого свой почерк. Можно любить или не любить Черномора, как я его ласково кличу (Ritchie Blackmore), но у него свой узнаваемый и ни на что не похожий стиль, и можно как угодно к нему относиться, но его стиль совершенно индивидуальный, а это дорого стоит. То же самое я смогу сказать про группу Police – когда, казалось, что уже всё сделано и испробовано в рок-музыке, эта группа открыла следующую страницу в роке. А группа U2 подарила нам совершенно новую гитару, окрасившую рок-стилистику с абсолютно другого ракурса, доселе неведомого. По-настоящему бесценны те рок-коллективы, которые поднимают рок-музыку на качественно новую ступень, распахивая новую дверь этой бесконечной анфилады комнат.
Песни ABBA появились, когда было пресыщение и роком, и джазом и всем, чем угодно. Когда я познакомился с ребятами из группы Центр, у меня была маниакальная одержимость наигрывать на фортепиано необыкновенную аббовскую мелодию – The Winner Takes It All. Эта песня – пример того, чего мало кто может – придумать такую мелодию, чтобы ей не было равных на этом свете. Прекрасная песня та, которую ты начинаешь играть на фортепиано, и с первых же нот ты понимаешь, что это божественное удовольствие, и что это ангельская музыка. Меня поражает только одно – как много людей которым всё это до фени. Конечно, решительно на всё при желании можно забить. На всё. Но не получится ли потом так, что тем самым мы отказываемся от собственного бытия, от личной необходимости прожить свою жизнь не как-нибудь, а счастливо?
Я преподаю сегодня в языковой группе из семи человек, и редко бывает, чтобы один из них хотя бы насильственно, хотя бы из-под палки ходил в музыкальную школу. А если человек не ходил в музыкальную школу, как я ему объясню английский глагол deminish, если человек не знает, что такое diminuendo? Дело не только в этом. Музыка имеет прямое отношение к жизни. Если вы не знаете разницу между мажором и минором, как я вам объясню, что такое majority или minority? Я уже не говорю, что бывают разрешения доминант септаккорда двух типов – автентичные, то есть настоящие и плагальные, от слова plague – чума. У великого русского литератора Пушкина в Маленьких трагедиях, в Пире Во Время Чумы, в начале говориться, что это творение взято «из вильсоновой трагедии: The City of The Plague».
Так вот, я хочу сказать, что люди, которые мимо всего этого пролетают, они, в общем-то, беспомощные, ни на что не способные люди. Если твоё сердце приросло к тому, что тебе может вообще-то никогда не понадобится, но оно у тебя есть, если ты это впитываешь, не проходишь мимо, то я считаю, что в этом и есть смысл жизни. Чем отличаются от нормальных людей бомжи и олигархи? – тем что они к нам не имеют никакого отношения – к нашей жизни и нашему бренному миру. С двух разных сторон, но они одинаково не имеют отношения к нам с вами. Просто одни кайфуют в дерьме, другие кайфуют в облаках. Хотя, как говорят, Абрамовичу сложнее, чем бомжам. Последних не вносят в черные списки людей, которым заказан въезд в Великобританию. Поэтому, может быть, неизвестным и заплёванным человеком быть иногда выгоднее, чем таким одиозным и занимающим какое-то место в списке Форбс.
Я не верю, что если вы очень богатый человек, то к вам пришли девушки исключительно из любви к вашей тушке. Я в это просто отказываюсь верить. Они приходят к вашему кошельку, и им не важно, кто там рядом с ним. Они могут прийти к любому владельцу кошелька, потому что они приходят к кошельку, а не к человеку. Поэтому, в каком-то смысле, быть безвестным, непопулярным, выгоднее, потому что все относятся к тебе так, какой ты есть, а не через призму кошелька. Конечно, если ты просто талантливый человек, но не раскрученный, это вообще никого не волнует в хорошем смысле. То есть, как бы я ни пытался объяснить каким-то знакомым людям, что мои песни занимают первую строчку в Англии, никто кроме самых близких людей не врубается о чём я говорю. А ведь это очевидный факт, что месяца два месяца мои три песни просто оккупировали английский хит-парад. Не тот хит-парад, что МТВ, а социальная сеть. И даже сейчас эти песни болтаются там в первой десятке.
Есть такой мощный портал numberonemusic, и там от одного участника можно бесплатно повесить всего три песни. А что такое три вещи, если я чуть ли ни каждый день пишу новую вещь. Поэтому мне приходится множить проекты на этом сайте, обманывать их через ай-пи, в общем, целая песня. Таким образом, сто, может быть двести песен моих на их просторах живут, и мне приходят отзывы типа того, что – эта песня лучшая из всего того, что я слышал. А ведь это пишут люди, у которых есть Bon Jovi, да всё что угодно, включая Robbie Williams. Кто-то мне из иностранцев прислал такой текст, что ему было плохо, он нашёл мою песню и много раз её слушал, и ему стало легче. Мои песни обладают ещё и терапевтическим воздействием на людей. В этом смысле я очень счастливый человек, потому что во всём мире есть люди, которые говорят, что целый день слушают одну мою вот эту вот песню.
Меня очень растрогало то, что моя самая любимая песня из всего того, что мною создано, кто-то на неё тоже обратил внимание. Сколько я ни пытался подсунуть её концертным исполнителям в тех редких случаях, когда нас куда-то зовут, люди не врубаются. А кто-то из западных людей сказал мне, что именно вот эта песня самая любимая. Девушка прислала мне письмо, что это её самая любимая песня.
Я уже не говорю про то, что какая-нибудь моя песня была номер один где-нибудь в Польше. Для меня, конечно, предметом особой гордости является то, что она была номер в Великобритании, потому что этот проект мой Blane Sline – это проект, который у них там очень котируется. А там ещё есть проблема с ай-пи – если они тебя вычислят, что ты не то, что ты есть, то тебя выкинут без предупреждения.
Вернёмся к моему детству. Мы сделали школьный ансамбль, и стали брать по возможности импортные шлягеры, и приделывать к ним русскоязычные тексты. Тогда был железный занавес, и то немногое, что до нас докатывалось, была в основном польская эстрада. Через это дело я выучил польский. Польский язык в пассивном варианте для меня близкий. Червоны Гитары – это были польский Битлз, и они под них необыкновенно закашивали. Группа Скальды – это уже такая эстетская группа, из их культурной столицы – города Кракова. Я очень горжусь, что в городе Кракове одна моя песня была на первом месте.
В Скальдах было два брата Зелинские – один пианист, а другой скрипач, трубадур, всё что угодно, и это был очень мощный тандем, и они очень много сделали для польской песни, для польской эстрады, в 70е очень много раз к нам приезжали, но я их видел не в нашей стране, я их видел в 73 году в Германии, потому что я тогда целый год учился в последнем классе школы в Германии. Я увидел своих кумиров вживую – это было одно из самых моих больших потрясений в жизни – увидеть то, что можно послушать только на пластинках.
В 66 году вышел культовый фильм комедийный про эстрадную музыку – Самозванец с гитарой.
В фильме были перебраны практически все звёзды польские – их там показали, за исключением Червоных Гитар (в АССЕ тоже не было Васи Шумова, зато были его подражатели с песней про ВВС). Этот фильм для меня самый главный – я его, конечно, смотрел на русском языке, но песни там были на польском – одну песню, всё-таки, перевели на русский и перепели соответственно. Годы спустя всё как-то сошлось, и сегодня у меня есть ДВД на польском языке, где этот фильм возвращает в прошлое нажатием кнопки.
Самого режиссёра фильма Ежи Пассендорфера нет в живых, а фильм остался, причём он снят в 66м году – а это самый пик битломании, когда Битлз отъездили гастроли, выпустили свой самый главный альбом – “Рубероидная душа”, и соскочили с гастрольного графика навсегда, чтобы впредь работать в студии. Хотя, может быть, то, что они сделали в студии после 66 года – вот это и есть самое интересное и ценное из всего их наследия. 67й год – Сержант Пеппер – самый революционный альбом – считается, что, когда он вышел, а все и так уже были от Битлз по-хорошему в шоке, это стало эпохальным событием в мире популярной музыки, и когда появился этот альбом, это была просто-напросто настоящая революция в роке.
Роллинги – мною очень уважаемая группа, и у них полно хитов. Взять, например, их альбом Beggars Banquet – это же в общем-то, примерно то же самое, что Abbey Road – по силе воздействия, по значению в музыке, но просто мне кажется, что, если бы они не сделали страшную вещь – не изгнали бы своего наркомана, который их собственно и собрал – это была его группа, если бы они не уволили своего Васю Шумова, то, конечно, это была бы гораздо более интересная группа. Но они это сделали и поступили, я считаю, чудовищно. Они направили стилистику группы в совершенно другое русло. То же самое случилось, когда не стало этого безумца из Pink Floyd – группа стала другой, и звучание её стало другое, и люди стали играть совершенно другую музыку.
Битлз – они, по крайней мере, были экспериментаторами, они открывали новый мир, а Роллинги, они пользовались американскими полуфабрикатами. Они были, конечно, тоже эпохальной группой, Роллинги, но от них не возникает ощущение, что они сделали революцию в музыке. Они сделали революцию в музыкальной коммерции – они коммерциализировали музыку, превратив её в шоу-бизнес. Битлз тоже начинали как подражатели американизмам всяческим, но смогли отделиться в свою стезю, начали открывать другие миры. А Роллинги, как мне кажется, они просто разрабатывали эту коммерческую жилу, не самым плохим образом, но они не открыли что-то такое, отчего бы мы, например, ахнули и не могли прийти в себя по сей день, как это было в случае с Битлз.
Битлз смогли из простого юношеского увлечения прыгнуть в марсианские измерения. Удивляет другое – ведь сколько в мире кавер-групп, великолепно исполняющих музыку “Битлз”, однако при этом всё равно крышу сносит исключительно от кадров старой хроники, а имитаторы как-то даже издалека не могут сравниться с оригиналом. Сколько на белом свете существует вариантов исполнения песни Satisfaction, но кто сравнится с вокалом Мика Джеггера?
Всю главную часть жизни в детском возрасте я провёл в Амурской области. Это целых три года юношеского становления, когда ты становишься тем, кем будешь потом всю оставшуюся жизнь. Только под занавес школы мне посчастливилось найти себя окончательно, понять более-менее себя и стать человеком, который понял, что он не может жить без музыки, без гитары. Под занавес школьного бытия мне, в довершение ко всему, посчастливилось попасть на целый год учиться в Восточной Германии, куда батю направили служить.
Прошли годы, и я понял, что то, к чему мы припадали ушами в Германии, а слушали мы Радио Люксембург, объединило нас с миром западного рок-н-ролла, ибо выяснилось, что наши кумиры, например, ребята из группы Wings, делали то же самое – для них это точно так же было смыслом жизни – слушать именно это радио. Это было радио, которое транслировало американские шлягеры для американских военнослужащих, расквартированных в Европе, чтобы им не было скучно. Но самым главным и благодарным слушателем этого радио были не американцы, а я, потому что для меня после этого радио не осталось ни каких сомнений по части того, что в этой жизни для меня самое главное. Я уже не говорю о том, сколь мне необыкновенно свезло в этой жизни.
Представьте, 72й год, ты приезжаешь в Тюрингию, и уже в поезде, в транзисторе, ты слышишь крокодиловый рок, мать его. Когда мы туда приехали, из динамиков роскошного советского радиоприёмника рижского производства понеслась как заговорённые один за одним – Lou Reed – Walk on the Wild Side, или Alice Cooper – I wanna be elected, и всё в таком духе. Я уже тогда услышал группу Geordie песню Don’t Do That. Geordie – это тот самый человек, певец, который потом стал петь в AC/DC. Уже тогда, в 72м году, я понял, что никто, никогда, нигде, ни при каких обстоятельствах так круто не споёт. В то время я ещё не знал, что бывают какие-то фальцеты, мне просто казалось, что это просто какая-то нечеловеческая музыка, а песни поют как минимум инопланетяне.
В своём благодарном сердце я привёз немеркнущую любовь к группе Поющие Гитары – я их очень уважал и даже сейчас отношусь к ним с пиететом и теплотой, очень уж они были хороши. Даже там, по ГДР-овскому телевидению они пели кавер на песню Christie – они перевели её на русский язык что-то типа – Воскресенье – радостный день. И даже в Германии их было очень приятно увидеть и услышать, они совершенно не позорные были ребята.
Кто-то мне из моих немецких однокашников дал свою домашнюю гитару, и этот немецкий период я жил с чужой гитарой, я её пощипывал с огромным удовольствием. Своя гитара – это было совершенно не осуществимо. Перед отъездом мы с матерью судорожного ездили по немецким городам в поисках электрогитары, но так и не ничего не нашли почему-то, и получилось, что по приезду в Москву купили в магазине на Неглинке инструмент за 156 рублей – Орфей. Это была моя первая реальная электрогитара, она у меня до сих пор висит на стенке, но, правда, уже перекрашенная в чёрный цвет и переделанная на электрическую 12ти струнку. Время от времени я играю на ней соло для своих записей, потому что у неё звук необычный.
Болгары неплохо делали электрогитары в сравнении с советскими – у первых звучание на много лучше бывало. Советские электрогитары были на самой низшей ступени музыкального качества, на них вообще играть было невозможно, не только в смысле удобства грифа, который был сработан грубо и безобразно, а главный недостаток – это электрообмотка звукача – они умудрились сделать такое количество витков и из такой проволоки, что звук был совершенно похабнейший. Если бы я знал, что звукач – это просто магнитик и какое-то количество витков, может быть, я сам замотал бы.
Мне тогда было совершенно невдомёк, почему чешские или ГДР-овские звукосниматели звучат совершенно по-другому. У нас же в совке делали всё, чтобы у советского человека вызвать полное отвращение ко всему родному. И это не только же гитар касалось. Если вы себе покупали советские очки, то это были не очки, а оглобли, которые сделают ваше лицо таким уродливым, что вы сами будете себя презирать. Поэтому, когда сегодня говорят, что не всё тогда было плохо, я просто не понимаю, о чём идёт речь, потому что у меня то время ассоциируется с абсолютной нищетой и убожеством, а также культивируемой ущербностью.
С большим удовлетворением я сейчас читаю мемуарные воспоминания музыкантов о том, что они втыкались туда же, куда втыкались мы – в радиоприёмники. Оказывается, во всех радиоприёмниках той эпохи были две дырки – для динамиков.
Первая примочка мною была куплена, когда я был уже студентом, это был рижский фузз. Плохой его особенностью было то, что, если чуть-чуть прибавить громкости, он тут же начинает трещать. Но за неимением лучшего, вполне мог сойти. Меня очень удивляли люди, которые сами моги собрать его. Для меня это до сих пор небожители – люди, которые могут своими руками спаять плату на усиление. Я считаю, что это самый ценный дар. Если бы меня отмотать лет на пятьдесят в прошлое, я бы сейчас поступал на радиотехнический, чтобы уметь всё это делать. Я только сейчас понимаю, что пошёл чуточку не по тому пути, потому что полно было людей, которые и усилки мощные собирали сами и делали примочки. Но самое главное в жизни – это знать, чего ты хочешь, а это иногда приходит очень задним числом.
Очень многие вещи открывались мне сами собой, потому что после этого культового польского музыкального фильма я пытался дома спародировать тот звук, который слышал на экране. И, как мне кажется, я придумал, что сруну можно не обязательно дёргать, её можно щипать. Мы это назвали щипком. Потом, через годы, выяснилось, что это называется играть слэп. Я не хочу сказать, что я придумал этот слэп, но это был 69й год и я играл щипком, как мы это тогда называли. Потому что в конце концов есть ещё и гармония, есть ещё гармонический мажор, минор, без этих сведений в музыке тоже делать нечего, точно также, как в иностранном языке без грамматики, поэтому, если ты хочешь быть музыкантом, приходится как-то компенсировать.
По иронии судьбы, я – единственный в семье, кого не отдали в музыкальную школу, но вокруг меня все учились, я присматривался, прислушивался и даже спрашивал, поэтому в каком-то смысле я не остался совсем в стороне. Кончилось тем, что когда я своего сына повёл на вступительный экзамен в музыкальный колледж, то я случайно оказался на консультации для абитуриентов, и там был мой триумф, потому что рядом сидели девушки, которые окончили с отличием училище, пришла преподавательница и дала музыкальное задание на слух – открыла рояль и быстро так накидала 6 аккордов. Какие аккорды? – спрашивает. Тишина в ответ. Она ещё раз наиграла, и опять тишина. С третьего раза я всё-таки записал то, что услышал, и единственный, кто проквакал, что это первая ступень, шестая, седьмая. Учительница обрадовалась, – Правильно! Но почему без обращения?! Девушки отличницы же просто ахнули, я был тогда молоденький – они думали, что я тоже поступающий, они на меня с таким уважением стали глядеть, с восторгом, я был для них Паганини. Это был мой триумф, потому что никто не мог решить эту гармоническую задачу, а я смог – без единого урока музобразования.
В нашей школе, где мы учились в Амурской области, был очень толковый парень, я с ним даже сейчас переписываюсь иногда. Он странный конечно, он и сейчас тоже такой же странный, хотя сейчас он уже дядька, но он знал аккорды на гитаре, реальные все основные аккорды на шестиструнной гитаре, и он был первым, кто мне их показал. До сих пор я всегда ему об этом пишу, что я ему очень благодарен, потому что, чтобы я делал, если бы в те школьные годы мне он не показал эти аккорды. Пусть он странный человек, пусть он свою жизнь потратил на совершеннейшую ахинею – его идея была из обычных простых людей стать профессиональным композитором. И он уже почти добился своего – осталось просто сделать рывок куда-то в сторону Союза композиторов, и тут совдеп рухнул, накрыв все его честолюбивые планы. И он, который и до того то был странным, после этого вообще сделался неживой просто. Но тогда для меня был совершенней шок, после того, как он показал мне аккорды – я теперь знал, как это берётся.
После этого, я стал понимать, что есть какие-то обращения, что один и тот же аккорд можно взять в трёх вариантах. Когда ты учишь всё это сам, конечно, это всё занимает очень много времени. Чем ценен хороший учитель – тем, что это самый краткий путь отсюда туда, а когда ты делаешь это всё сам – это растягивается на долгие годы, но зато это всё пропущено через тебя, то есть у тебя нет того, что ты что-то не понял, потому как ты сам всё это надыбал, сам проделал этот путь.
Чем скрипка ценна, что такое быть виртуозом на скрипке – это играть не просто интервалами, терциями, а, допустим, децимами. То есть, для меня Паганини – это человек, который играет децимами. Это, конечно, всё очень увлекательно, это сказочный мир. В отличие от мира лингвистики, где сколько языков, столько и слов, столько и письменности, столько и особенностей, и в каждом языке эти особенности свои – то в музыке одна общая грамматика, общая письменность. Разница – это звукоизвлечение: одно дело – ты дуешь в тромбон, другое дело – ты поёшь на скрипке или нажимаешь клавиши на фортепиано, но, по сути, это всё одни и те же ноты в разных регистрах и в разной подаче, в разном окрасе. В этом смысле это не то, что ты знаешь английский язык, а потом начинаешь учить арабский, где общее только то, что там тоже есть подлежащее и сказуемое.
В Амурской области в школе у нас только в школьном ансамбле всё наладилось, мы уже играли на городской площадке, даже летом зарабатывали деньги, 90 рублей в месяц, а по 69му году это были очень мощные деньги для школьника. Поэтому, бросать всё это мне было очень горько. Кто знает, останься я там с ними, может мне не пришлось ждать так долго для того, чтобы в конце концов попасть в группу Центр через очень много лет. Может за эти 10-12 лет я уже чем-то стал бы. А так между этим – единственное, что мне удалось – сделать на пару месяцев солдатский ансамбль в 80м году.
Помню школьный вечер, и к нам пришли играть солдатики – солдатский ансамбль. В какой-то момент, я договорился, чтобы сыграть самому и спеть. Единственное, что помню, что это была какая-то композиция в Ми-мажоре, некое гармоничное соло. После этого явления, меня тут же приглашает на танец одноклассница. Когда попозже в тот же вечер я ещё сел за барабаны и дал какое-то соло там, вокруг был полный аншлаг.
Конечно, у нас была группа в институте, причём не самая плохая. По крайней мере, я познакомился в институте с очень важным для меня человеком – Андреем Кравченко. Совершенно безумный был человек, учился на английском факультете, обожал американский рок. Мы с ним сошлись на почве обожания американской группы Grand Funk, он просто пел их песни, и в нашем репертуаре были песни группы Grand Funk. Я тогда не мог себе тогда представить, что пройдут годы, и мой сын пойдёт на концерт Марка Фарнера, и будет потом с ним фоткаться и разговаривать, и рассказывать Марку, как его батя в институтские годы играл их песни в советском ансамбле. Но это было позже, а тогда…
Тогда я был в шоке от этого Кравченко, потому что он был великий человек по силе своего дарования. По одному параметру я его без преувеличения могу поставить рядом с Миком Джагером, потому что у него была, как и у Мика, лужёная глотка. Чего стоит один только такой комический случай: они с друзьями были на футбольном матче, сидели на трибунах. Я сомневаюсь, чтоб Мик Джагер мог своей глоткой в состоянии лёгкого подпития изобразить вой сирены. А Кравченко смог это сделать, после чего его забрали в милицию, потому что началась паника. Ходят легенды про Шаляпина, что он силой голоса разрушил гранёный стакан, а сирену изобразить могёшь? Вот такой был человек Кравченко. Я уже не говорю про то, что он любил правильную музыку.
Кончилось его творчество очень просто. В итоге, он, человек, с отличием окончивший этот английский факультет, этот Андрей Кравченко, после института для себя решил, что интеллигентским хлебом много не заработаешь, гораздо надёжнее сесть за грузовик и иметь свои 200 рублей гарантированно каждый месяц. То есть он стал просто водителем, шофёром. Это меня очень покоробило, я не мог себе представить, чтобы человек с такими дарованием и талантами просто себя обнулил, потому что, если ты крутишь день и ночь баранку, о чём может идти речь. На этом всё и кончилось. Нет, я не осуждаю, отнюдь. Я просто недоумеваю, как можно так легковесно отнестись к своей неповторимости и одарённости.
Для меня всегда смысл жизни был в следовании какому-то идеалу, мечте, потому что, если начать жить обыденными интересами, ты сразу теряешь все свои отличия от предыдущего поколения, которое жизнь положило на то, чтобы свести концы с концами, но более в той жизни ничего не было. Я не говорю, что этого всего не надо было делать, но я считаю, что одного этого – быть просто хорошим родителем, гражданином, мужем – этого мало. Нужен ещё смысл жизни, потому что, если у тебя нет смысла жизни, зачем тогда всё остальное. Поэтому, когда люди собственными руками удушают свою лебединую песню, это для меня всегда было чем-то чудовищным, непонятным и необъяснимым. Сам бы я никогда не мог отказаться по доброй воле от мечты, от иллюзий обычных даже, потому что иллюзии – они так и останутся иллюзиями, но это то, без чего ты не сможешь быть счастлив.
Искусство – это ведь тоже иллюзия: соловей просто чирикает, не думая о том, что он переходит в до-мажор или ещё куда-то. Музыки в чистом виде – её нет. Музыка – это иллюзия, созданная человеком, то есть это то, что человек придумал как иллюзию для себя лично, для собственного удовольствия. Но, почему тогда она так много значит? Потому, что это не просто иллюзия, это может быть что-то такое, что человек подсмотрел у космоса. Есть такая теория, что человек не может придумать ничего такого, чего нет в природе – вы не можете создать произведение, даже фантастическое, о чём-то таком, чего нет. Какая бы ни была фантазия в вашей голове, это всё равно откуда-то почерпнутая информация, любая фантазия, под собой имеет какую-то подоплёку, ничего не бывает просто так. Поэтому, иллюзия – это самое главное в жизни человека, особенно твоя иллюзия. Кто будет носиться и страдать твоими иллюзиями, кроме тебя самого? Это то же, что и ребёнок – он никому не нужен, кроме тебя. Если он тебе не нужен, как это часто бывает, кому он тогда вообще на фиг нужен. То же самое относится и к любви к женщине – если ты её бросаешь – кому она нужна, если она даже тебе не потребна?
Поэтому, я отношусь к этому очень трепетно, я считаю, что вот эти иллюзии, эти мечты, эти стремления к невозможному, в этом и есть самый главный смысл жизни – следования своим каким-то наклонностям. Не потому, что за этим что-то стоит, а потому, что без этого ты не будешь собой, ты не будешь счастлив, потому что не будешь следовать своим прихотям. Единственное, о чём надо позаботиться, чтобы эти прихоти были достойные, благородные, а не такими, как это часто бывает, к сожалению. То есть, для того, чтобы быть нормальным человеком, нужно ещё избрать себе достойные иллюзии, достойные принципы существования – например музыка, или иное творчество.
В районе Пушки на Тверской при совке стояли два роскошных книжных магазина, где торговали книгами из дружественных союзных стран. Там можно было увидеть югославскую книгу, например, до сих пор не могу себе простить, что упустил по тем временам за немыслимые деньги – 16 рублей, книгу на сербском языке – биография пианиста Артура Рубинштейна, о его молодых годах, книга «Музыкант в себе». В жизни очень часто бывает так, что, если ты чего-то сразу не сделал – всё – поезд ушёл. Например, купишь где-нибудь гитару, а потом проходишь мимо магазина, где ты её брал, и видишь, что на месте магазина теперь ресторан. На этой Пушке вместо тех роскошнейших магазинов, откуда у меня до сих пор есть книги на разных языках, в том числе книга о Бетховене на болгарском, из которой я узнал, что Бетховен обожал проституток, просто боготворил их, сегодня вместо тех роскошных книжных тоскливо тускнеют никому не нужные иномарки. Я понял, что эпоха изменилась. В этом есть смысл жизни – распорядится своей тушкой так, как ты считаешь нужным.
ДЛЯ SPECIALRADIO.RU
Материал подготовил Евгений Зарубицкий
Москва, лето 2018
