Наступил другой период. Для того, чтобы дальше играть с Шумовым, нужно было платить. Он в один из дней вынул из-под кровати роскошную чёрную гитару, дал мне в руки и говорит, что я должен за неё расплатиться. А, чтобы за неё расплатиться, мне нужно было тогда полтора года не есть и не пить, имея на руках жену и ребёнка. Конечно, об этом не могло быть и речи. Хотя, нашлись люди, которые выкупили – Чурилов, например, выкупил свой Telecaster. Это был 85-86 год. Уже ясно было, что здесь уже другая игра, другие события и другие интересы. У Шумова началась эпоха наёмников.
В Москве у него все музыканты были новые, а во Франции у него были ещё и студийные музыканты, которые на свой манер записывали Всё Наше Навсегда, и всё прочее. Это уже записывали фирменные музыканты студийные, поэтому началась мания величия, а это не самая полезная вещь для творческого человека, особенно если в музыке ты не Владимир Кузьмин, который играет ещё и на саксофоне, и на скрипке. Чтобы пренебречь другими, надо быть, хотя бы, не хуже тех, кого сливаешь. В общем, обычная история.
Я считаю, что состав – это самое главное для того, чтобы группа была интересной. Наёмники – это другой случай, это не группа а проект. Цветок И Мотылёк – это, кстати был единственный альбом того времени, на котором увековечен голос покойной Тани Диденко.
Последний раз я видел Локтева, когда он появился у Сергея Сабинина на квартире сабининской девушки. Вася на тот момент был в Соединённых Штатах, и нужно было заочно сделать запись какую-то – Шумов прислал электронную болванку, и нужно было её вокально и инструментально дописать. Локтев там должен тоже был спеть какую-то строчку, что он и сделал. Когда мы всё закончили, и Локтев ушёл, выяснилось, что у него артикуляция получилась вялая и звук просел. Сабинин хватается за голову, что делать! ай-ай! теперь из-за одной буквы ехать опять в локтевскую дурку, чтобы его забирать оттуда, чтобы он это перепел.
Я сказан Сабинину, что не надо никуда ехать, вырежи этот слабый звук в виде звукового штриха и перенеси на другую дорожку. Так и сделали, решив эту проблему. Это было в 2007м или 2008м году. Алексей тогда совсем был плох; едем в машине, и он при мне звонит родным и просит, чтобы его хотя бы на ночь пустили переночевать в собственную квартиру, и никто не соглашается впустить его в дом даже на ночь. Потом он звонит какому-то знакомому, говорит, что заплатит 1000 рублей чтобы просто переночевать, но кончилось тем, что тот не хочет и за деньги его видеть. И это человек, который имел на Шверника трёхкомнатную квартиру, где мы тусовались в своё время. Очень это было тяжёлое зрелище.
В своё время на той квартире Локтева мы познакомились с Союзом Композиторов – Александром Синицыным, который квартировался тогда у Локтева. То, что у него такой профессиональный человек жил в дому – было очень экзотично. В то время у них был Дуэт имени Чкалова с Михаилом Михайлюком. Михайлюк был очень славный человек, интеллигентный, тонкий, он с нами даже приезжал на Мосфильм, когда мы записывали вот ту музыку к фильму. Когда я играл свои партии, он сидел рядом с гитарой, смотрел на меня, и пытался повторить то, что я играю – ему было очень забавно и интересно то, что мы делаем. Потом он меня спрашивал, сам или я это придумал или откуда-то это взято, эти партии. В общем, чувствовалось, что он музыкант.
Я застал их не в момент творчества, а застал удивительный момент, как Михайлюк по утрам просыпается, и с 10 до 12 каждого утра он включал какую-то музыку, типа Black Sabbath – что-то такое одиозное включал, и каждый день два часа под эту музыку он играл на гитаре параллельно, стараясь попасть в запись. Меня это удивило, что у человека это зарядка такая. Он производил впечатление очень основательного, а главное упакованного человека.
Синицын вообще был удивительный человек, потому что он совершенно свободно держал себя с Троицким, без почтительных расстояний, запросто с ним общался, не постеснялся сказать ему:
– Что ж ты Виноградова не пристроишь на работу?
Я Синицыну пожаловался, что, мол, работы нет, что по глупости ушёл и не могу устроиться. Я наивно думал, что Троицкий меня устроит, у меня почему-то была такая идиотская мысль, что раз я знаю такого человека, как я могу остаться без работы. С Сашиной подачи Троицкий стал наводить справки и сказал, что да, действительно, можно устроиться в отдел информации в журнале Октябрь, но там грузин Нодия главный редактор, и он боится взять человека с армянской фамилией, потому что скажут, что это один кавказец привёл другого. И я опять остался без работы – супер-связи Троицкого не помогли. В итоге, на работу меня устроила, конечно же, жена – вот, кто меня вообще везде устроил. Поэтому всё, что у меня есть хорошего, включая группу Центр, я обязан этому одному человеку. Я уже не говорю, что она мне родила мою собственную рок-группу.
По логике вещей к Джоанне Стингрей меня должен был позвать наш барабанщик из группы Центр Саша Васильев. Но, как потом выяснилось, он звонил не по собственному велению души, а ему велел сделать это Троицкий. Мне до сих пор не понятно, как же так – мы с тобой играли вместе, и Троицкий тебя заставляет звонить, чтобы меня туда пригласили. Об этом мне не Васильев рассказал, а сам Троицкий потом признался, что это с его подачи меня туда позвали. Сейчас Троицкий в Таллине живёт, молодец. Он же хотел в своё время пристроить меня к Агузаровой, когда она ушла из «Браво» – сказал, что сейчас она на рекреации, и когда вернётся, вы сделаете группу. Слава богу этого не случилось, потому что оказалось, что она сумасшедшая, в общем-то, героиня. До того мы с Агузаровой часто пересекались, были даже на историческом концерте в Крылатском, где «Браво» первый раз прилично выступили.
Я считаю, что в Москве тогда была одна по-настоящему приличная группа, которая действительно умела играть и которая у меня вызывала нечеловеческую зависть по отношению к тому, как они играли – это была группа Гулливер Сергея Галанина. Сравните Шумова с Мальчиком В Теннисных Туфлях и Галанина с Вокменом. Причём, как потом оказалось, песня группы Гулливер про этого Вокмена была снята с песни одного норвежского попсового коллектива. Так получилось, что я сейчас дружу с барабанщиком этой группы Боровковым Сергеем и я до сих пор признаюсь ему, что, по моему мнению, Гулливер – единственная советская группа, умеющая играть. В общем, в этом нет никакого натяга и преувеличения, потому что, когда они выходили на сцену, они были королями подмостков. Так, как они играли – не играл никто, и никогда уже не сыграет. С Вежливым Отказом и Николаем Коперником я бы не стал сравнивать их. Вежливый Отказ – это не рок-саунд, Коперник – это тоже не очень рок-саунд. Это что-то другое, но никак не рок-группа, а Гулливер была настоящая рок-группа. Шутка ли сказать – на гитаре Валерий Горячев, которого позже взял к себе в группу, предварительно облюбовав, Кузьмин. В группу Кузьмина абы кого не брали, Кузьмин и сам гитарист от бога.
В то время Стингрей решила перебраться из Питера в Москву, а здесь ей нужно было иметь свой состав, и по наводке Троицкого, который невольно выступил в роли моего промоутера, мне удалось приобщиться к прекрасному, потому что именно через Стингрей, я понял, что такое играть на сцене стадиона. Помню, когда была настройка звука, и я просто на гидре взял Ля-минор септ – такое арпеджио, конечно, с фланжером, и в зале началась паника – люди стали от этого звука толкаться, люди почувствовали фишку и возбудились от одного аккорда. Я понял, что на стадионе играть проще, чем в клубе – гораздо больше отдачи, потому что в клубе это всё куда-то уходит, а тут ты видишь – люди любой твой звук перерабатывают своим телом.
Стингрей была единственная девушка, которая в нашей стране могла петь песню на английском языке. То есть она была абсолютнейшая звезда на нашем полу-таком-безрыбье. Это всё равно, что взять и сейчас поехать в Монголию и сказать им: Привьет! Я приехать в гьёрьёд Улиан-Бьятор!
Витас так сделал – он приехал в Шанхай, и ему там поставили памятник – не потому, что он такой талант, а потому, что у них там вообще нет людей с красивой европейской внешностью на эстраде, а китайцы от этого тащатся. Оказалось, что у них есть всё, кроме этого. Чем это кончилось? – Витас сидит у себя в поместье в Подмосковье и от тоски, что где-то ему стоит памятник, а здесь на него даже никто чхать не хочет, стреляет из пистолета в воздух, как Карслосн на крыше. Но, я о Витасе очень хорошего мнения, потому что через него про меня написали в журнале АИФ, когда меня с ним перепутали.
Когда в 2001 году был всенародный отбор песен для участия в конкурсе Евровидения, я отнёс вою фонограмму, и написал на ней – Валериус. Человек с фамилией Матецкий в присутствии журналистов брал каждую аудиозапись и включал её – тогда была попытка сделать честный отбор – прежде чем зарядить запись он называл исполнителя. В случае с моей записью он так и сделал, объявив:
– Валериус!
Журналист в толпе не очень расслышал и записал себе в блокнотик: «Витас!» и написал потом об этом в АИФе.
На следующий день читаю: «В Останкино прошёл конкурс фонограмм, на который Витас прислал песню на французском языке». А это моя песня, она там была единственной на французском. Дело в том, что у меня в тот момент не было другой песни. Я тогда в очередной раз понял, что такое шоу-бизнес – это когда у тебя есть имя.
Однажды Джоанна на улице Горького устроила рекламную акцию в честь какого-то своего продукта. Был банкет – торжественный, хлебосольный, очень весёлый. В Москве в то время всё это было в диковинку. Стингрей была первым таким светским персонажем в этом шествии первых светских советских персонажей. В то время никто ею не пренебрегал. На одной из таких презентаций, это была презентация винила Думаю До Понедельника, вообще пришёл Вознесенский. Вот в такое удачное время она угодила, приехала в нашу Монголию – и всё сложилось для неё необыкновенно в жилу.
По поводу группы Super Duper – у меня тогда уже был составчик из друзяшек моих, не самый плохой состав, и выступать мы должны были в Парке Горького. Мы там выступили после Насырова. Насыров прошёл незамеченным, а когда мы вышли с моими песнями на английском языке, народ на уши встал. Это было 8 мая, и мы выступали на празднике газеты Правда.
Ранее эта группа называлась Рандеву На Улице Го – вторую часть названия придумал Троицкий. Название Рандеву было изначально, а Троицкий услышал его и спросил, почему не назвать Рандеву на улице Го? Улица Го – это улица Горького имелась в виду. С тех пор она так и назвалась, эта группа. Это был что-то типа 86-88й годы, я тогда упросил Таню Диденко, чтобы она привела Троицкого на нашу репетиционную базу, чтобы нас послушать. Участвовали в этой группе я и мои брательники.
То, что у Градского случилось в 74м году, у меня это случилось в 2014м, но случилось, потому, что сейчас, для того чтобы выстрелить и стать популярным человеком, нужно просто запереться на своей кухне, где у меня есть всё. Вот эта армия вей-стей инструментов – это самая послушная музыкальная орава. Она делает всё, что я ей велю, выполняет мой самый мелкий каприз, делает это безукоризненно, то есть вот эти вей-стей инструменты – это прелесть что такое. Я с ужасом понял, что это то, к чему я шёл всю свою жизнь. Это просто музыкальный компьютер, который снимает с тебя все ограничения, ты можешь довольно быстро осуществить любую музыкальную идею.
Меня удивляет, что компьютер заменяет средневековую нотную бумагу – вместо того, чтобы записывать ноты на бумагу, в надежде, что кто-то потом их исполнит, ты сразу эти ноты заряжаешь в реальный звук. Ты сразу отправляешь их в жизнь. Докладываешь, конечно, живую гитару, потому что без живой гитары это всё мертво. Когда ты это всё облекаешь в тот вид, который ты хочешь, и ты это всё видишь и слышишь, и ещё выносишь на суд человечества, ты понимаешь, что ты на правильном пути, потому что мне иногда приходят отзывы, что люди просто тащатся от моих песен.
Раньше я думал, что люди в 50 лет – это покойники. Оказалось, что 50 – это вообще тьфу: всё основное и разворачивается после пятидесяти. По крайней мере, я по себе сужу.
ДЛЯ SPECIALRADIO.RU
Материал подготовил Евгений Зарубицкий
Москва, осень 2018
