30-летию выхода диска “Любовь – огромная страна” посвящается…
Если об Алексее Пузыреве многие поклонники “Веселых ребят”, все-таки, что-то знали или слышали, то о Геннадии они, наверняка, не знают почти ничего. Хотя, возможно, кто-то слышал о Геннадии Макееве, кто-то о Геннадии Пузыреве, кто-то об Антоне Гаеве. А то, что это один и тот же человек, знали единицы.
– Как я стал музыкантом? У меня два образования, – с улыбкой начал Геннадий, – я закончил хоровое училище им. Свешникова, но после этого училища в консе было уже нечего делать. Там бы уже ничему новому не научили. Свешников был у нас ректором, поэтому все преподаватели у нас были из консерватории. Поэтому, окончив училище, я сразу же поступил в МИФИ (в 1963 году). Проучившись год, устроился на работу пианистом в ВГКО (Всесоюзное Гастрольно-Концертное Обьединение). В 1965 году оно разделилось на МОМА (Московское Объединение Музыкальных Ансамблей) и Москонцерт, и меня переводом направили в МОМА. Потом меня из МОМА уволили по статье, из-за того, что в Новый год я не вышел на работу. Я просто тогда перешел в Москонцерт.
В 1969 году я закончил МИФИ, и по распределению меня направили на работу в электротехнический институт с окладом 99 рублей при ежедневной восьмичасовой работе. А к тому времени я уже, работая в Москонцерте 2 раза в неделю, получал 182 рубля. Все взвесив, я бросил работу и ушел в Москонцерт.
Мой творческий псевдоним – Макеев – это фамилия моей первой жены. Я женился в 1964 году и взял ее фамилию, что-то мне так захотелось, а потом развелся и где-то в 1976 году вернул себе старую фамилию – Пузырев. В “Веселых ребятах” я работал, как Макеев. Но еще чуть раньше я участвовал в создании ВИА “Самоцветы”.
Предыстория этого события такова. Когда я работал в Москонцерте , у нас образовалось трио: Маликов, Раппорт и я – аккомпанировали мы разным людям. У Маликова тогда было много концертов. По 7-8 штук за один день, особенно, когда была праздничная компания. С Маликовым действительно было выгодно работать.
Параллельно с работой он собирал вокально-инструментальный ансамбль. Нужны были люди, которые могли играть и петь одновременно, чего ни Маликов, ни Раппорт, естественно, не могли. Когда Маликов начал собирать ансамбль, он первоначально хотел его назвать “Беспокойные сердца”, по комсомольской линии, поскольку сам был комсомольским работником. Он был полгода в Японии и сумел купить какую-то аппаратуру, достойную по тем временам. Аппаратура и стала основой того, что он начал делать. В конце концов, он и сам парень пробивной и умеет общаться с людьми, поэтому у него все это получилось.
Когда Маликову понадобились люди, я сказал, типа, есть тут такой чувачок, клево поет. Я имел в виду Славу Антонова. Он действительно клево пел ” Битлз”, Леннон у него выходил просто в ноль. И хотя, говоря по-русски, он грассировал, к счастью для английского языка это не играло никакой роли. Даже выходило еще лучше. Антонов – это Добрынин, потом он взял себе псевдоним по фамилии жены Иры. Антонов тогда вместе с моим братом Алексеем собрал ансамбль в 12 таксомоторном парке, и они там репетировали по ночам. Я приехал к ним на репетицию – там были: Добрынин, Леша, и еще 2 ребят. Сначала я сам послушал ребят, а потом привел Маликова.
Алексей познакомился с Добрыниным, скорее всего, через Витебского. Они вместе учились в хоровушке. А Витебский играл с Добрыниным в группе “Орфей”. Витебский был один из немногих тогда бас-гитаристов в Москве. Благодаря тому, что родители подарили ему бас-гитару Muzima. В то время и такой нельзя было купить. У всех были самодельные. Кроме музимы ничего не было. Поэтому он был нарасхват, человек, у которого есть собственная бас-гитара! Слушали мы ансамбль в актовом зале таксопарка. Пели они “Битлз”. Маликову понравилось, но он взял только Добрынина и Лешу.
Барабанщик был там хороший, играл нормально, но его и басиста – не взяли. Позже я с этим барабанщиком снова встретился. Я, правда, не помню, как его зовут. Я был на гастролях с Лундстремом в ансамбле “Лада”, а он устроился туда рабочим. И когда заболел барабанщик Юрченко, этот парень вышел вместо него, и весь концерт отыграл в ноль, наизусть. Он очень волновался, но отыграл нормально. Никто ничего даже не заметил.
А Маликов не взял барабанщика потому, что барабанщик у него уже был – Коля Раппопорт, а басистом был сам Маликов. Но оба они – и Раппопорт и Маликов, как басист и барабанщик, – в этом качестве оставляли желать много лучшего. Я Маликову говорил: “Надо взять готовых людей, которые уже сыгрались. А тебе просто руководить. У тебя и так работы полно”. Но он хотел работать сам. Этим составом мы стали репетировать сольную программу для Москонцерта. Причем в инструментальном отделе, а не в вокальном, где числились, например, “Веселые ребята”. Вокальный отдел был на ступеньку выше, там и народу меньше было, а мы работали на Дербеневской набережной, в переулке – место не очень удобное… Короче, база была не очень, но у Маликова там были какие-то завязки, поэтому мы работали там. Это был такой период, когда репетиций было много, а денег никаких.
Первая поездка у нас была с Ануфриевым. Первое отделение работал наш ансамбль, нас объявляли то “Беспокойные сердца”, то еще как-то… Пели мы песни “Битлз”, Дьячкова и еще что-то. Во втором отделении гас свет, появлялся ролик “Поет Олег Ануфриев”, и он выходил с циклом песен на стихи Бернса. Кто ему аккомпанировал, то ли я один, то ли весь ансамбль, я уже и не помню. После этого я долго ему писал клавиры. Ему надо, он что-то там напоет или сыграет, а записать не может, поскольку нот не знает. Он напевал на магнитофон и отдавал мне пленку. Сначала я с него брал 10 рублей, потом 30, потом 50. А потом он перестал писать и песни). Добрынину, кстати, я тоже писал клавиры.
Была такая шутка. Вместо того чтобы сказать, «Добрынин написал новую песню» говорили, что «Добрынин составил новый клавир». Он тоже не писал никаких нот. Он и аранжировкой не занимался тогда. Леша ему писал очень много. Я ему писал клавиры, чтобы его в ВААП приняли, и он мог деньги получать. Потом я писал аранжировку к его песне “Прощай” для Гранова. Это, видимо, Леша посодействовал, когда в “Голубых гитарах” работал. Еще я делал аранжировку к его песне “Я вас люблю”, которую Пугачева пела с Юликом Слободкиным. Еще был один случай, связанный с песней Добрынина “На Земле живет любовь”. Он ее принес Леше, чтобы тот сделал аранжировку. По музыке песня была никакая, и Леша ее всю практически переделал. Это было на моих глазах, поскольку мы тогда жили в одной квартире.
В какой-то момент Слава с Маликовым поругался и ушел к Капитолине Лазоренко. Парень он фактурный и ей понравился. Пришел момент, и мне тоже надоело, что и музыки нет и денег нет. И я тоже ушел. Маликов – хороший администратор, но, к сожалению, в плане музыки, это не совсем то, что мы хотели.
Дело в том, что он привык играть определенную музыку, которая игралась в Москонцерте. А здесь роль бас-гитары была несколько иной. Инструментов было меньше и недостаточно было просто нажимать гармоническую ноту. И как-то это все не клеилось у нас. Когда Раппопорт работал у Бернеса, то в основном шелестел щеточками. Это одно дело, а другое играть в ВИА. Это разные вещи. Нужно чтобы руки были развязаны и играли все по отдельности. В общем, для ансамбля он не годился. А я был тоже – слишком молодой и многого не понимал, поэтому часто говорил Маликову, что барабанщик с бас-гитаристом у нас… неважнецкие).
В общем, я ушел, проработав там месяца три. Добрынин мне предложил с ним работать у Лазоренко. Там хоть были какие-то деньги. Мы тоже думали там сделать ансамбль. Она даже нам потом что-то доплачивала из своих денег. С ней мы съездили в одну поездку. Потом Лазоренко нам не выдала какие-то деньги, и мы с ней расстались. Добрынин пошел к Лундстрему в “Ладу”, а потом и меня туда перетащил.
“Лада” – это вокально-инструментальная бэк-группа оркестра Лундстрема. Хотя самостоятельно мы тоже работали. Там был гитарист Эдуард Кролик, потом еще был какой-то тромбонист и певцы. Люда Коношенко – солистка такая там была. А Кролик ушел к Маликову, и там образовалась вакансия. Его место занял Слава, притащив туда и меня. Мы там пели 3-4 песни за концерт, а остальное время подпевали всем солистам Лундстрема, стоя за занавесочкой. Меня пригласили в качестве музыкального руководителя, чтобы я писал аранжировки. Мы выступали вчетвером: Добрынин-гитара, Люда-бас-гитара, я на органе и – трубач Женя Кузнецов. Люда потом работала певицей в
МОМА.
Мы работали в таком составе до ухода Добрынина. Добрынин всегда опаздывал на репетиции. Назначаем репетицию на 10, а он приходит в час. Этим он всех достал. И однажды он не пришел на сдачу ставок. Там сидит комиссия, наш выход, а его нет. Из-за этого мы не получили ставки. Я пошел к Лундстрему и сказал, что я с этим человеком работать не буду, поскольку он нас постоянно подводит. И его уволили.
Дальше я стал искать людей для ансамбля, приводил разных, но все было не то. Нам не хватало яркого солиста. И вокальный уровень сильно упал. Я искал гитариста-певца. Нашел одного из ресторана, он пел, но его уровень годился только для ресторана, а для Лундстрема нет. Мы с ним работали какое-то время, потом директор уже меня вызвал и говорит: “Понимаете, Олег Леонидович говорит, что последнее время у вас все звучит как-то невероятно слабо, и мы решили с вами расстаться”. В “Ладу” вернулся Кролик, а я вернулся в Москонцерт в оркестр Фрумкина.
Дальше уже был ансамбль «Москвичи». Им был нужен руководитель, который мог бы грамотно писать аранжировки. Они позвонили мне. Я приехал, ознакомился с репертуаром, стал играть на органе и писать аранжировки. В тот момент там работали: Дурандин, Мамиконов, Капитанников, Соколовский… Соколовский мне и позвонил, хотя я его до этого не знал. Барабанщиком был Чугреев, но, по сути дела, стучать-то он толком не умел. Так временно сидел там за неимением другого. Он потом стал рабочим. Пытался быть звукорежиссером, но тоже не смог и стал рабочим сцены. Вскоре я привел Мишу Филиппова.
Мишу я нашел в ресторане. Он пел, играл на барабанах, то ли на Новом Арбате, то ли в “Москве” на 7 этаже. Барыкина тоже привел я. Я там тусовался по Новому Арбату, смотрел по кабакам. А он пел просто здорово. Там работал какой-то состав. Руководителем был Малышевский Геннадий. А Барыкин работал у него певцом и гитаристом. Я решил, что он слишком хорошо поет для ресторана. Предложил ему перейти в “Москвичи”.
«Москвичи» пели песни те же самые песни Дьячкова, Тухманова… Про Москву что-то искали… Да и брали у “Веселых ребят” то, что пели они.
“Что со мной ты сделала
Зачем лишила сна…”
Что было лучшего у “Веселых ребят” и “Самоцветов” пытались брать и своими силами доделать. Я к Тухманову ездил домой, брал песни, фонограммы. Была такая песня “Как прекрасен этот мир”, она была записана “Москвичами” еще до меня. Там использовалась фонограмма Тухманова. На записи “Москвичи” не играли, а только пели. Потом я брал у Тухманова клавир песни для фестиваля. Мы потом ее
исполняли в Калининграде. Там что-то…
“Когда Земля в золе…
Мир всей Земле….
Мир, как воздух нужен нам…”
Рок-н-ролл такой. Нормальный рокешник, но с советскими словами. Но эта песня что-то не пошла. Были песни “Налетели дожди”, “День без выстрела”. Потом еще какие-то дьячковские песни. Была песня, она потом стала известной под названием “Честно говоря” в исполнении “Цветов”. У нас она называлась несколько иначе, как не помню, но текст они там немного сгладили, наш был поярче. Был “Школьный бал”. Там тоже были другие
слова, и называлась она “Школьный вальс”. У “Веселых” ее пел Бергер. И там тоже текст
был другой. И называлась она, как раз “Школьный вальс”. Первый текст был лучше,
гораздо. Прикол был в том, что она не вальсом идет, а, как обычно, на четыре. Потом, когда “Самоцветы” ее записывали, то слова там немного и подчистили. Прямо во время записи. Название тоже поменяли.
Еще была песня Дьчкова “Дом мой – Россия”, которую комиссия зарубила. Ее там мы спели на три четверти лирическими голосами, и звучало это, конечно же, глупо. А это был рок-н-ролл в стиле “Криденс”. С припевчиком довольно лихим… “Битлз” иногда пели. Ездили по Прибалтике и пели там песни из “Сержанта”. Мы пели с Филипповым. Я пел за Маккартини, он за Леннона. Эту музыку хорошо принимали.
– А что представлял в ансамбле Юлий Слободкин?
– У него дома была наша база, находились все аппараты. Мы там репетировали, хотя у нас была репетиционная база на Волоколамке. В концерте у него было два блока. И он выходил, когда зал уже был разогрет. Пел он в основном русские народные песни – “Ой, мороз, мороз” и т.п. Потом он пел кокой-то вальс Тухманова “С полуслова, с полувзгляда…”, взятый у “Веселых ребят” (там Бергер ее пел). Юлику она тоже приглянулась. Это была его боевая песня, выигрышная. Пел он и “За того парня”. Себе он сам подбирал репертуар, а для ансамбля мы искали. Он никогда не говорил, что вот эту песню не надо брать в репертуар, поскольку плохого мы не приносили. Единственно, что были всякие комиссии, и он мог сказать, типа, это слишком по-западному звучит, и это надо пригладить, но в таких случаях он был всегда прав. В ансамбле он не пел. А ему, когда надо, легко было подпеть. В терцию. Он был не ансамблевый певец. Солист. А они все мимо нот поют. У них вот такая вот вибрация: на полкирпича туда – на полкирпича сюда.
Сначала ансамбль в музыкальном плане был слабый совсем. Практически не было солистов, кроме Филиппова. Когда пришел Барыкин, появился первый крепкий солист. Барыкин и Филиппов уже два солиста. Это было нормально. Капитанников тогда еще очень мало пел. Еще пел Дурандин. Как солист он, конечно, на любителя, а с точки зрения интонации, подачи текста, претензий к нему не было. Хотя, конечно, солист он не яркий. Я приводил к Юлику многих людей, но он их не брал. Слишком хипповые были, с длинными волосами. Однажды привел Дегтярюка, который потом был в “Веселых”. Юлик так и скакзал: “Такого с длинными волосами не пропустят”.
Потом пришла Пугачева, но очень недолго там пробыла. Она пришла с какими-то своими нотами, но мы ей сказали, что у нас ансамбль, и МЫ будем решать, что надо ей петь.
Потом я в разных местах работал. В Госконцерте играл иногда. Бэнд у нас там работал большой; потом я один иногда ездил. Подменял иностранных пианистов. В Госконцерте был такой режиссер хороший из Америки – Николас Бурлак. Он был беспартийный, но умел делать концерты. Он был главным режиссером Госконцерта и брал людей вне зависимости от их образования и биографии, которые просто умели работать. И платил он нормально. Потом его все-таки поменяли на какого-то коммуниста. А потом и Госконцерта не стало.
Ефим Дымов (Пустильник) пришел, когда мы уже сдавали на тарификацию. На получение девятирублевых концертных ставок. Нам было сказано: “Или вы берете этого человека, или у вас ставок не будет”. У него в Москонцерте был влиятельный знакомый. Ну, мы его и взяли. А оказалось, что человек он полезный, потому что играл на двух инструментах. Я принял его в штыки, потому что как музыкант, он человек совершенно другого направления. Ни рок-н-ролл, ни группы – ничего это он не знал. Но он был саксофонист и альтист. До этого мы работали по договору и от Союзконцерта, и от Росконцерта, и от Москонцерта, но в штате нигде не состояли. Зато теперь нас тарифицировали, и приняли в вокальный отдел Москонцерта в штат.
С этой фотографией связана такая история. Мы поехали на гастроли куда-то на Волгу. Чебоксары, Ижевск или Саратов. Дурандин и Капитанников не поехали. На бас-гитаре мог и я сыграть, но нужен был гитарист. Я вспомнил про Адриана Щукина. Он работал в МОМА. В свое время я искал солиста в “Ладу”, когда ушел Слава. Одним из кандидатов был Щукин. Я его нашел где-то в ресторане. Привел его, но он не понравился ребятам. Никому. И его не взяли. Но знакомство осталось и, когда понадобился поющий гитарист, я нашел телефон и позвонил ему. Он поехал с нами.
Первый концерт прошел “на ура”, а второй мы провалили. Это бывает, когда люди сначала напрягутся, а потом расслабятся. В самолете, когда мы летели, то репетировали все вокальные партии. А вечером концерт. Пока вышли на концерт, все еще помнилось. На другой день расслабились. Бухнули, естественно. Это во Дворце спорта было. Ну и провалились.
В 1973 году Москонцерт направил нас, видимо, не без помощи знакомого Дымова, на минский конкурс. И благодаря, конечно, не каким-то выдающимся вокальным качествам и инструментальному ансамблю или аранжировкам, а только благодаря партийной направленности репертуара. Тогда в Москонцерте было кроме нас всего три ансамбля: “Веселые ребята”, “Голубые гитары” и “Самоцветы”. И “Музыка” только образовывалась. То же, кстати, в инструментальном отделе. “Музыка” потом пела мои песни:”25 минут”, “Проходят годы”, и еще что-то. Юлик Слободкин тоже был с нами в Минске. Мы пели там “Гляжу в озера синие” и что-то еще патриотическое. Скорее всего “Как прекрасен мир” или “Дом мой – Россия”, может, пели Дьячкова, точно не помню. А Слободкин пел, наверное “Ой, мороз, мороз” (как всегда ). “Гляжу в озера синие”- пели точно. У Филиппова была шутка: “Блюю в озера синие, в полях в ромашки рву”. В Минске мы заняли третье место, а в Калининграде мы заняли второе. Уже после Минска это было. Там был тоже какой-то фестиваль или конкурс ВИА.
Потом нас пригласил Ободзинский. Это было в Минске, но тогда я об этом не знал ничего. Когда они ушли, то остались Филиппов, Барыкин, Юлик и я. И звукорежиссер, который был там в то время. Для меня тогда это была закрытая тема. Я думаю, что большая часть народу там уже знала, что уходят к Ободзинскому. Или в Калининграде или в Минске. Но я этого не знал. Они открыто об этом не обьявляли, и понятно почему – вдруг бы это не сложилось с Валерой. Валера ведь мог и запить. С ним такое случалось. Они бы остались без работы тогда вообще.
Тогда про эту возню я ничего не знал. Юлик мне потом сказал, что вся группа требует, чтобы вас убрали с Филипповым. Иначе они сами все уйдут. В Калининград мы поехали еще старым составом. Мы по карьере тогда очень быстро двигались. Имели все возможности стать №2 в Москонцерте после “Веселых ребят”. “Самоцветы”, тогда еще, ни в каком состоянии находились. Их можно было тогда запросто перешибить с одним их только комсомольским пением в октаву. Даже тем составом, который у нас был. Три голоса четких у нас было. Еще у нас был подпевальщик Слава Толмачев. Он стал потом администратором. Он тоже мог спеть. Слава и Мамиконов – это люди профессиональные, как и я, как и Дурандин. Нам все равно, что петь. Ноты поставил и – вперед. Могли сразу с первого дубля писать. Потом Слава за пультом сидел, где-то стоял на сцене. В итоге он стал администратором. Неплохим, кстати, администратором у “Верных друзей”
– А когда Барыкин провел переговоры с “Веселыми ребятами” до конкурса в Минске или после?
– Трудно сказать. Там получилось так. После конкурса в сентябре мы ушли в плановый отпуск. У нас был радист такой Будиловский в “Москвичах”. Радист и работник сцены. Он был еще каким-то комсомольским работником. Он и говорит: “Сейчас, чтобы сохранить ансамбль, я вам сделаю выезд на юг. Там будем репетировать, и отдыхать в спортлагере МГУ. Что он и сделал. Мы приехали в Пицунду и там, вместо оплаты за проживание, играли на танцах и репетировали новую программу. Туда же приехали Градский, Леша туда приехал, Дегтярюк. В общем, собралась вся хипня. Мы там репетировали. А когда все срепетировали, вдруг Бурлак звонит: “Нужен состав, аккомпанирующий для Джимми Санти”. Я взял Филиппова и Щукина. Вместе с его личным басистом Гришей Черниковым. Они в ресторане работали вдвоем, у них была такая команда. Они вдвоем переходили из ансамбля в ансамбль. Нормальная была команда. Все было спето на два голоса. Остальным требовалось только все это выучить. Черников потом утонул где-то в Сочи. Еще взяли каких-то левых духовиков из Москонцерта. Ноты им поставили, и они играли.
У Санти все было так аранжировано: ритм-группа плюс два духовика. Я договорился с Бурлаком и был там одновременно руководителем и администратором. Платили нам две ставки. Города были хорошие, только столицы. Все были довольны. Катались мы сентябрь-октябрь. С нами на юге репетировал Дегтярюк. Я хотел его взять в поездку, но его сначала не взяли в Госконцерте. Потом я настоял и выписал его по маршруту гастролей. Он приехал с басистом Ширяевым. Люди они были очень хиповые, и к ним были замечания. Они отработали город Полтаву и их, в конце концов, убрали…
Вот, видимо, когда у нас был этот отпуск, Барыкин и сговорился с Пашей. А когда у нас закончились гастроли, у него была уже хорошая работа. Что такое получать в день 20 рублей или в “Веселых” получать 60? Причем у нас только одни гастроли и все на этом заканчивалось, а там стабильная работа. Там интереснее было работать. А у нас нет концертов – нет денег. Пока мы там катались по югам, все остальные ушли к Ободзинскому. Лейбл “Москвичи” был за Юликом, и надо было искать какую-то работу.
Для Специального радио
Ноябрь 2005
ДВА БРАТА И «ВЕСЕЛЫЕ РЕБЯТА». ЧАСТЬ 4. “ЛЮБОВЬ – ОГРОМНАЯ СТРАНА”
