…Когда у группы «Кино» вышел альбом “45”, в течение двух дней они приехали. Я приготовил покушать, купил бутылочку. Моим родителям нравился Цой, и они нам совсем не мешали общаться. У меня стояла тропилловская драм-машина «Лель», на которой летом мы записывались со Свиньёй. Её вид испугал Виктора, но я поставил ему запись, которую осуществил сам, наложив несколько гитар на эту драм-машину и спел про знак высоких чувств. К удивлению, Виктору очень понравилась вся песня вкупе: и текст, и мелодия, и звучание гитар, и даже то, как я записал «его» драм-машину. А мне страшно хотелось записать Цоя. Новый альбом «Кино» – я этим просто бредил. Договорились с Витей, что как только я нарою пульт, которым можно будет смешать две гитары и голос – сразу же приступим.
На помощь вновь пришел мой друг детства Славка. С ним мы поехали к его друзьям, у которых был микшерский пульт «Электроника ПМ-01», чёрный такой, квадратный шипун.”, общественность подёрнуло рябью. Шутка ли – только в моем дворе (на Большеохтинском, 6) «Бездельник» лился из четырёх окон. Конечно же, все получили копии от меня. Все страшно устали от Макаревича и музыки семидесятых: слушали Синий Альбом, «Мифы». Я слушал Крафтверк, и все показывали на меня пальцем и крутили у виска. Но Виктор обрадовался, увидев у меня красную пластинку The Man Machine. Рыбину это не было близко – он предпочитал Заппу и кучу еще всяких разных групп, названий которых я никогда не знал и знать не хотел, что Рыбина всегда раздражало. Он не понимал, как это так: человек позиционирует себя как рок-музыкант, учится играть и сочинять рок-песни, а об исторических артефактах даже слушать не хочет. А я и вправду слушать ничего не хотел. Если группа «Пепел» – это рок, то я, скорее всего не рок-музыкант. И музыку такую играть не хочу, не умею, и никогда не стану. Воспитанный в эстрадных аргентино-американо-французских традициях, я просто физически не мог этого переносить: болели уши.
Я работал на текстильной фабрике – туда тоже забросил несколько копий “45”. Лёша Рыбин часто приезжал ко мне: мы слушали Аквариум, Майка и всё такое русское. Потом хватали в руки гитары и начинали без устали пиликать. Рыбин рассказывал про своего друга Ливерпульца: «Вот так же, сидим у него, слушаем по-русски магнитофон. Потом Ливерпулец не выдерживает, достает винил “The Court of The Crimson King”, и так жалобно вопрошает: “Ребят, может это… ну давайте теперь музыку послушаем…”».
Меня этот юмор страшно веселил. Искушенный своей собственной коллекцией винила, я хорошо понимал, чем отличается эта “музыка” от, скажем… группы «Аквариум». Но тем же чувством я понимал, в чём отличие нашего движения от всей советской эстрады. Что бы не говорил Ливерпулец, мне «Аквариум» стал куда более интересен, чем Beatles и прочая зарубежная эстрада. Я перестал покупать западные пластинки, предпочитая тратить деньги на чистые плёнки.
Мой друг Славка Миньков, самый такой закадычный (с третьего класса мы за одной партой сидели), познакомил меня с самыми продвинутыми согрупниками своего института. Сделать это было очень легко. Славка разгрёб место в своей комнате, лишнее посносил в соседние комнаты так, чтобы туда могло поместиться побольше народу, и в назначенный день устроил у себя дома квартирный концерт Гребенщикова. Борис пришел с Африкой, еще совсем-совсем молоденьким. Сергей подстукивал БГ на разных предметах, изображавших перкуссионный набор. Собственно, этот вечер и определил в какой-то степени моё будущее.
Я познакомился с группой «Кофе», посетившей домашний концерт БГ в полном составе, и больше всего из этой группы мне запомнился яркий такой блондин. Инициатива разговора всегда была в его руках – знал он больше других, говорил убедительно. Он чувствовал перспективу развития абсолютно всего, что нас тогда окружало в музыкальном плане. Это был Александр Сенин, принявший на себя роль барабанщика группы «Кофе». По сути, он служил идеологом, определяющим направление, в котором должна была развиваться его группа. Тогда его от всех нас отличал статус владельца собственного жилья – у него была большущая комната на 16-й линии Васильевского острова, а мы все жили с родителями. Саша пригласил меня на День рождения, на котором представил нам свою жену. Это совсем уже выдавало в нем взрослого человека, потому как лично у меня не только не было собственного жилья, но и девушки. Я был еще совсем целомудренным: и душой и телом. В тот вечер Сенин вскрыл мою духовность, поставив запись «ДК».
Это был не «Аквариум». Не «Зоопарк». У нас такого вообще не было. Никогда. Навсегда отравленный новым веянием, я бережно унёс с собой копию альбома «Их нравы». Спустя день-два меня посетил Лёша Рыбин, и я ему поставил топовую новинку…
«А я их знаю. Есть у меня друзья в Москве – Нина и Миша Трубецковы, – сказал Алексей. – Нина художник, а Миша – писатель». – «Знаменитый?» – я задал глупый вопрос. – «В определённой степени, – улыбнулся Рыба, – писатель, такой как Старцев, например».
Я хорошо помню Сашу Старцева. Однажды я попросил его о встрече: он занимался коммерческим распространением альбомов «Аквариума» в коробочках из фотобумаги. Меня интересовал концерт в Тбилиси, и я ломанулся к нему с Охты на Московский – ужасно далеко. Денег у меня было рублей пятнадцать. Старцев открыл мне дверь, но дальше порога не пропустил. Прямо на обувном ящике он выложил свои позиции и установил цену – 8 рублей за 256 метров. Чуть поодаль я заприметил цветные фото БГ за роялем с рюмкой вина.
«Два рубля стоит одна фотография», – отрапортовал Старцев, увидев изумление на моем лице. Но мне было всё равно. Оплатив запись и три фотографии, я бережно упаковал всё за пазуху. Попросил воспользоваться туалетом перед длительной дорогой домой, но почему-то Саша ответил отказом: «Давай на улице, а…»
Я не знал, за что он меня невзлюбил. Он вел самиздатовский журнал “РОКСИ”, карикатурно освещал мои достижения и никогда не воспринимал всерьёз. Отказав мне в плане пописать, он навсегда остался в памяти моей как человек, которого надо непременно обходить стороной. Поэтому я сразу же напрягся, узнав, что Миша из Москвы такой же «писатель».
«Всё путем, – сказал Рыба, – нужно просто поехать к ним, да и всё. Давай подготовим программу, осуществим квартирник у Миши, и ты познакомишься с «ДК».
Недели две мы собирались у меня играть вместе. Я бросился сочинять хоть какие-то песни, ведь к тому времени была у меня одна незаписанная песня «Рубины» на стихи Ольги Мартыновой, у которой прадед стрелялся с Лермонтовым. Но не стану же я петь романс в присутствии «ДК»!! И я начал сочинять программу:
Я-яяяя-аааааааа красный текстильщик страны! Я.
Я-яяяя-аааааааа экономлю расход сырья, Я.
Но будут и те, что лучше меня – яяяя-ааааа
Я сплочаю свои рядыыы-ыыыыыы
И Тропилло, и Рыбин учили меня сочинять песни, прежде всего о том, что беспокоит. Меня по настоящему беспокоила только работа: я знал, от чего растёт зарплата, сколько еще трудодней нужно закрыть, чтобы купить себе новые колонки. Нам разрешали «халтурить» на работе ровно столько, сколько мы сами могли на себя взвалить. Чувствуя еще силы, в конце смены каждый работник мог подойти к мастеру последующей смены и попросить остаться работать еще на восемь часов. Варианты получения компенсации мы тоже могли сами выбирать: либо в квиток идут сверхурочные с полуторной оплатой, либо отгулы. Было 7 ноября – два дня выходных. Оба праздника я отработал в две смены, с перерывом на сон прямо здесь, в хлопке, неподалёку от своей машины. Заработав четыре отгула, можно было уже думать о Москве. Песни сочинялись быстро:
Зачем меня ты вызвал на допрос
Зачем отправил на меня запрос
Я не в силах лгать очкам
Купи мне пачку папирос
Ну что ты хочешь от таких как мы
Ведь вас на нас пакгауз и лабаз
Что проку нам с твоей тюрьмы
Я всё скажу тебе зараз
Взаправду прав ты, но и я не рыж
Не так страшны уж все мои грехи
Я по ночам пишу стихи
А днём ты предо мной сидишь
Еще пара-тройка таких песен, и можно было ехать к «ДК». Рыбин тоже написал песню. Он тогда уже подружился с начинающим гитаристом Юрой Каспаряном, они вместе придумали соло-гитарную партию шестнадцатыми нотами, и Лёша постоянно её оттачивал, опираясь на мой гармонический аккомпанемент. А я пел:
Сёменов убивал коров на мясокомбинате
Петрова писарем была в одном военкомате
Пути господни неисповедимы, но
Так встретились они в одном кино
Она прельстилась чернотой его ногтей
И крепким кулаком правой руки
Которого панически боялись все быки
Следы ударов очень глубоки
Вот – это деловой подход
Пойти купить билет на пароход
Семёнова с Петровым уплывают в даль
Что б там вдали забыть свою печаль
Наверное, однажды Витя Цой услышал эту песню… не исключено, что в тот самый день, когда Рыба познакомил его с Каспаряном. Наверняка они выпили тогда немного и сыграли это Виктору на два гитарных голоса. У Лёши были еще собственные песни, одна из которых «Люди как звери» пользовалась большим успехом на концертах “тогдашнего” Кино. Короче, познакомившись с Каспаряном, Витя поспешил избавиться от Рыбы. В тот день Лёша приехал ко мне совсем пьяным, и я оставил его у себя на ночёвку. Получив зарплату, я купил два билета в Москву.
Квартира Миши Трубецкова поразила меня. Разрисованные белые стены, с два десятка магнитофонов Олимп 001, которые непрерывно урча, шуршали своими бобинами. К вечеру собрался народ. Пару магнитофонов поставили на запись через микрофоны, а остальные продолжали себе тихо шуршать. Я пел свои песни, люди хлопали, смеялись. Когда спел все свои, принялся за Рыбинские. Когда и они кончились, все вместе запели Майка. Вскорости все разошлись, и мы пьяные рухнули оземь.
Проснулся я самым первым, вышел на кухню… там царил жуткий бардак. От нечего делать, я занялся уборкой и всё-всё вымыл к тому моменту, когда хозяева проснулись. Стали завтракать, и я решил расспросить у хозяйки Нины про «ДК».
«Так ты что, не помнишь, вы же вчера с ним пели, Жариков, он здесь сидел». – «Как сидел? Где? Как его зовут?» – «Сергей Жариков, он тут сидел, на этом кресле, помнишь?»…
Да, я вспомнил, там сидел человек с бородой. Никогда бы не идентифицировал в нем рок-музыканта: в его речи присутствовали совершенно незнакомые слова, и я как-то не заострил внимание. Увидев моё расстройство, Нина позвонила Сергею и договорилась о нашей повторной встрече. Вышли – Рыба поехал к Рыженко, а мы с Ниной отправились чёрте-куда, в какой-то закрытый зал. Ехали долго, встретив по пути друга Нины Сашу Волкова. Такой высокий, красавец-вамп. Познакомились еще раз, (мы уже виделись накануне) и отправились в зал. На сцене играла группа, оттачивая фрагмент, все время начиная с одной и той же цифры. Фронтмен пел с листа куплет и всё никак не мог выучить голосоведение. Всем руководил крупный бородач, сидя за барабанной установкой: внезапно останавливал игру, делал музыкантам замечания, что-то уточнял, затем давал отсчёт и вновь все играли куплет. Я уже было начал зевать, устав от однообразности их программы. Ну что это – весь вечер возиться с одним единственным куплетом.
Их репетиция совсем не походила на сборы наших, питерских. К кому не приду – все прогоняют уже готовую программу, а побывать на репе всё равно, что отслушать концерт. Тогда подумалось, что вот они – настоящие музыканты. Все люди, с которыми играл Жариков, были выходцами из ВИА и знали ноты. На том же уровне они и общались. Мне эта наука была неведома и все, что касалось нот, размеров и тактов – проходило мимо ушей.
Детально познакомился с Сергеем и рассказал ему о том, как мы все в Ленинграде любим «ДК», но кроме одной единственной записи у нас ничего нет. – «А мы как раз сейчас репетируем новый альбом, скоро запишем. А на данный момент уже три готово… или четыре».
Я поразился: еще недавно, буквально летом «Их Нравы» был как бы единственный альбом группы, а сейчас уже зима, а альбомов записано уже три… или четыре… автор сам не помнил.
Как же вы пишете их, – воскликнул я, – так быстро. У нас все растягивается на месяцы. Мы сначала болванки пишем, потом делаем наложения… – «А что тянуть то? – резонно сказал Сергей, – ну собрались, все выучили, записали. Делов-то никаких».
На следующий день мы встретились с Сергеем в центре зала одной из станций метро и отправились к его приятелю. Александр Агеев был тоже «писатель», как и Миша, только крупнее. У него было больше магнитофонов, чем у Миши, да и квартира у него была намного объёмней. Саша собирал у себя рок-артфакты со всей страны и хранил первые копии с оригиналов. Во многом я мог ему помочь, потому что доступ к оригиналам «Аквариума», «Кино» и «Зоопарка» у меня был. Три записанных песни: про говно, про пидарасов и про любовь – это было единственное, чем я мог поделиться с Агеевым.
Мы их прослушали, отсмеялись, и Жариков произнёс: «Леша, это всё очень весело, но зря ты поёшь про говно. Не пой! Про педерастов – тоже не стоит. Это всё – хуйня. Это очень мало кому интересно, кроме таких же, как они, а народную любовь на этом не завоюешь. Ты пойми: у тебя совершенно необычный тембр, который и нужно использовать по назначению. Если тебе собрать новый репертуар, убрать всё социальное, насочинять лёгких ню-стишков и положить на свои сладкие гармонии – самое будет «то». Подумай»…
Для Специального Радио.
Январь 2007
НОВЫЙ ПОВОРОТ ЖАРИКОВА. ЧАСТЬ 3: «НЕПРЕСТУПНАЯ ЗАБЫВЧИВОСТЬ»
