Такого поворота событий я не ожидал. Немного подумав, отвечаю: «1983 года альбом не найти. Оригинал утрачен моими партнерами в Москве. Да и качество у него – совсем не то, что можно было бы записать на винил. Альбом 1985 года я вам привез. Альбом 1986 года я отдал группе «Кино» сразу после смерти Виктора по их просьбе – Виктор не хотел, чтобы этот альбом распространился. «Группа Крови» 1988 года принадлежит с потрохами Джоанне Стингрей, я так понял. Какое право я имею продавать лицензию на то, что мне не принадлежит?»
– «Alex, – обратился ко мне мистер Бьорн, положив руку себе на грудь и сделав еле заметный поклон, – my heart is your heart. I mean»… – тут он начал что-то быстро говорить переводчице.
– «Алексей, вы очень впечатлили его. Он вам хочет сделать кое-какое предложение, но скажет об этом чуть позже, я думаю уже без меня». – «Наташа, а как же я пойму его, он ведь практически не говорит по-английски,» – возразил я. – «Думаю тот язык, на котором он будет говорить, понятен каждому. Сейчас вы пойдете наверх, он хочет дать вам денег, причем намного больше, чем собирался».
– «Классно», – улыбнулся я мистеру Бьорну, затем спросил Наташу: «Вы точно не подниметесь с нами?» – «Нет, меня вызвали на два часа, и в семь я вас покидаю».
Мистер Бьорн внимательно смотрел на меня. Глянув на часы, он поблагодарил переводчицу и расплатился с ней в сторонке. Я пригласил их подняться ко мне в номер.
В номере мистер Танаки откупорил бутылку виски. Мистер Бьорн подошел к окну и задёрнул занавеску. Затем он вытащил из нагрудного кармана нераспечатанную сотню банкнот, приложил еще двадцать и сказал: «Алекс, здесь двенадцать тысяч долларов. От вас требуется только одно: приехать в Ленинград, сделать копии с оригиналов любых трёх альбомов «Кино» и передать для меня в Москве. Nothing more… Мы сейчас подпишем договор, и вы заберёте эти деньги».
И тут… я не знаю, что произошло. Может быть, в связи с багажными перипетиями, у меня случилось некое помутнение в голове. Верите, я до сих пор вспоминаю это с дрожью – отказаться от восьми тысяч долларов только потому, что мне это показалось не честно.
Твердо ответил мистеру Бьорну: «Я прошу прощения, но в нашем кругу такие вещи не одобряются. Понимаю, что в нашем деле репутация – ничто, мы все бедны, как церковные крысы, по большому счету. Но дать вам то, что вы просите, с моей стороны – чистое воровство. В некоторых странах за такое руки отрубают, я не могу принять вашего предложения. Готов распорядиться тем, на что дал письменное согласие по факсу».
Мистер Танаки переводил с английского на корейский. У него от изумления вытянулось лицо. Бьорн стоял, покачиваясь, и смотрел куда-то в угол. В воздухе искрилась гнетущая тишина. Я закурил сигарету.
– «Ну что ж, воля ваша», – молвил Бьорн. Давайте подписывать договор: «Лицензиат передаёт, а лицензиар принимает права на тиражирование альбома «Это не любовь» в странах южной Азии и Японии за четыре тысячи долларов США» – суть четырёхстраничного договора. Мы поставили подписи под тремя экземплярами многостраничного документа, и мне были выданы четыре тысячи. Когда Бьорн отлучился в туалет, мистер Танаки положил на стол счет за гостиницу. Я отдал ему двести долларов. Сороковник сдачи он отсчитал японскими йенами: примерно десять тысяч.
С этими деньгами я и вышел в город, чтобы купить расческу, сигарет, и еще после их ресторана я страшно хотел есть. Токио меня поразил: район, в котором меня поселили, был похож на один, огромных размеров, device. Всё сверкало вокруг и двигалось. Я проходил мимо магазинов – двери открывались автоматически. Подходил к рекламным щитам – они начинали что-то говорить, и на них менялось изображение. Редкие прохожие пялились на меня, как на диво.
В итоге двери очередного магазина услужливо распахнулись, и я вошёл вовнутрь. Это была аптека. Там я купил себе аспирин и противостатическую расческу, к которой не прилипали пряди волос. Затем набрёл на гамбургеры. Очень красивое заведение в розовых тонах, с голубо-розовой неоновой рекламой. Внутри был приглушённый свет, за столами сидели красивые девушки, стараясь не пялиться в мою сторону, и это давалось им с трудом.
Я сел за пустой стол, заказал два гамбургера и чёрный чай с сахаром. Пока выполняли заказ, я вышел в уборную, привести себя в порядок. Заведение имело всего один туалет, и судя по значку на нём – женский. Захожу: писсуаров нет, одни унитазы, да биде. С облегчением расчесался новой расческой. Слопал гамбургеры, выкурил сигарету с чаем и побрёл дальше. Выходя, присмотрелся к неоновой надписи. Там значилось: «Lesbos heaven. Girlburgers». – «Так вот почему они все косились на меня, – догадался я – они вычисляли мой гендер-фактор!»
Пройдя немного дальше, увидел табачный магазин. Купил там бумажек для самокруток и пачку сигарет Camel без фильтра. Хозяина удивил мой выбор.
Дальше уходить было стрёмно, ибо в кармане оставалось совсем немного. А банки уже все были, естественно, закрыты – пятница, поздний вечер.
По пути в гостиницу я сделал круг. Вокруг всё так пахло, сверкало, манило, а у меня три тысячи йен в кармане. Рядом с отелем стоял большой автомат, торгующий сигаретами, кока-колой, горячим шоколадом и кофе с молоком в алюминиевых банках. Я купил горячего кофе с молоком, выпил на месте. С собой захватил пару банок кока-колы, горячего какао и деньги закончились.
Поднялся в номер, закурил и стал думать. Подержал в руках 3800. Здравая мысль забрать восемь тысяч так меня и не озарила. Наутро, мистер Бьорн улетел в Сеул ранним самолётом. Разбудила меня горничная: «Вам тут что-то принесли, сейчас к вам поднимется служащий».
Спустя несколько секунд дверь отворилась, и скромный мальчик внес в номер мой чемодан. Он весь был оклеен какими-то бирочками: Гонконг, Сингапур, Нарита, LED… я попытался представить себе его путь, открыл чемодан. «Спотыкач» откупорился и залил сладкой жижей все предметы, находившиеся там: брюки, рубашки, пиджак, футболки – всё было липкое и пахло дрожжами. Лишь только плёнка «Кино» была завёрнута в два пакета и совсем не пострадала.
Я позвонил Танаки – он уже был в курсе, что мой багаж найден. Его бесплатно доставили прямо в номер. К часу дня японец уже был у меня. Я передал ему ленту, подарил бутылку «Зубровки» и мы распили Шампанское. Он пригласил меня позавтракать в ресторан.
Заведение было очень технологичным: в центре стоял огромный стол овальной формы, по его периметру ползла узкая лента транспортёра, на которой могла уместиться лишь маленькая тарелочка. С потолка свисали длинные светильники. В центре овала повар ваял какие-то катышки. Помусолив их рукой, он выкладывал по две на тарелочку, а сверху что-то клал. Когда ко мне подъехала первая тарелочка, я всё равно с трудом мог понять что же там лежит. Это были суши. Только не такие здоровые, к которым привыкли мы, а в три раза меньше. На каждом блюдечке по две. Я вопросительно взглянул на своего спутника, он показал мне пример: полил соусом и отправил одну в рот. С трудом управлялся палочками, хотя накануне уже получил первый опыт. Вкусным мне это не показалось… сырая рыба, несоленый рис, пересоленный соус. Я ничего не понимал. Подъезжали новые и новые тарелочки, мой спутник поедал их друг за другом, а я – с опаской. Шутка ли – сырая рыба… кому рассказать.
Я спросил у Мистера Танаки, где можно поменять деньги. Оказалось, что нигде. Банки в субботу работают до часа дня, а в воскресение в 10 утра у меня самолёт. Что же делать?
Танаки спросил меня, какие планы. Я ответил, что нужно в музыкальный магазин, купить электрогитару. Он спросил, много ли для этого потребуется времени, – максимум час, – заверил я. – «Не проблема, – обрадовал меня Танаки. Ты выберешь всё, что тебе нужно, я заплачу с кредитной карточки, а ты мне отдашь американский cash!»
Мы сели в такси, проехали пару минут, и вот уже магазин. Зашел – мать честная! На стене в маленьком помещении висели сотни гитар… тысячи! Прислоняясь, друг к другу так, что не видно ценников, они поразили меня своим количеством и красотой. Их было – на любой вкус, для любого стиля музыки. Под левую руку, под правую. Серийные линейки представлены десятками пантонных оттенков. С блёстками и без. Глянцевые и матовые – какие хочешь.
С трудом водрузив крышу на место, я выбрал самую красивую печатку Charvel Jatson, выбирать комбиком не было времени. Она стоила 950$, уценённая до 750. Выбрал подлиннее шнур джек-джек, овердрайв, хорус, запасной комплект струн, бархотку для протирки гитары, мягкий кофр и тюнер. Это хозяйство стоило ровно в 1500$. Танаки расплатился карточкой, получилась скидка и я здесь же, на глазах у изумлённого юноши-продавца в бандане из конопли, отсчитал ему тясячу шестьсот, и получил 60 000 йен сдачи, купил чемодан.
Оставалось у меня 2200. Вернувшись в номер, курнул и отправился в город. Сел в такси и попросил водителя отвезти в магазин одежды. Водитель высадил меня напротив большого универмага с золотой надписью «Royal».
Но что-либо там купить… джинсы только с камнями, от 130 до 250$. Отдать за портки ревербератор было выше моих сил. Побродил, купил супруге пару плиток белого шоколада, набор шоколадных конфет, какие-то безделушки… вернулся домой, решив потратить оставшееся в Нарита. Других магазинов поблизости не было, как назло.
В этот день я долго не мог заснуть, изучая радио над моей головой. Радио было вмонтировано в изголовье кровати, и я поразился количеством станций. Особенно удивили три крайние правые. Это был шум: на первой из трёх непрерывно дует ветер, и волны ласкают прибрежный песок. На второй туда-сюда носятся машины, на третьей – ездят поезда. Уровень отношения к человеку таков, что если он живет у океана или на трассе, то в гостиничной тишине он может создать себе привычный ambient.
Я плавал по четырём FM диапазонам до самого утра. Поставил будильник на семь и не услышал его комариного писка. В 8 часов меня разбудили и сказали, что такси уже пол часа, как ждет. Собравшись, как пожарник, пулей вылетел наружу. – «Вам в аэропорт? – спросил водитель, – на поезде вы не успеваете, он уходит через пять минут, а следующий – только через пол часа».
Это время я проспал, и этот факт стоил мне почти всех японских денег, что у меня были – 40 000 йен. Друзья просили меня что-то купить – кому шляпку, кому ручку… я не смог выполнить их просьб. В аэропорту я слил последнюю десятку на всякие съестное: конфетки, орешки, сушёное мясо и морепродукты в вакуумных упаковках… полный чемодан, на самом деле, я набил всякой дрянью.
Я проходил контроль и чувствовал себя самым последним идиотом. О том, что в Японии четыре тысячи – совсем не деньги, и то, как зря я отказался сдуру забрать восемь, я уже стал постепенно догадываться. Чем дальше дорожка увозила меня вглубь, тем сильнее мне хотелось рвать на себе волосы.
Всю дорогу я спал. Сонный и злой вернулся на Родину. Меня встречал Слава. Я купил ему подарок в Duty Free, отдал ему шестьсот долларов, и мы переехали из одного аэропорта в другой. На кассе дикая очередь, билетов в Ленинград нет. Я уже было начал унывать, но Слава сказал: «Спокуха, всё схвачено. Пойдём».
Он был администратор от бога, Слава Батагов. Мы поднялись к его приятелю, начальнику смены. Через десять минут нам вручили билеты на ближайший рейс, предупредив, у какой стойки начнется регистрация. К тому моменту нам надлежало стоять там и непременно пройти регистрацию первыми. Ибо билеты, выданные нам, были оформлены на уже проданные места. Моральная сторона вопроса взволновала меня не слишком сильно – сказалась дикая усталость и адский голод.
Спустя пару месяцев, может чуть больше, Слава позвонил мне: «Лёша, ты дома? Я хочу к тебе заехать, привезти экземпляр пластинки».
Батагов вошел ко мне с чёртиком в глазах. Вынул из портфеля две бутылки коньяка: «Сначала мы должны отметить, выпить немного, и только после этого я могу показать вам пластинку». – «Почему? Давай вынимай, интересно же». – «Нет, – Слава был твёрд, – поверьте, так будет лучше».
Слово за слово, рюмка за рюмкой, он травил какую-то байку и вдруг… доведя нас до надлежащей кондиции, oн расстегнул свой портфель и достал грампластинку. На серебристом фоне известный рисунок. Под ним надпись:
KINO. ЭТО НЕ ИЮЪФЬ…
Оторжавшись над обложкой, я внимательно рассмотрел вкладыш. Там были тексты песен, все примерно в подобной транскрипции. Дело было в том, что у меня в доме не было печатной машинки. Супруга написала все тексты от руки. Аккуратно написала, но переводчик был корейский, не иначе. Там были такие ляпы!
«Тъ звонтшъ мне каждый день
Я нк знаю, как мнк бъшь
Я нк знаю, как мне дать тебе помять»
Ну и т.д.
***
В общем, хранил эту тайну я ровно пятнадцать лет. И Масик и Слава Батагов – никто об этом не распространялся. В России есть три экземпляра этого раритета, свой я убрал в другой город, от греха – чтоб никому на глаза не попался. Я взял слово с ребят, что никто ни о чем не узнает.
Потом много думал: всё ж хорошо это было или плохо? Судя по всему – не очень. Достаточно посмотреть на физический результат этого события: деньги эти радости не принесли. Полторашку, что я привез в Ленинград, у меня сразу ополовинили на работе, взяв в долг. Отдавали мелкими частями в течение двух лет. Мы купили видеоплейер, на остальное – жили.
Я тренировался играть на новой гитаре, выступал с ней в «Поп-Механике» и на телевизионных съёмках. Собрал группу из музыкантов, с которыми работал ранее, как звукорежиссёр. Мы снимались на телевизор под фонограмму, однако выступить живьем так и не срослось.
Овердрайв мы проели в первую очередь. Я играл чёсом через хорус. Мне было очень жалко, но зачем он мне, без живой игры? На студии есть рековый хорус, случись надобность. Когда нас позвали на съемку «Программы А», я продал примочку и купил билеты на поезд. Тюнер подарил Бутусову на день рождения. Бархотку слямзили на концерте «Поп-Механики» в СКК. Гитару я подарил Сергею Богаеву из группы «Облачный Край», потому что в тот момент она была ему нужнее, к тому же, я видел, как по грифу забегали его пальцы, и как она восхитила его.
У меня не осталось ничего материального после той поездки – как в люки стекают дожди – всё куда-то очень быстро, со временем, ушло. Остались лишь воспоминания, да и они теперь уже принадлежат вам.
Для Специального Радио
Май 2007
МОЁ ЯПОНСКОЕ «КИНО». ЧАСТЬ 1: «СПУСТЯ НЕДЕЛЮ, ПОСЛЕ ГИБЕЛИ ВИКТОРА ЦОЯ…»
