Этот монолог Сергей Пахомова открывает цикл статей, посвященных изучению жизни и творчества Ивана Соколовского – композитора, музыканта, публициста и человека.
Как я познакомился с Ваней я не помню! Мы были знакомы с давних пор, у него была группа «Soft Animals». Он хотел туда записать какие-то перкуссии и он со мной разговорился, в результате мы записывали вместе с Лешей Борисовым и Сергеем Летовым материал для Ваниного альбома. Подружились мы с ним потому что всегда о музыке любили поговорить, приятный такой момент был… У нас сразу возник общий язык, музыкальный такой. Мы с ним обсуждали разные музыкальные явления, а я, как человек тогда, и надеюсь, до сих пор азартный, когда Иван приходил ко мне в гости, ставил ему разные группы, которые купил где-то там, нашел, записи, какие разыскал.
Мы с ним обсуждали как должно все быть и чувствовали себя комфортно в данном случае. Я тогда увлекался с одной стороны минимализмом, а с другой стороны, авангардом, но не скучным таким, а творческим, понятным, доступным. Мне нравился как раз Чарлз Хейвард, его барабанная пластинка и мы обсуждали характер записи звука. Еще была такая группа Cut Frame Cut, и это тоже была такая звонкая запись, ЗВОНКАЯ! Как раз Ваня говорил, что хотел бы достичь вот этой звонкости в изложении звука, потому что «Soft Animals» по Ваниному решению клонился в сторону acid jazzа, так он это определял. С другой стороны, этот проект был достаточно преизбыточный по звуку. Я же все время хотел внести какое-то дирижирование звуковыми характеристиками и образами.
Я просто давно уже не слушал «Soft Animals», сколько лет уже прошло! В силу того, что я увлекался минимализмом, тогда мне казалось, что слишком много там всего, а если много, мне всегда хотелось загнать все это в ритмически однообразную форму и в унисонность, когда много инструментов звучат одновременно. Мне нравилась эта унисонность и я иллюстрировал увлечение пластинками. Мне нравился Фельдман, Терри Релли очень нравился всегда из американцев, а из европейцев – Мэртонс, такой нежный достаточно мелодист, почти как Филипп Гласс. А Филипп Гласс – разновидность такого нравящегося всем, популярного искусства. Вот Стив Райх в большей степени новатор и он все-таки попал в акведук будущего при появлении техно-направления и разных диджейских работ. Они совпали по характеру с творчеством Райха, мне так кажется. А вот Терри Релли, он такой замысловатый с одной стороны, а с другой – очень простой в изложении.
На тот момент идея была в создании такого шумного проекта. Мне он тогда казался таким немножко невыстроенным в сторону вечности. А я вот сразу хотел такую эпическую задать форму. Хотя, естественно, я, видимо, заблуждался. Может как раз, сейчас если послушать, то станет ясно, что «Soft Animals» как раз и отразили время.
Альбомов было создано два на самом деле: «Река, озеро, море», «Conquest of the arctic», потом были разные сборники на разных лэйблах. Помню, как пришел в студию, и одновременно с Ваниным проектом там только что отзаписывались трио народных певцов, и я подговорил Ваню чтобы их уломали участвовать в записи нашей «Soft Animals». Так родилась спонтанно, под моим спонтанным кураторством без какого-то совершенно промедления новая вещь. Мне показалась забавной ситуация присутствия случайного элемента. И появилась песня «Зеленая трава», где поет хор из трех человек.
У нас с Ваней была такая мягкая форма общения, мы сразу понимали друг друга. И много с ним было связано забавных вещей. В 1988 году я ездил в Польшу. И так как мы были с ним меломанами, естественно, я привез ему оттуда си-ди плеер. Я был жертвой советской действительности, поэтому один купил себе, а другой привез на продажу в Москву, такая была этика определенная. По просьбе Вани я его привез-то, собственно из Польши, где были валютные магазины как наши «Березки», они назывались «Певек». В Варшаве я купил тогда свои первые компакт-диски в валютном магазине для иностранцев и вот этот плеер. Кроме того, у нас оказалось много общих друзей, с которыми мы творчески до сих пор переплетаемся.
У него была потребность с разными людьми дружить и общаться, но у нас с Ваней всегда было о чем поговорить. Мы говорили о музыке, где есть и доминанты и время и человек (все составляющие философии), как о философии в какой-то мере. Наши разговоры о музыке – это разговоры о жизни в гармоничном ключе.
Иван дружил с фотографом и художником Олегом Корневым. Я встречался с Олегом в Париже, он художник, лысый такой, мы с ним общались в начале 90х. Он рисовал минимализм двумя тонами геометрические вещи – клинья и полуовалы. Из художников, которые дружили с Иваном можно назвать троих: меня, Олега Корнева и Митю Шагина с которым он записал целый альбом «Митьковские танцы». С Митей Шагиным мы тоже очень дружим и общаемся, он добродушный человек и прекрасный художник.
Вспомнил, Господи! Мы познакомились с Иваном там же, где познакомились с Андреем Сучилиным – в студии «Эллипс» в 86м году на Новослободской. Эту студию сделали научно-технические работники, программисты с амбициями. Они сделали такое творческое место, там я со всеми и познакомился. С Сашей Лаэртским, например, он тоже там репетировал. Я, собственно, пришел к Сучилину Андрею играть у него с «До-Мажором». Были сборные концерты потом, коллективные, авангардисткие где много людей участвовало. Была там такая группа новоджазовая: Володя Миллер (пианист), Сережа Летов (саксофонист). На одном из концертов неожиданно появился Майк, были там и Саша Александров-Фагот и Миша Жуков. Там мы с Иваном и познакомились. Иван приглашал в коллаборацию музыкантов ему приятных и созвучных, так многие друзья участвовали в проекте «Soft Animals». Человеческое начало это важно, конечно.
Ивану нравилось очень творчество Александра Синицина. В проекте «Солдат Семенов» Ивана с Аркадием был поиск синтеза поэзии и электронной музыки, как продолжение того, что начал Синицин. Мне он тоже очень нравится. Вообще, Синицин – это недооцененный гений, я считаю. И продвинутые люди, знатоки музыки всегда к его творчеству внимательно относились и относятся. С Сашей Синициным мы общались и дружили по его жизни. Саша обладал мультиталантами, он был художник и папа его был художник, у него была прекрасная мастерская на Коломенской. Он был романтик и с ним всегда красивые девушки были. У него был шикарный «Мерседес» и вообще он был настоящий гений я считаю, да! И вот, Олег Нестеров (группа «Мегаполис») выпустил пластинку виниловую с его народным хитом «ВВС», который знает большинство людей благодаря медийному пространству. А у него есть и романсы и латиноамериканские мотивы, поэзия, игра со словом. Он человек творческий из художественной среды, имеющий свою картину мира. Очень грустно что он заболел и ушел я даже был на его поминках несколько лет назад.
Синтетизмом занимался и очень хорошо чувствовал синтетизм Ваня. Он создавал постмодернисткий образ, то есть, он играл в музыканта. Когда играл на клавишах, он входил в образ, усиливал его. У нас была абсолютно такая постмодернисткая практика – двигаться от имени какого-нибудь героя. Поэтому Иван любил мифологии, мифологообразие, это чувствуется в музыке. Он ощущал вибрации мирового музыкального пространства, поэтому и появилась межкультурная «Yat Kha» как отражение картины мира. Об этом мы с ним и беседовали пытаясь время ухватить за хвост – кто-то с помощью звуков, кто-то с помощью красок, такое хватание, отображение времени.
Мне его лицо, образ приходит в голову мгновенно при упоминании имени. Я человек визуальный и сразу вспоминаю лицо Вани. Хороший был человек, собеседник хороший и музыкант хороший. Как-то это совпало и с моей юностью, молодостью, зрелостью. Эти воспоминания в категориях такого чудесного, счастливого бытия. Совместные выступления мы играли, конечно, то там, то сям. Мы нормально отметились. Я играл на перкуссии, а его интересовала перкуссия. У меня была целая коллекция интересных перкуссионных инструментов из разных стран африканских, латиноамериканских. Меня тогда это очень возбуждало, мне нравилось смотреть и на изображения барабанов разных ручных, меня это сильно трогало.
Я стал выискивать, выцыганивать везде эти вещи. В газете прочел объявление, что кубинцы продают две кубинские конги, поехал к ним и купил эти конги. Потом Юра Иванов сообщил, что жена Тухманова продает конги. Поехал встречаться с женой Тухманова и купил ее конги. Так как мы дружили с Мишей Жуковым, а он играл у Пекарского, Миша познакомил меня с человеком, которого звали очень смешно – Миша Шпринц, который у себя на лоджии в отдаленном районе Москвы соорудил мастерскую, где он изготавливал из кулибинских элементов, дерева и пластика разную перкуссию и барабаны. На него косилась его жена, ей все это сильно не нравилось, насколько я помню. Что-то я у этого Миши Шпринца покупал. Чудесный человек, кстати, он иммигрировал в Израиль за мечтой какой-то о свободе. Приезжал несколько лет назад ко мне в гости, оказался до сих пор влюбленным в перкуссию, показывал какие-то новые рисунки латиноамериканские, хотел делать новые инструменты. Ване в моей коллекции нравилась такая штучка бразильянская, называлась «куика». Палочка, которая издает пердяще-свистящие звуки с помощью проканифоленной тряпочки. Издает такие звуки: «Куи-квиу!», поэтому называется «куика» и пердежь такой: «Тффррууу…». Вот Ване нравился такой инструмент.
Ваня, безусловно, был наслушанный человек. Ему было что сказать, он владел языком этим, у него было много решаюших факторов для творчества. Состоявшийся композитор настоящий постмодернист. Это было тогда актуально и сейчас. С одной стороны там много аналитического, то есть «от ума», а с другой стороны там много такого живительного, много растительного фанка, африканизма. Это им очень ценилось, это он очень любил.
В плане ритма его поздние работы построены на груве, на котором уже как цветы идут темы и соло. Он сам отвечал за программирование бас-лайнов и ритмических структур. Нам с Алексеем Борисовым (группа «Ночной Проспект») в наших коллаборациях и сейчас это очень близко, а Иван в свое время много сил вложил в «Ночной Проспект». Во времена общения с Ваней я складывался как музыкант. В этих аналитических беседах возникало видение музыкальное, что очень важно – взгляд и понимание. Он создал мощнейшие проекты: «Yat Kha», «Мягкие звери», где в большей степени выступал как режиссер действия, участвовал в коллективном «Ночном Проспекте». У него был широкий взгляд на ситуацию, он управлял ею и моделировал. Это было заметно в высшей степени в Ване и было близко мне. Мы говорили о полиритмике, которой он тогда был сильно увлечен. Меня интересовали две школы: латиноамериканская, где пульс чередуется и на него можно ставить любой бит и африканская, где ритм сложнее из-за полиритмики. Ваню тоже именно это интересовало и возбуждало как человека думающего, чтобы осознать себя в мировом пространстве музыкального контекста. Поэтому он решал задачи, не ограничивающиеся взглядом музыканта как такового, он решал более масштабные задачи.
Все время обсуждались какие то книги, фильмы, это комплексный культурный фон, да, да, да, мы настолько были увлечены и любили музыкой заниматься, которую мы открывали, думали, анализировали со всеми сопутствующими элементами культурного фона и контекста – это обсуждалось. Его язык в его статьях замечателен, если человек может шутить на листе, он обладает утонченным чувством юмора, потому что шутить словами вслух легче.
У него был склад аналитика, аналитическое начало, которое воспитывает и поддерживает университетское образование. Его диссертация, которую он так и не защитил по собственному желанию, была о Хомякове, о смежной и странной философской традиции. Как раз то, что иллюстрируется в «Мягких зверях» – это полистилистика. Ваня чувствовал что мир преображается, что мы попадаем в состояние общекультурного фона и невозможно уже ничего изобрести, важно грамотно срежиссировать, скомпилировать свою идею и донести ее. Идеи шли бесконечно, в течении дней проносились мимо или задерживались, чтобы обрести определенную форму. Естественным путем это происходило-протекало от любви к музыке, от жажды действия. Все это Ваня чувствовал, все вибрации, как сейчас говорят, очень тонко чувствовал. Поэтому, разделял мою любовь к латиноамериканской ритмике и кубинской музыке, благо она продавалась на пластинках в магазинах «Мелодия» и стоила вроде рубля четыре. Можно было купить джазовые оркестры и альбомы кубинских музыкантов.
Никакого последнего впечатления или воспоминания о нем у меня нет, я просто был не готов, что он нас покинет и уйдет. Мне казалось, что все впереди, для меня это было неожиданностью – известие о его смерти, полной неожиданностью. Как всегда бывает со смертью, особенно в каких-то моментах: мало о ней думаешь, вдруг такая несправедливость! Сейчас он, думаю, что занимался бы тем же, чем и тогда и сейчас бы, наверное, как и я, как и я – синтетическими искусствами. Тем же, чем он занимался всегда – писал, анализировал, занимался музыкой, концертной деятельностью и этнической составляющей дохристианского толка. Тоже интересовали его эти вещи. Тувинская музыка, она все же предмет такого языческого, агностического толка. Думаю, что христианские музыковеды не очень хорошо относятся к тувинским песнопениям. Они признают это как фольклор, а фольклор – это как раз носитель старых, дохристианских языческих представлений. У тувинцев это особенно ярко происходит. Их тритоновое рычание похоже очень на звериное рычание, а православная церковь отвергает звериное начало и Ваня об этом, конечно, размышлял всегда. О том, что на Земле бывают разные представления и оказывается, что и то часть жизни и это есть часть жизни и их взаимодействие его волновало. Богословских бесед мы не вели, на сколько мне память позволяет. Да я и не знаток этого, вот так… Понятно, что надо заново анализировать и творчество Ивана Соколовского и образ его. Очень хорошо, что происходят памятные концерты. Пока жива память о нем, то есть пока мы помним о человеке – он жив. Элементы эти очень важны.
Для SpecialRadio.ru
Москва, март 2016
Материал подготовлен Евгением Зарубицким
фото Сергея Пахомова – Е.Зарубицкий
Ссылки по теме:
Дискография Ивана Соколовского
Notchnoi Prospect “Voice” – Video directed by Oleg Kornev
Статьи Ивана Соколовского на Специальном радио
