С Иваном мы познакомились в Новосибирске в Академическом городке, где проходил фестиваль «Интернеделя». Обычно его всегда проводили в мае, так называемые «маевки» были во времена комсомола. Под это группа молодых преподавателей и студентов-энтузиастов из Академгородка придумали фестиваль «Интернеделя». В 1991 году на этом фестивале мы оба выступали. В Новосибирск я попал через Артемия Троицкого, он порекомендовал меня организаторам. Я тогда занимался сольным выступлениями под гитару: пел и играл на гитаре.
Группы у меня не было, хотя иногда я в тувинских коллективах принимал участие, как басист или гитарист. Тогда как раз начался подъем рок-движения в Туве и в Сибири. Проект театра «Биосинтез» из Тувы взялся курировать Александр Липницкий, помог им записать у него на даче на Николиной Горе целый альбом и выпустить единственный диск этого проекта. Это был такой небольшой театр, где люди создают звуки, рок-группа в меньшей степени. У Ивана была сольная программа. Если я выступал и пел с гитарой, то Иван ставил со своего альбома новые треки, а люди в зале просто сидели и слушали.
Нас свел, познакомил Кирилл Кувырдин, он сейчас эмигрировал в США, а тогда он был причастен к рекорд-лэйблам в Москве, в том числе и к «BSA», одному из крупных музыкальных лейблов, где Иван, кстати, выпустил свой сольный диск. В то время он оставил «Ночной проспект», где играл на синтезаторе и стал записывать собственные композиции. Эта музыка на меня сильное впечатление тогда произвела. Это была не рок-музыка, к которой мы привыкли и не композиторская музыка, которая звучала в камерных и симфонических залах, это была современная электронная музыка. Мы знали Эдуарда Артемьева, Рыбникова знали, западных авангардистов, но чтобы у нас в России была такая композиторская музыка с электроникой, с использованием лупов, сэмплеров, эмуляторов – это было в новинку. До него я встречал использование компьютера в музыке только у группы «Агата Кристи» Вадима Самойлова. Это были тогда впереди идущие музыканты в плане звукозаписи и звуковоспроизведения.
И появилась идея совместная, что когда я приеду в Москву, мы попытаемся вместе поработать. И в конце того же года, в декабре, я приехал в Москву и мы стали работать на студии вместе. Из этого постепенно вылился первый альбом, который назывался «Ят-ха» «Antropophagia». Само название «Ят-ха» означает музыкальный инструмент, похожий на японское кото из рода цитр, горизонтальных арф (гусли, кантеле – из той же категории щипковых струнных инструментов). Этот инструмент мы много использовали на записи альбома. Мы долго обсуждали, какое название придумать, и Иван настаивал на этом, потому что ему очень нравилось звучание слов «Ят-ха» и самого инструмента. Вроде названия группы «ЯЛЛА» или швейцарского дуэта «ЙЕЛЛО». В то время наша музыка как-то перекликалась с «ЙЕЛЛО» – низкий голос, сэмплы и электронное звучание.
Когда пошли клубные выступления, еще до выпуска официального диска, благодаря тому, что Иван знал многих музыкантов и журналистов, началась мощная раскрутка. Попросту, мы ходили по разным музыкальным тусовкам, клубам, встречались с художниками по всему городу. У Ивана в основном были друзья художники, философы и музыканты, не рок-н-ролльщики, а прогрессивные авангардные люди. На тот момент в телевизоре была единственная передача, посвященная современному российскому и мировому андеграунду и альтернативной музыке – «Программа А». Потом появилась «Экзотика» о музыкантах, не вписывающихся в мейнстрим, а тем более, в официоз. Впервые мы там и появились, на радиостанциях начали крутить нашу музыку. У нас была тогда такая жизнь – полу-андеграунд и одновременно мы играли во время стадионных выступлений таких групп, которые никак нельзя было связать с нашим стилем, например, «Технология» и «Браво».
К сожалению, в Туву мне Ивана затащить так и не удалось, хотя он мечтал, и Кирилл Кувырдин, который нас познакомил и который курировал первую нашу запись (я у него жил тогда целый месяц пока это происходило), тоже планировал посетить Туву, но так и не съездил. Самое восточное, что у Ивана было – это Новосибирск и Алма-Ата, куда мы ездили с группой «Браво». Туда же ездила тогда съемочная группа программы «Экзотика», которая освещала эти концерты и одновременно снимала музыкальный фильм о Казахстане.
Они должны были заснять этот концерт и осветить на центральном телевидении, на РТР. Там был большой журналистский десант: Троицкий А.К., Сергей Антипов (ведущий «Программы А»), Андрей Борисов (основатель «Экзотики»), бригада операторов с камерами. В Алма-Ате мы жили на горнолыжной базе «Чембулак», которая была выше, чем «Медео». Там, на концерте была задержка с выходом хедлайнеров на сцену, и мне пришлось петь горловым пением, но принимали нормально, потому что большинство публики были казахи. Хавтан общался с Иваном, они постоянно пересекались и, похоже, дружили. Через Ивана я познакомился с Васей Шумовым. Иван и Вася – друзья конкретно со времен ранних лет группы «Центр». Когда Василий приезжал из Штатов и устраивал концерты-презентации в Москве, мы на них были. Трудно поверить, но мы даже выступали на хэви-металл фестивалях разных. В «Горбушке», например, вместе с трэшовыми командами типа «Крюгер». Нас пригласили туда выступить сами организаторы. Наша фонограмма не запустилась, и я опять там десять минут пел один. Это было нормально. Где-то там мы познакомились с Пауком из «Коррозии металла». У Ивана получается такой разнообразный круг общения – от эстетов до авангардных художников и трэш-металлистов.
Творчество Ивана почему-то очень нравилось Айзеншпису, который вставлял «Yat-Kha» на стадионные выступления группы «Технология». Через клавишника и аранжировщика «Технологии» Леонида Величковского, с которым Иван поддерживал хорошие отношения, удалось сделать серию концертов в Питере. Это был серьезный опыт, было очень интересно, потому что они были супергруппой, а мы абсолютно никому неизвестны. Получилось так, что они выступали под «плюсовую фанеру» (полную фонограмму с голосом) и однажды эту свою DAT-кассету они забыли в гостинице. Мы отыграли свой сет, свои положенные двадцать минут, собрались уходить со сцены, а нам тур-менеджер кричит: «Давайте еще десять минут!». Публика терпит, а «Технологии» все нет и нет, потому что их фонограммы нет. Потом и наша болванка закончилась, и я просто стоял и акапелльно исполнял горловое пение. Тут народ начал возмущаться, бросаться в меня банками из-под пива, монетами. Из толпы кричали: «Чукча, уезжай в тундру!». Наконец-таки привезли эту DAT-кассету, и вышли герои в кожаных косухах и начали выступать под плюсовую фонограмму. Был, наверное, год 1992й.
Тогда же мы выступали в модных ночных клубах того времени – «Арлекине», например, куда приглашали в основном попсовых российских музыкантов: Преснякова, Светлану Владимирскую, Александра Иванова. И тут же мы выступали, это было абсолютно никак несоприкасаемо. Кто-то тогда назвал нашу музыку «модным техно» – этот термин появился впервые. В основном это были клубные выступления в Москве.
Один раз мы выезжали в Ижевск на фестиваль «Экзотика». Программа проводила там фестивали вызвала своих резидентов, группы, с которыми сотрудничала. Кроме нас еще был еще питерский «НОМ», Борисов Алексей как диджей. Благодаря критикам и журналистам появились хорошие рецензии в прессе от Артемия Троицкого и Леонида Захарова, например. Заграницей с Иваном мы были первый раз в Риме, в клубе одном известном, это сольное выступление организовал Артемий Троицкий. Другой раз мы выступали в Берлине, в начале 1993 года на «Музыкальном ЭКСПО». На тот момент первый наш диск еще готовился к выпуску, у нас на руках были только кассеты с записью.
Мы их сами вручную копировали на кассетных магнитофонах и делали на них специальные наклейки. Ванины друзья – художники, дизайнеры сделали нам оформление на каком-то клеящемся материале. Мы вручную вырезали наклейки на эти кассеты и удачно их там продавали. Там был, конечно, ажиотаж. Если в Москве это была такая модная штучка в богемной среде, авангардной, и не принималось широкой публикой, то в Берлине произошел некий фурор. Там же собрались все – продюсеры, промоутеры, европейские музменеджеры, и наше появление было для них неким откровением, у них такого еще не было. Конечно, техно-музыка уже была, но смешать ее с тувинской народной музыкой, с горловым пением – это была революция!
Был такой тогда в Германии популярный проект «Энигма», так их продюсер написал о нас огромную статью в газеты – большой разворот. Наверняка сохранились ТВ записи, потому что наши вступления снимались программой «Экзотика». Там нам предлагали услуги вплоть до заключения контракта с какой-то немецкой фирмой на выпуск трех альбомов в Германии. Но включилась целая цепь посредников. С нами приехал из Москвы Андрей Синяев, который хотел быть в доле, там же был Артемий Троицкий. Все захотели вклиниться сюда. В итоге ничего не состоялось.
В основном идеи придумывал Иван. Он владел информацией и навыками работы с компьютером, с сэмплерами, синтезаторами, генераторами, модуляторами, эмуляторами. Я мог подобрать репертуар песен, сделать наложение на различных народных инструментах: ят-ха, варганы, за тексты тоже отвечал я. Бывало так, что Иван давал мне послушать что-то готовое, и я импровизировал в студии. У Андрея Синяева в студии нам выделялось свободное время. Основное время там было занято записью поп-музыки, а нас пускали записываться без денег, на перспективу. Один раз, правда, я рассчитался за студийное время микрофоном «Байердинамик», тогда это было редкостью. У нас были двух-трехчасовые сессии, остальное время мы бродили по Москве, встречались с друзьями Ивана, с Алексеем Борисовым («Ночной проспект»), с разными художниками.
На оформление буклета ушло много сил и времени, даже денег платили дизайнерам, чтобы они макет хорошо составили. В оформлении диска хотели найти золотую середину так, чтобы представить западной и российской прогрессивной публике как мы представляем «Сибирь». Получилось в реальности, конечно, не так. Но тогда это было модно, и Иван это чувствовал, опережал всех на два шага.
Он очень интересовался визуальным искусством, мы вместе ходили в галереи, в ЦДХ примерно раз в неделю на выставки, на презентации. Иван разбирался особенно в современном изобразительном искусстве, авангарде, модерне. Это, видимо, влияло на его музыку. Поэтому, в сольных его работах всегда есть драматургия, развитие, кульминация, – все это есть.
Во время записи первого альбома мы приглашали Дмитрия Кутергина, скрипача из «Ночного проспекта», он играл на электроскрипке, все остальное мы сделали и записали сами. Во время работы всегда у нас появлялся какой-то ритм, за исключением пары композиций, где было наоборот – я наиграл на инструменте, спел, а потом Иван сделал шумовую картинку, поставил эффекты звуковые, и в этих композициях нет выраженного ритма. В остальных вещах вначале появлялся ритм, грув, тональность и в этой тональности я напевал темы, накладывал инструменты: ят-ха, хомусы (варганы), виолончель, на которой играл я, гонг и шаманские бубны, которые я привозил из Тувы. Но на концертах мы это не использовали.
Были и свои трудности при записи. Была одна композиция в арабском ладу – для меня было трудновато спеть туда горловым пением, потому что горловое пение уже включает в себя некий звукоряд, как правило, это в рамках пентатоники, а арабская музыка построена на полутонах. Но, по-моему, все же нормально получилось. Была еще очень интересная композиция, где мы многократно накладывали голос, пытаясь имитировать пение буддийских монахов во время службы, когда их человек сто сидят и поют. Мне одному это надо было наложением записать. По духу, по характеру, эта мантра вполне получилась.
У Ивана была большая библиотека сэмплов и звуков. Были там и тибетские колокольчики, которые запускались через эмулятор, потом игралось их звуками на клавишах через сэмплер. Иван на записях в основном играл на миди-клавишах. Я исполнял исключительно народные песни без социальной нагрузки. В плане горлового пения в нашей программе в основном звучит каргыра, хоомей попадается и их разновидности. Я не специалист по сыгыту, поэтому активно его не использовал. Каргыра, хоомей, сыгыт различаются по технике звучания. Хоомей, как правило, это – очень сжатая гортань. В сыгыте надо определенным образом использовать язык, небо, губы. Каргыра – это в основном грудь, гортань и нос как резонаторы.
В Туве это не связано с ритуалами и мистикой, – это обычное пение, в основном это песни обычной жизни. Некоторые группы используют горловое пение и свой вариант тибетских мантр и сутр, исполняя их на тувинском языке. В храмах это одно, а в жизни совсем другое. Наш альбом по музыке что-то новое, между мирами, цивилизациями. Для Москвы того времени это был новый звук. Иван очень интересовался Тувой, находил книги о Туве в библиотеке, искал дополнительную информацию, собирал знания.
Второй наш альбом назывался «Тундра Гост», это практически тот же музыкальный материал, только ремикшированный. Там практически те же треки, но в другом порядке и с другим звуком. Оформление, соответственно тоже другое. Иван его уже выпустил сам на лейбле «General», поставил меня перед этим фактом. В результате фирма рассчиталась со мной дисками. Я бы до такого не догадался, у меня всегда было тяготение к живому року, это было наше принципиальное различие, из-за которого, в принципе, мы и расстались.
Есть кассетный альбом, который мы выпустили до «Antropophagia». Музыкальный материал тот же самый, но назвали мы его «Хан-Пати» («Вечеринка Хана»). У Ивана всегда была тяга к таким названиям, чтобы вызывало интригу, провокацию. Такие названия, как «Погребение», «Охота на соболя» вызывают у продвинутых горожан интерес. У меня родственники – охотники. Я привез несколько шкурок соболя, и где-то в видеоклипах мы их использовали. Наша запись затянулась на несколько месяцев. Мы начали в 1991м, 1992й ушел на запись и конце года альбом был готов. И зимой 1993го года новая компания «GeneralRecords» с помощью Троицкого выпустила альбом на диске.
Ивану было интересно исконно тувинское. Когда мы записывали композицию с шаманским текстом, он начал искать литературу по шаманизму, расспрашивал меня о языке, о религии, о культуре, об обычаях, как у нас люди живут. Интересовался тибетским буддизмом традиционными добуддийским БОН-ПО. На этой почве мы пересекались с Алексеем Тегиным и Германом Виноградовым, которые устраивали шаманские мистерии в Москве. Алексей Тегин от рок эстетики и джаза ушел в индастриал, потом в этнику. Индастриал нам тоже был интересен, мы подумывали сделать программу в стиле группы «Front242», более жесткого направления, но до этого не дошло. Знаю, что «Laibach» и «EinsturzendeNeubauten» переписывались с Иваном.
Он любил «MassiveAttack» и терпеть не мог весь русский гитарный рок и рокеров, для него даже попса была ближе. С Сергеем Жариковым (группа «ДК») поддерживал отношения на почве философских книг. Дружили с «Аукцыоном» и Леней Федоровым, которые в Москве останавливались у Кирилла Кувырдина. С «Вежливым Отказом» хорошо дружили. С «НОМ» и «Колибри» из Питера пересекались на гастролях и общались плотно. Из сибиряков, благодаря Кириллу Курвырдину происходили контакты с омскими музыкантами, особенно поддерживали отношения с «Гражданской Обороной», которые печатали тогда бешеные тиражи кассет со своей музыкой и все успешно расходилось. Периодически мы виделись с Вадиком Степанцовым и ребятами из «Бахыт-Компота».
Все же я думаю, если бы мы дальше продолжили сотрудничество с Иваном, начались самоповторения, скорее всего. Я очень часто приезжал в Москву, из которой и выезжали, в основном, на гастроли. В Новосибирск и в Ижевск я пару раз летал из Кызыла. В 1992м году мне сняли квартиру на Речном Вокзале и я начал жить в Москве. На гастроли я ничего не брал, Ваня брал с собой мидиклавиатуру и тибетскую маску. Все у него умещалось в одну большую сумку, а у меня, практически ничего не было. Единственный раз я брал с собой инструмент ят-ха, когда мы выступали в Театре Эстрады на каком-то фестивале. Там опять случилась заминка с фонограммой. Я сидел на сцене и живьем пел и играл на ят-ха. У Ивана вся фонограмма была записана на DAT кассету, сверху он добавлял эффекты, поменять что-то в композиции было невозможно. Концертные программы «Yat-Kha» друг от друга отличались, если только были проблемы с запуском DAT-кассеты или болванки с сэмплера. Тогда приходилось импровизировать на ходу.
В быту Иван был очень простым, скромным. Жил (после развода с первой женой) с мамой на Профсоюзной в тесноватой квартирке. Интеллигентная московская семья. На гастролях Ваня был очень неприхотлив, мы жили в обычных гостиничных номерах, в то время как «Технологам» снимали люксовые. Деньги давали нам суточные, довольно скромные. Когда у нас появлялись хорошие деньги, мы любили с ним погурманствовать и, как правило, отрывались в двух корейских ресторанах в Москве, заказывали морепродукты. Когда деньги кончались, опять жили скромно. Накопить не удавалось. Иван любил вкусно поесть, плотно выпить.
Мы перепробовали все сорта пива, которые были в то время в Москве. Шпикачки мы всегда любили. Когда у меня появилась квартира, мы выискивали специально шпикачки, брали пиво в таких пирамидальных бутылках «Хамовники» или вино и ехали ко мне, крепкие напитки употребляли крайне редко. Когда у нас было свободное время, мы шли в гости к Ваниным друзьям – художникам. Созванивались, договаривались, они накрывали стол, а мы по дороге брали какой-нибудь алкоголь, вино, как правило. Когда на выставки ходили, после всегда заворачивали в кафе или ехали позже ко мне на Водный Стадион.
Естественно, у нас тогда уже был свой круг поклонниц. Ваня по-своему был обаятельный человек, очень умный, продвинутый, образованный, эрудированный. Поэтому девочки всегда были такие, своеобразные. Из художников хорошо помню Сергея Матросова, хотя он, скорее, дизайнер. Часто у него были на «Спортивной». Часто собирались у Кирилла Кувырдина, у которого я вначале жил. У Владимира Васильева часто собирались в его фотостудии. Были тогда в компании два художника, которые даже внешне выглядели как Торопунька и Штепсель или как Дон Кихот и Санчо Пансо, внешне, конечно. Имена, к сожалению, не помню, но жили они на Ленинском Проспекте. «Программа А» на Шаболовке проводила часто живые концерты и мы были там завсегдатаи, свои люди. Постоянно туда приходили и в редакции устраивали шалманы, пьянки. Там работали все молодые, старшим был Андрей Борисов. Троицкий иногда с нами бухал, сидел скромно. Иван в большей степени был одиночкой, хотя у него было много разных друзей, включая законченных идиотов и придурков. В последнее время нашего общения с ним всегда рядом была девушка Вика из Подмосковья, его будущая вторая жена.
У нас мало было соприкосновений по музыкальным точкам, потому что я любил, в основном, тяжелый рок и металл. Слушал, конечно, разную народную и классическую музыку. Иван на тот момент очень много электронной музыки слушал, немного инди и очень много авангардной музыки двадцатого века: Штокгаузена, Шнитке. И это можно по его сольным работам проследить. Так что мы как две стороны одной монеты, которые никогда не встретятся, объединяет их некое ребро обстоятельств. Думаю, что подсознательно, по духу, по звуку, по подаче, Иван хотел что-то вроде российского Laibach. Ваня следил за модой даже на би-пи-эмы. Когда появилась танцевальная музыка на 240 ударов в минуту вместо привычных 120ти, он сразу сделал что-то свое в этом темпе. Я же больше любил «NapalmDeath», даже ходил в Москве на концерт в «Крыльях Советов».
Последний раз мы встретились в 2005м, в Ханты-Мансийске на фестивале «Дух Огня». Он играл тогда у Сайнхо Намчылак вместе с Сергеем Летовым. Играл вживую на клавишах. С Сайнхо Иван был знаком и до меня. Она в Москве много лет жила и знает всех авангардных музыкантов, со всеми переиграла. Потом, после нашего расставания он снова стал с ней сотрудничать. Это была его последняя коллаборация. Альбом Ивана Соколовского «Полуденный отдых Хана» назван по имени нашего совместного трека. Конечно, он был не пианист, но аккорды знал, чувствовал грув и создавал многослойные звуковые композиции. Сейчас засилье электронной музыки с битами и нойзами, а у Вани это можно назвать малой формой электронного симфонизма, где всегда есть конфликт параллельных звуковых линий. Он мог бы быть очень востребован в современном кино или в театре как композитор. Но так ничего в этом направлении и не сделал… Он дружил с Курехиным. Мы пересекались вовремя гастролей в Берлине. У Курехина там был сольный концерт, как у пианиста. На фестивалях в Питере и Ижевске виделись и вежливо общались.
Я следил за Ваниным творчеством, слушал «Мягкие Игрушки». Вот диск Ивана «Музыка для богатых» мне нравился, причем у него по этому поводу была очень интересная концепция, что надо богатых беречь, жалеть. По-своему мне нравились и «Ночной Проспект» и группа «Центр» эстетикой и концепцией, в отличие от большинства российских рок-групп, хотя я не фанател на этой музыке.
Потом, уже живя в Кызыле, я узнал от Троицкого о смерти Ивана. Самое главное в нашем расставании то, что я эту музыку близко к себе не принимал и всегда хотел играть живой гитарный рок. Он же хотел развивать линию этно-индастриала, в этом главная причина. Кроме того, к тому моменту не было никаких реальных предложений. А у меня уже семья была здесь, в Москве. Надо было развиваться, не оглядываться назад.
Думаю, что если бы Иван был сейчас жив, он написал бы книгу или бы стал Диогеном. Он не принял бы категорически всю эту современную музыку, какая бы она сейчас не звучала. Может быть, наконец, ему удалось поработать для театра и кино. Среди музыкантов той эпохи он больше выглядит как композитор и философ с большой буквы. Скорее не рок-н-рольщик, хотя образ жизни мы иногда вели вполне рок-н-ролльный, скорее философ. Чувство юмора – это важное и главное для музыкантов, художников и прежде всего философов. Розыгрыши, анекдоты,- это все было. Чувство юмора у Ивана было хорошо развито, но до похабщины он никогда не доходил. Его юмор был интеллигентный, местами утонченный. Он всегда улыбался – философ улыбающийся.
Для SpecialRadio.ru
Москва, Апрель 2016
Материал подготовлен Евгением Зарубицким
