Вместе с Сергеем Жариковым мы приехали в гости к Юрию Петерсону, солисту ансамблей «Веселые Ребята» (первый состав), «Самоцветы» (первый состав) и «Пламя».
У Петерсона было полно народу: у него дома собрался консилиум по поводу болезни его кошки. Приехал не только ветеринар из цирка на Ленинских горах, где работает Ляля, жена Юрия, но даже какой-то очень крутой специалист из Ижевска. Правда, в Москве он оказался не из-за болезни любимой кошки, нет, он утром делал операцию цирковому льву: выдирал у того больной зуб… Медики вскоре ушли. Ляля принялась хлопотать по кухне, стала потихоньку собирать на стол. Тем временем Юра стал внимательно рассматривать набор из четырех CD-R, в который вошли редкие записи «Веселых Ребят» и «Самоцветов», присланные на «Специальное Радио» коллекционерами со всего постсоветского пространства, в основном – из Сибири.
– О! Есть даже «Наташа и я»! – восхищался Петерсон. – Нигде не мог ее найти!.. Это мы записывали для какого-то гэдэеровского фильма. 1968 год. Представляешь, здесь на басу ещё Ковалевский, который позже работал в оркестре Владимира Спивакова!
– Это подарок от Володи Сонца, коллекционера из Кемерова, – сказал Жариков. Юра пролистал треки и натолкнулся на песню «Я люблю тебя», которую исполнял Леонид Бергер, а Петерсон играл на саксофоне.
– А вы знаете, какой диапазон у Бергера был вначале? – спросил Юра. – Нижняя квинта – вот и весь его голос! Но однажды он, сидя у рояля и чего-то, как всегда, мурча под нос, говорит мне: «Знаешь, Юрка, я через год буду петь, как Том Джонс!» Я подумал, что у него крыша поехала, и он немножко с ума сошел, ведь Том Джонс – это две с половиной октавы! Рот открытый, все на дыхании построено. А техника, в которой пел Бергер, – все в нос, все на резонаторах. Ленька Бергер первое время тяготел к Рэю Чарльзу, потому что, во-первых, он его хорошо знал, во-вторых, идеально его пел. Мы закрывали глаза и… да, это сам Рэй Чарльз поет. Но это – кардинально разные техники дыхания. Как у бегуна на 10 километров и у спринтера. Но ровно через год
Бергер действительно орал две с половиной октавы, брал до третьей октавы, четвертую уже хватал!
– Каким же образом он этот голос у себя раскочегарил?!
– Дыхание перестроил. Причем сам, без педагогов. Он с утра вставал и пел под метроном. Сидел – плевал на свое пианино… У него знаменитое пианино было… Он в Гальяново жил… Придешь – у него все пианино оплевано, ведь когда поешь, слюни вылетают
– он не успевал их стирать, потому что пел по двадцать четыре часа в сутки. По образованию Бергер был музыкальным теоретиком и ко всему подходил научно, фундаментально. Он брал какого-нибудь певца…
– Например, Тома Джонса?
– Да, а перед этим были Рэй Чарлз, Сэм Кук и Вилсон Пикетт. Так вот он брал этого певца, как сугубо музыкальную вещь, и раскладывал его на составляющие части. Он, как музыкальный теоретик, делал из него портрет, понимал его сущность, изучал, как он поет, и начинал петь в его манере.
– Или не петь, – сказала Ляля.
– Такого подхода не было больше ни у кого – только у Леньки. Он был очень основательный человек.
– Хотя он тогда был еще совсем молодой человек, я бы даже сказала: пацан… – добавила Ляля.
– Но откуда такая фундаментальность?
– Объясняю! Бергер, между прочим, был одним из лучших игроков в карты в России, – ответил Юра. – Он был пятой рукой в карточном мире Москвы. Он говорил: «В карты я проиграть не могу!» У него мозги работали словно компьютер!
– Было, видимо, какое-то общество, где они играли?
– Они все между собой играли. У них был общий мир, они ходили по квартирам, играли, выигрывали. Иногда проигрывали. Они все друг друга знали, со сторонним человеком они не сели бы играть. Но когда Леня женился на своей Аське, он поклялся и жене, и себе, что завяжет с игрой, потому что это – грязный мир, что праведных денег там нет. Он завязал и никогда больше не играл.
– И вскоре, видимо, он эмигрировал из СССР?
– Он уехал в 1973-м.
– Но ушел он из «Веселых» в 1972 году, за год до отъезда, – сказала Ляля.
– Что говорит о его честности и порядочности, – подхватил Юра. – Он так и сказал Паше: «Я ухожу заранее, за год. И не потому, что мне что-то не нравится, а потому что, если я уеду из «Веселых Ребят», то вас больше никуда никогда не пустят, вы все будете невыездными». И он ушел работать в Измайлово, в ресторан «Лесной», и сделал там с оркестром Клейнота программу, которая называлась «This is Леонид Бергер», и все бандиты со всего Советского Союза туда приезжали и там кайфовали. Он и нас с женой однажды туда пригласил…
– Он запел, и я заплакала, – воскликнула Ляля. – Он к нам подошел: «Лялька, ты чего?!» А я говорю: «То, что ты делаешь, это просто потрясающе!» Он договорился о том, чтобы кабак на некоторое время закрыли, и там остались только эти бандиты да мы, наш столик. И он еще пел нам, наверное, минут сорок. И все эти сорок минут я рыдала и не могла остановиться!
– А потом уехал в Австралию. Но воспоминания о нем самые теплые. Замечательный человек, музыкант, талантище!
– То, что он уехал, это, конечно, большая потеря для всех нас, – сказала Ляля.
– А для него это не стало потерей? Ведь здесь он был бы певцом Номер Один, а там он так и не смог толком раскрутиться, – удивился Жариков.
– А там никто не смог раскрутиться, – заметила Ляля.
– Там это невозможно, – подтвердил Юра.
– Да, был он один раз с концертами в Америке и один раз в Европе. И все! – сказала Ляля.
– А наш Хабазин? – рассмеялся Юра. – Он живет в Швеции и в кабаке поет песни Высоцкого на шведском языке.
– А помните, был такой саксофонист Сергей Гурбелошвили? – вспомнил Жариков. – Когда-то он с Гараняном играл, роскошный тон, а сейчас уехал в США и лабает понтяру на каких-то мелких свадебках! Правильно Сергей Летов пишет у нас на сайте, что не надо никуда ехать! Надо здесь бороться!
– Разве что, – сказал Юра, – года на два, как я в Италию. Правда, то, что я в Италию съездил, на три года отсрочило появление «Пламени-2000». Но меня из Италии не отпускал хозяин!
– Хозяин ему не платил деньги, – объяснила Ляля. В ее голосе слышалось праведное возмущение. – Уехать было невозможно. Это метод такой, чтобы не отпускать нужного человека. И вместо одного года он там пробыл три.
Петерсон продолжил листать треки на принесенных компактах и натолкнулся на песню «Нет тебя прекрасней».
– Да это же запись с пластинки, которая вышла в Чехословакии! – воскликнул Юра. – Мы там были в 1971 году, спустя совсем малое время после Пражских событий. Мама родная! Мы приезжаем – нас все ненавидят!
– А как ненавидят?
– Да замечательно ненавидят! С нами руководительница поехала из Москонцерта… Бедная женщина!.. Валентина Ивановна, кажется, ее звали. Такая «божий одуванчик», такая милая, первый раз за границей… и все такое. Приехав в Карловы Вары, мы отправились на их знаменитый стекольный завод. Зашли в цех, где делают всякие вазы. Там работал чех-стеклодув: огромного роста блондин. Валентина Ивановна попросила его: «А вы не могли бы мне какой-нибудь сувенирчик сделать?» – «Нет проблем, мадам! Сейчас!» И чего-то крутит, крутит. Сделал что-то, остудил – и в газетку завернул: «Развернете, когда выйдете за территорию». Мы выходим с завода, она бумажку разворачивает, а там – стеклянная свинья. Я спрашиваю переводчика: «А что это значит?» Он говорит: «Это означает: «Русские свиньи, убирайтесь домой!»
Но концерт мы там дали шикарный! Когда мы в зале «Люцерна» дали им по мозгам, то объявилась горстка людей, которая на машинах ездила за нами по всей Чехословакии.
Концертный зал «Люцерна» – это подземный зал: семь этажей вниз. И там – огромный зал мест, наверное, на 800. По бокам стоят барные стойки, пиво разливают – для нас это было в диковинку: как это? Пиво на концерте?! А там по фигу! Сцена – как лобное место, из досок сколоченный круглый помост. За ним – тряпка висит. А за тряпкой, вместо гримерки, кухня, в которой разные шпикачки жарят. Сейчас это нормально, мы приезжаем работать в ночной клуб – там так оно всегда и есть, и слава Богу, если найдется хоть какая-то каморка, где можно переодеться. А тогда: как так?! Один из ведущих залов Европы – и нет гримерок?!
Но там все было замечательно. Программа у нас была шикарная. Ведь все привыкли, что приезжает русский коллектив – там балалайки, розовощекий фолк. А тут приехали нормальные пацаны с гитарами. И Пашка, конечно, молодец! Мы возили с собой свой аппарат. Это были «Биги», но звучали они более-менее прилично. И вот Паша решил отстроить звук на этот зал. Развернет колонки сюда, развернет туда. И тем временем тихонько говорит Бергеру: «Леня, сядь за рояльчик, попой Рэя Чарльза». А в первом ряду сидят телевизионщики. Нога на ногу. Такие крутые. Девки красивые! Ух, какие же там красивые были девки! Чума! Все полуобнаженные! У нас аж языки повываливались. И все такие наглые! И все эти журналисты и операторы сидят: ну чего вы нам можете показать?! А я сижу в зале, как бы звук слушаю, а сам на них внимательно смотрю. Леня Бергер один блюз спел, второй спел, третий спел. И я вижу: рты у них открываются, открываются, открываются… И гробовая тишина… Тут Пашка заметил этих телевизионщиков: «В контракте телевидения нет? Нет! А ну, все вон отсюда!» Вот тут они нас зауважали…
Начали мы петь. Вторая песня, которую мы исполнили, была из репертуара «Криденс» – Ленька Бергер ее замечательно спел. Зал зашелся аплодисментами. И после этого чего бы мы ни пели – сплошные овации.
На следующий день все газеты про нас написали. У меня много чешских журналов осталось, и в каждом – статьи огромные! А ненавидеть они нас продолжали, но это – их проблема. Когда мы пришли на запись, то местные звукорежиссеры всячески нам мешали. Но когда Леня начал петь «Для меня нет тебя прекрасней», чехи от изумления микрофоны пороняли: у них в Чехии никто не пел так ни до, ни после нас, а их Карел Готт – это пустое место по сравнению с Ленькой. И они так очумели, что провожали нас будто инопланетян: кто это?! Это музыканты из России?! Да такого не может быть!
А эта чешская пластинка, на которой вышло четыре песни: «Нет тебя прекрасней», «Почтальон», песня Дьячкова «Записка» и песенка из репертуара «Криденс», – еще долго у них в хит-параде держала первое место…
– Юра, а как в вашем репертуаре появилась песня «Легко влюбиться»?
– Леня Бергер тогда познакомился с Давидом Тухмановым и «ввел» того в мир негритянских певцов, натащив ему кучу своих пластинок с записями Рэя Чарлза, Сэма Кука, Вилсона Пиккетта и других знаменитых негритянских певцов. Слушая эти пластинки, они сильно подружились. А потом Бергер совершенно гениально спел его песню «Любимая, спи!». На записи мы все просто очумели от счастья. Тухманов и сам не ожидал, что это так будет здорово звучать.
Тут же Тухманов предложил Бергеру записать песню «Легко влюбиться», но Леня послушал ее и сказал: «Лучше Петерсона эту песню никто не споет. Тут нужна чистота, доверительность». Тухманов пригласил меня, и я записал ее сразу же со второго дубля…
Надо сказать, что это моя сольная запись, и «Веселые Ребята» к этой записи не имеют никакого отношения. Да, именно к записи. Это хорошо слышно – сильный биг-бэнд, оркестр Людвиковского, хотя я постоянно пел с Веселыми Ребятами ее на концертах. Они с Тухмановым сделали лёгкую аранжировочку и записали минусовку практически под меня. Если кто помнит, Ободзинский с этим оркестром записал знаменитый «Карнавал» из репертуара Карела Гота.
После второй бутылки «Божоле» Юра с Сергеем уже затянули: «Люди встреча-аются, люди влюбляя-аются, женюцца…» – «А вы знаете, – сказал вдруг Петерсон, – эту песню на пластиночку должен был записывать тоже я! Я простудился, и пришлось отдуваться Володьке Фазылову. И очень даже неплохо получилось – общесоюзный хит! На мой взгляд, лучше, чем у «Поющих Гитар». Это вообще «фазыловская» тема, хотя вспомнит сейчас – рассмеется наверное, большой начальник сегодня. Говорят, в дверь не проходит…
Радушные хозяева в свою очередь уже потчевали нас еще одним замечательным блюдом: видеозаписью выступления ансамбля «Пламя-2000» в программе «Диалоги с Америкой», которая транслировалась за океан. Юрий Петерсон, Алексей Кондаков и Владимир Парамонов, которые и составляют ансамбль «Пламя-2000», исполняли свои хиты и отвечали на звонки наших бывших соотечественников, живущих ныне в США.
– Вот вы, рокеры, кричите на каждом углу про нас «попса-попса». Но если реально рассуждать? Да, записывали мы всякое. И всяких мудаков тоже – это, в конце концов, было нашей работой. Но на концертах, не пафосных, конечно, на глазах у чиновников, а нормальных, «народных» мы ведь и рок играли. Серёг, ты же это знаешь прекрасно, как тогда функционировали практически все ВИА. Вон, Володька Парамонов – типичный рокенрольщик, играл в своё время в группе «Час пик». Я уж не говорю про Лёху Кондакова: «олдовый» – как вы говорите – рокер, начинал ещё в широкоизвестной в узких кругах группе «Наваждение». Да, потом – «Надежда», «Самоцветы», «Пламя»… Ну и что – если ты выбрал профессию музыканта? Нет, а вот вы сейчас послушайте, – Юра снова переключился на видеозапись.
Самым лакомым кусочком стал звонок: «Здравствуйте, это Наташа из Вашингтона. Юра, а ты помнишь, что когда вы в 1968 году с «Веселыми Ребятами» были у нас в Перми, ты провожал меня до подъезда?!» Ляля воскликнула:
– И не жалко было столько денег на звонок в Москву тратить!
– Ляля, мы с тобой тогда еще не были знакомы! – жалобно взмолился Юра. – Так что это не считается! В свое время сама Клавдия Ивановна Шульженко была в меня влюблена!
– Вообще у Юрки было много поклонниц, – рассмеялась Ляля. – Мы жили в отдельной квартире на Щелковской, но, когда Юра уезжал на гастроли, я вновь перебиралась к родителям – не хотелось самой готовить. И наша соседка Сара Львовна время от времени мне звонила: «Лялечка, у вас под дверью скопилось много цветов, букетов, наверное, шестнадцать…» – «Сара Львовна, возьмите их, пожалуйста, себе!» – «Лялечка, я не могу!» – «Сара Львовна, ну они же пропадут. Мне их жалко будет…» Я помню, что когда мы возвращались домой, на лестничной клетке пахло, как на кладбище: такой запах исходил от завядших цветов… А Клавдия Ивановна – та вообще шипела мне в спину: «Хм… нашел себе…»
Однажды на Щелковской меня встретили четыре поклонницы и пошли вслед за мной. Были они ПТУшного вида, и я испугалась: такие ведь и побить могут. К счастью, заметила впереди соседа по подъезду. Я подбегаю к нему и беру его под руку. «Иван Матвеич!» – тут же представляется он. «Иван Матвеич, проводите меня до дому! А то я боюсь!» – взмолилась я. Так мы и дошли до подъезда…
Для Специального радио
февраль 2005
СЕРГЕЙ ЖАРИКОВ В ГОСТЯХ У ЮРИЯ ПЕТЕРСОНА. ЧАСТЬ 2. НЕ ПОВТОРЯЕТСЯ ТАКОЕ НИКОГДА
