Николай: Началось с того, что я после окончания МИФИ в 1986м, работал в Курчатнике и понял, что хочу заниматься искусством, хотелось работать ландшафтным дизайнером, тогда толком никто не знал, что это такое, а меня притягивало заниматься пространством. И я стал заниматься одеждой не ради самой одежды, а ради правильного позиционирования человека в пространстве. Мне нравилось кино и киноискусство и в кино нравилось именно движение людей, одежды, воздуха и материи в кадре. Мне помогла наша подруга Маринка Озерова, сейчас жена Анжея Захарищева Фон-Брауша. Она повезла меня к своей маме, к машинке, показала, как вставлять иголку и я сшил свои первые брюки из английского твида. Алик их одел, и они были самые модные в городе. Сшил что-то еще и мне сразу же стали заказывать, вначале делал просто так, потом мне стали платить. Зарплата в Курчатнике была 120 рублей, я сшил первые продажные брюки за 25 рублей, потом дороже и дороже, потому что много было заказов. Какое-то время я еще работал по специальности, а потом просто ушел из института, поняв, что физике в этой стране пришел конец после Чернобыля, и в ходе перестройки стало понятно, что все идет туда, где непонятно что будет.
В этой ситуации логично было заниматься тем, что людям нужно, а людям нужна была одежда, одежды не было. Делал разные вещи на заказ и для себя делал вещи из шелка, которые я называл «никому не нужные». До шелка я дошел сам, мне очень понравилось работать с шелком, с тех пор я больше всего с ним и работал. И стал в этом деле дико профессиональным. Был недавно в Болгарии, пытался отшивать новую коллекцию в небольшом артистическом ателье, и понял, что в этом формате профессиональнее меня нет вообще нигде. Они даже с коноплей (коллекция одежды их конопли была показана Николаем летом в Москве – РЕД.) умудрились напартачить, а шелк им доверять нельзя. Шелк он такой нежный, тончайший, его даже наметывать нужно на весу, нужно обязательно сметывать, потом строчку сделать, причем нитками только шелковыми, полиэстровые рвут ткань. Масса нюансов кроя, подрезки и до сих пор я профессионалов в этой области не встречал. В Китае технология архаичная, как они делали при династии Цинь, так и сейчас это делают. Шелк как раз тогда появился в магазинах. Свой первый шелк, фиолетового цвета, вещи из которого потом снимались в первом фильме в «Третьем Пути», я поехал покупать в Селятино, по звонку своего однокурсника, которого туда распределили.
Алик тогда торговал на Новом Арбате в музыкальном рок-ларьке у Аркаши Семенова и у него водились «живые» деньги. Были деньги, появился «мокрый вареный» шелк изумительного фиолетового цвета, я купил весь рулон, метров восемьдесят который там нашелся, у меня была машинка, и я засел отшивать свою первую коллекцию. Фиолетовый цвет, цвет декаданса, моды в стиле арт-деко, с этого все началось. Шел 1991й год. Я делал выкройки из многих деталей и собирал их как архитектор. В споре с Виолеттой Литвиновой, которая работала французским кроем наколками и считала, что я крою неправильно, выяснилось, что я крою японским кроем, как это делает Ямамото. Будущую модель я вижу в объеме, ее остается только сделать. В этом смысле я считаю, что я именно модельер.
С Андреем Бартеневым меня познакомила Лена Кадыкина (уже много лет она работает костюмером на Мосфильме) в 1989 году, и я начал фотографировать свои модели из розового шелка. Я тогда нашел свой материал и не изменял ему много лет. Очень важно найти свой материал, каждый материал требует своего подхода. Это ремесло и надо знать, его возможности. В театре Ермоловой состоялось сборище художников, которое устроил Шварц. Там был Ерик Булатов и много других, запрещенных в Москве, которых никогда не выставляли. Саша Шварц кинул клич, отобрал работы и сделал выставку на свои деньги, надо сказать. Бартенев участвовал там как художник и делал один из первых перформансов, пел молодой прекрасный Пенкин Сергей в дико интеллигентном пространстве этой сборной выставки в небольшом зале малой сцены ермоловского театра.
Люди всегда с большой радостью шли ко мне моделями на показы, бесплатно, конечно. Когда в клубах стали давать деньги за показы, я им платил. Я вообще считаю, по своему опыту, что искусство должно быть бесплатным, тогда оно – искусство. Участники все вкладывают усилия, деньги, но не зарабатывают, цель делать не для продажи, а делать, потому что ты не можешь это не делать. Когда производится реальный продукт, выясняется, что большинство художников не умеют продавать себя. Выставка в ермоловском была одной из первых на которой продавали картины. Шварц продавал картины в Германии и на эти деньги устроил выставку. Мы тогда тусовались с ВГИКовской компанией, ходили на просмотры в учебные залы ВГИКа, ездили в открывшийся Киноцентр на Краснопресненской смотреть самое разное кино, ходили на фильмы в «Иллюзион». Почти всю одежду, которую я шил, я делал для фотосъемок и уверен, что это правильно.
Глеб Косоруков тогда уже фотографировал, снимал всякую «чернуху»: тюряги и все, за что платили в фотоагенстве для «Time» и западных журналов. Говорит мне: «Коль, я хочу снимать моду!», я ему: «Вот сейчас как раз съемку собираюсь делать, хочешь у меня поснимай». Он был фотокором, и ему выдали крутой пленочный «Кэнон». Лучшие свои снимки Глеб снял тогда со мной. Как и Лаура Ильина, которая с нами много работала на уличных съемках. Это было настоящее воспитание вкуса, работа с образами, движением и пространством. Глеб тогда был репортажным фотографом, а мы не хотели снимать статичный фэшн. Мы хотели, чтобы в кадре был воздух, ветер, чтобы Москва была узнаваема, чтобы место было узнаваемо, чтобы это было интересное место, чтобы оно имело историю, это было важно. На фото моих моделей, не сама модель главное, главнее ее взаимодействие с пространством. Потом я делал распечатки фото, собирал и проводил выставки. Я считаю, что то, что придумано, адекватно может отразить именно фотоизображение, я всегда заранее вижу, как это должно выглядеть, мне остается только сделать. Место я представляю, людей этих я знаю, вижу, на них делаю одежду и могу увидеть, что этот человек у меня участвует, хотя он еще не знает об этом. Место для показа определяло помпезность мероприятия, показ как раз противоречил этой помпезности.
Самый, пожалуй, помпезный показ был у меня в МДМе, где прекрасную музыку обеспечил диджей Эрик Дювалье, наш обрусевший французский друг. Это был первый платный рэйв в Москве. Там выступали наши электронные группы «Эррайвал», например. Показ был сделан как реклама ботинок «ДокМартинс». Я сшил коллекцию из шелка, но мне не хватало обуви. Знакомые сказали, что в магазине «Леменаж» на Гостином Дворе появились шузы от «Мартинс». Я пошел туда и понял, что мне это как раз очень подходит, потом оказалось, что человек, который владеет фирмой, которая владеет магазином, мой хороший знакомый. Я предложил ему: «Давайте я вам рекламу ботинок сделаю!». Журналы», «ОМ», «Птюч», «Интервью» еще только начали появляться, а мы уже рекламу сделали, потом пригодилось и для «Не Спать!». Мне надо было ботинки, вот они и появились. В «Титанике», после жесткого разговора с администраторами мне отказали в показе трех моих готовых коллекций и «Манхэттен» как раз закрылся, а там вход стоил двадцать долларов, нам платили и мы могли обеспечить такси для моделей ночью.
В «Манхэттене» мы провели крутой показ «Фаш Фэшн» с участием нашего друга музыканта и композитора Юрия Орлова, после которого я стал известен и знаменит в узких кругах. Орлов не записал сет на диск, потом и вовсе не смог его восстановить и вручил мне альбом Ивана Соколовского «Музыка для богатых» со словами «Я тебя подвел, у меня есть друг, бери его музыку, тебе точно понравится, используй ее как хочешь». А мы как раз собирались ехать на гастроли в Киев на «Альбо Мода». Он нас познакомил, Ваня мне подарил еще свои диски с музыкой. Все последующие шоу шли под музыку Соколовского. Мы сделали совместный проект в «Манхэттене», где он выступал как композитор, он привез клавиши, я его одел и весь показ прошел в стиле «эсид джаз». Я вложил в три свои коллекции все деньги, был тогда в долгах как в шелках.
В итоге начал показывать программы в «Шансе», делал показы в техно-клубе «ЛСДэнс». Во всех видных клубах, которые появлялись, где была интересная музыка и диджеи, самые красивые люди, мы обязательно были. Надо было зарабатывать деньги, но не такой ценой, как это делали люди, которые вкладывались в дело, тратили много ненужных усилий, которые потом никто не оценит, их кидали и разводили доводя все до бессмысленности. Такой шоу-бизнес. Когда меня не брали куда-то, я им просто говорил: «Пошли Все на Х..й М..даки! Х..й вам и п..здец!». Я считаю, что у нас никаких перспектив в фэшн нет и быть не может. У нас вообще нет фэшн бизнес истории и не только у нас, а во всех постсоветских странах из-за неумения зарабатывать деньги. Спекулировать – все могут, пожалуйста, а чтобы грамотно начать с нуля и сделать из этого бизнес, этого до сих пор нет. Появились новые ателье с заказчиками, дома моды, шоурумы, но правильной последовательности создания тканей, материалов, заинтересованности промышленных концернов в организаторов бизнеса у нас нет. Ведь кутюр – это затратная часть этого процесса, где нужны огромные вложения. У нас умеют п..здеть и на..бывать, а продавать – не умеют. Никто из наших модельеров толком не вышел на западный рынок, сколько бы в них не вкладывали денег.
У меня до сих пор есть желание что-то делать, есть идеи, которые меня вдохновляют на действие. Хотелось бы поменьше работать и побольше денег, которые можно вкладывать в дальнейший процесс создания коллекций и показов, или заплатить режиссерам-операторам чтобы снять какую-нибудь фэшн историю. Недавно я понял, что мне не хватает пальто и я решил сделать пальто типа шинель. Себе сшил пальто, друзьям сшил пальто и теперь шью еще образцы, по которым можно сделать серию этих пальто-шинелей. Очень модная вещь, ведь тренд сезона – война, подкладки нет, шерсть обрезается без подворота и обстрачивания, технологически исполнить легко, рассчитана на погоду до минус десяти, можно укрыться, если спишь в блиндаже или окопе.
Одежда для околовоенного времени. Хочу сделать съемку – стоит чувак в шинели, в трусах из конопли, в сапогах на железной дороге, весь обвешанный бластерами, а сзади него поезд едет, в стиле комиксов. Солдат должен быть крайне эротичен и дико сексуален. А сейчас я делаю офицерский вариант, из другой ткани.
В «Эрмитаже» много всего было, мы выступали с группой «Софт Энималз» Ивана Соколовского.
У Вани здорово получалось, он композитор-гений, конечно, был. Постоянно чем-то озабочен, у него куча идей всегда у него была. Тем, что придумал, он сразу делился, приезжал и показывал треки и почти каждый день где-то выступал, удивляюсь до сих пор, насколько у него энергии хватало. Он серьезно относился к своим проектам, не предполагал одноразового использования. От него всегда праздничное настроение исходило, по сравнению с другими он был очень активный, такой деловой энержайзер. У него всегда были предложения, он готов был на компромисс, чтобы поменять что-то не было проблемы, и всегда внимательно слушал. Был очень педантичен в подходе к звучанию своей музыки. Но из-за того, что сильно напрягался у него давление всегда подпрыгивало и он выпивал, чтобы смягчить это, а от алкоголя давление не падает… В памяти он остался в черном шелковом восточном плаще и в чалме как маджахед, и он шаманит в дыму сцены словно волшебник за своим инструментом и управляет пространством. Я одел группу «Софт Энималз» в свои вещи, и они в них выступали, одевали группу «Матросская Тишина» для концертов и «Ракету» на выступлении в клубе «Пилот». В тот момент, когда я встретил Ивана, я сделал почти все что хотел и мог, смешивал свои разные коллекции для показов и понял, что работаю в шоу-бизнесе, хотя мне больше нравилось шить, делать съемки.
Алик: Кувезин Ивана частенько спасал от алкогольных пут, но когда они расстались никто особенно не переживал, потому что они много добились, создали альбом, погастролировали, стали известными. Я как-то предложил Альберту Кувезину (горловое пение в проекте Соколовского «Yat Kha»): «Давай, Кувезин, сделаем совместный проект, где ты будешь петь и Курмангалиев». Было бы круто. Мы ездили в Гурзуф отдыхать каждый год в конце 80х, начале 90х. Однажды пригласили с собой Ивана, позагорать и покупаться. Там он познакомился со своей будущей женой Викой и был совершенно счастлив. Сейчас бы он делал музыку для кино, конечно. У меня в памяти Ваня говорит что-то вдохновенно и держит руки так, будто на клавишах играет и пальцы его бегают, шевелятся. Такой «небесный клавишник» с небесным пианино. Жаль, что так рано ушел.
Николай: Когда это случилось с Сергеем Курехиным в 1998м, мы были шокированы этой новостью и так как считали, что Курехин – наш брат-художник. Мы делали проект с его музыкой из кинофильма «Господин Оформитель», и эта музыка для нас значима была и мы решили, что мы обязаны Сергею. И мы решили на сорок дней после его смерти сделать в Москве поп-механику. Обязательно решили сделать в цирке, пригласить музыкантов, надо было найти деньги. У нас были знакомства с цирковыми и цирк быстро нашелся – шапито в Коломенском, узнали сколько стоит аренда и артисты. Наша осетинская подруга, Ирина Сабаева, отдала для этого свои две тысячи долларов и категорически настояла, чтобы это поминальное событие произошло. Мы думали, что туда придет много знакомых, но практически никто не приехал. Пришло меньше ста человек, и для нас это был провал. Зато приехал телеведущий программы «До шестнадцати и старше» Андрей, благодаря ему все неплохо получилось и было не зря.
У меня была идея, что модели входят в клетку, думая, что там леопарды, а я им не сказал, что леопардов там уже нет, они там были, но их быстренько вывели. Там были контрольные мониторы, в которых они видели, как Марина Маяцкая (укротительница, народная артистка Советского Союза) в моем шелковом костюме общается в клетке со своими леопардами. Идея была такая – вначале в клетке леопарды, потом темно и ничего не видно, потом загорается свет, а там – вдруг люди. Модели были уже одеты и ждали, когда их запустят в клетку. Я им говорил, что леопардов выведут, но девушки все равно тряслись от страха. Тут гасится свет, и я им говорю: «Идите, теперь вы!», они зашли, в клетку забежала Маяцкая с кнутом и стала им стегать, гонять моделей как в садо-мазо. Модели решили, что леопарды тоже в клетке, дико испугались, рассыпались по периметру. Потом ребята стали подыгрывать, вставали на задние лапы и прыгали через кольца как дрессированные гепарды.
Алик: Телевизионщики так смонтировали, что оказалось: вот гепарды в клетке, потом сразу там же модели и в глазах у них настоящий ужас. Они сделали такой крутой клип с музыкой Курехина, и его много раз показывали по Первому Каналу вплоть до кануна нового года 31го декабря. У нас там выступала группа «Вежливый Отказ», Аркадий Семенов читал стихи под музыку, Глеб Косоруков с Катей Филипповой сняли потом в этом шапито съемку для журнала «ОМ». Олег Цодиков, тогда администратор шоу в клубе «Титаник», когда узнал, что у нас такое было, сразу захотел то же самое к себе в клуб. Мы ему сказали, что технически это очень сложно сделать, если гепарды вырвутся, то сожрут всех титаниковских бандитов. Он настоял, выделил деньги и я стал договариваться с цирковыми, сделали флаеры «Цирк в «Титанике» и тут этот клуб закрылся! Слава Богу! Пронесло!
Николай: У Бори мы познакомились с французами, которые собирались снять фильм о фэшн в России, у них даже сценарий какой-то был, но они точно не знали, что будут снимать и как. Кристоф, главный из них, писатель и журналист, уже издавший много книг об Африке, сотрудничал с журналом «Globe» и тут решил сделать материал про андерграундную жизнь в Москве 90х. Французы побывали у Петлюры на Петровском, приезжали к нам на квартиру на Преобре (Преображенская Площадь – РЕД.), встречались с музыкантами, интересовались жизнью ЛГБТ. Через три месяца мне позвонил этот Кристоф с предложением: «Коль, ты не будешь против, если я приеду про тебя кино снимать?». Я не стал отказываться, и весной, когда совсем об этом уговоре забыл, они приехали, и мне пришлось словесно подписать контракт, что я участвую в этом кино.
Они приехали с кинопленкой, большой серьезной камерой, организовывали и оплачивали всякие мероприятия. Так, я захотел, чтобы мои модели снимались на рейве, и французы сняли для этого фойе в кинотеатре «Ударник», арендовали аппаратуру и пригласили французского очень хорошего диджея Эрика Дювалье. Об этой истории я уже упоминал выше. Так вот. Эрик стал для нас просто подарком – всегда веселый и счастливый человек которого просто перло от жизни. Меня попросили пригласить побольше красивых модных людей, но я сказал им: «сами приглашайте» кого хотите», и когда мы туда приехали, я увидел все знакомые лица и будущих друзей: Языков, Пророков и все молодые художники с Масловки.
Мои друзья-модели прибыли на вечеринку явно под чем-то – глаза блестят, слезы льются, полный неадекват. Они должны были одеться в мои вещи и тусоваться в публике, где и устроили чудовищный трэш-хэппенинг с опрокидыванием колонок, заголением тел и провоцированием охраны: «Это наша вечеринка, что хотим, то и делаем!». Французы показали мне накачанного кучерявого светловолосого голубоглазого красавца а-ля Есенин и попросили сшить на него фуфайку в «сталинском стиле». Этого парня им предоставили из КГБ, чтобы присматривал за гостями столицы. Ботинки ему купили крутые на улице в Измайлово – настоящие лыжные ботинки года 55го с красными звездами. Штаны нашлись в моей коллекции, и я решил сделать ему из муслина рубашечку в рабоче-крестьянском стиле. Типа чувак вышел от сохи, напялил красную звезду и «едет в революцию». Пока шил и собирался, опоздал на встречу-ужин на сорок пять минут, что во Франции очень не любят. Суп остыл, все гости были в сборе, а мы пришли позже всех, и французы (режиссер и оператор) очень обиделись.
Это был 1991 год, шли постоянно какие-то демонстрации с коммунистами, с касками, поварешками, сетками-авоськами с кефиром-булками. Мне кто-то донес, что Кристоф как раз снимает эти демонстрации, флаги, всю фигню, а у нас с ним был договор, что в фильме никакой политики нет и не будет, в результате я им устроил форменный скандал и послал их, м..даков, естественно, на х..й. На тот момент кино еще не досняли, а снимали как я выхожу из дома, иду с работы, выхожу из клуба – моя линия предполагалось главной. На счет рубашки в «сталинском стиле» я им сказал в результате – «Никаких рубашек, вот он голый по пояс едет на тракторе, в сатиновых трусах, это и есть настоящий «сталинский стиль»!». Кристоф мне тогда возразил, что муслиновая рубашка, которую я сшил, это вовсе не «сталинский стиль», на что получил от меня: «Что ты несешь? Я знаю про «сталинский стиль» все! А вы взяли себе КГБшника в актеры и тащитесь от этого! У нас был договор, что без политики! А вы что делаете? Х..йню всякую снимаете! Пошли вы на х..й!».
Последняя вечеринка для этого фильма, которая заранее была определена и отменить ее было нельзя – это выставка московских художников в Академгородке. Сделать ее мне предложила моя подруга еще до приезда этих французов. Она спросила меня: «Вы хотите много народа или мало?», я тогда ответил: «Конечно, мало! Нафига нам в пространстве дофига народу?». Стартовали в праздник Первого мая на автобусе от метро «Октябрьская», где как раз коммунисты демонстрацию устроили, размахивали красными флагами, кричали в матюгальники.
Алик: Я тогда прекрасно себя чувствовал – торговал, как уже упоминалось выше, музыкой в ларьке на Новом Арбате вместе с Арифом. У нас водились наличные. В воскресенье сдавали кассу, закрывали палатку и шли в сквер открытого двора ГИТИСа, благо он был поблизости. Мы покупали вермут, коньяк, шампанское, фрукты и делали «шампань-коблер», курили сигары и разговаривали об искусстве. Это в то время когда в стране денег ни у кого не было. Короче, идем мы с Арифом перед поездкой в Троицк (в Академгородок) и покупаем пять литровых бутылок спирта «Рояль» и много 3-литровых бутылок «Кока-Колы» и лимоны. Ехало человек сорок в автобусе, который наняли французы, и где все дружно курили траву, был еще микроавтобус и машина.
Николай: В машине, где ехали два француза, их провожатый рослый красавец, мой будущий актер, и он начал мне рассказывать что-то про полураспад, про бином Ньютона, про альфа-частицы. Я задал ему вопрос: «Что закончил?», он признался, что «еще не успел», понятно, откуда такие гей-нии берутся! По дороге туда дверь автобуса открылась, оттуда повалил дым, потом вывалила толпа и рассыпалась по болотцу с пенечками рядом, и все стали одновременно ссать, водитель был в шоке.
Алик: С нами в Троицк поехали художники-концептуалисты, которым запрещено было выставляться в Москве, наши друзья-модели, Виолетта Литвинова со своей шляпной коллекцией, музыканты из группы «Медуза 7» и Ирина Авария со своей маленькой компанией. Фуршет выглядел так: мы развели весь спирт «Рояль» в пропорции один к пяти с «Колой» и выставили в пластмассовых стаканчиках на рояль в фойе. «Рояль» на рояле! Красивые авангардные картины по стенам. Публика сидела на лавках вдоль стен и состояла из молодых ученых с их женами-интеллигенции города Троицка. Они к нашему коктейлю не притронулись, зато бухала вся приехавшая толпа. Коля показывал «Декаданс-шоу», которое носило жестко эротический характер.
Николай: У меня была концепция, что всё происходит на природе, в природе, и вот наши люди, покурив и выпив «Рояля», стали как дети природы и устроили невероятное яркое откровенное представление. Диджей Эрик ставил соответствующее звуковое сопровождение. Тут ко мне подошли французы и попросили: «Оденьте нашего парня!», а я им сказал: «На такого здорового у меня костюмов нет» и ушел от них. Это был последний разговор с ними. А ведь до того был разговор, что мы поедем по фестивалям в Париж с показами… Топором себе обрезал дорогу в Париж. Получилось, что они меня «в темную» использовали, а я «соскочил». Потом, конечно, пожалел, что был так категоричен и нетерпим. После показа прямо там же мы провели рейв – настоящий танцевальный отрыв, и когда все это закончилось, все были счастливы и веселы, все эти тетки местные и их дети. Ко мне подходили женщины и говорили: «Мы поняли, что вы нам хотели показать, что мы люди, мы близки к природе, к ее красоте!», я им отвечал: «Как вы правильно все поняли, так оно и есть!». Перед ДК находился бассейн, куда все уделанные участники, конечно же, стали в сумерках прыгать – было очень весело!
Наши модели в тот раз: Шилова, Солдатенкова, Кадыкина, Ленчик, Илюха, Алиса – все делали что хотели, были полностью свободны, и это было так красиво, что Виолетта Литвинова сильно расчувствовалась и разрыдалась от счастья. Надо сказать, что Виолетте мы всегда помогали в ее показах шляп, я одевал ее модели в свои костюмы и она всегда рыдала на наших показах. И сетовала, что у нее не налаживается личная жизнь, мужчины ее боялись, на что мы ей говорили: «Ты посмотри на себя: вся утыкана торчащими во все стороны кольцами, да еще и в безумной шляпе – сразу убежишь!». А при этом она очень нежный человек. Я вообще уважаю людей, которые что-то делают, это делает их прекрасными, и Бартенева и Виолетту и Ларэ и Петлюру и Раскольникова и Катю Филиппову и многих других. Когда мы познакомились с Ларэ, больше не расставались, как и со всеми своим друзьями.
А Кристоф, как я узнал, потом стал очень крутым владельцем собственного телевизионного канала.
Алик: Она (Виолетта), конечно, рвалась во Францию, когда у нас был «французский» показ в клубе «Манхэттэн», для своих моделей, кроме шляп, сшила настоящие длинные бархатные платья. Коля тогда сказал ей «Нафиг такие затраты, давай я буду моделей одевать к твоим шляпам», так дальше и дружили. Колю звали во французскую школу дизайна, сам директор этой школы говорила: «Вы все, конечно, умеете, но вам надо у нас побывать». Мы были самые «французские» в Москве, участвовали во всех вечеринках с фэшн показами, и французы нас очень хорошо воспринимали. Специально для французов сделали программу, которая называлась «Говнюки». Подумали иак: кто французы для русских? – сутенеры и проститутки! А кто русские для французов? – говнюки! Важно было, чтобы они правильно перевели, и они сказали: «La Merdes».
Мы общались в основном с приличными людьми и когда узнали, что многие из них наркоманы, то я подумал, что наркоманы и есть приличные люди. Сами-то мы ничего такого не употребляли. А вокруг было все, что хочешь да еще и бесплатно на первых порах. Некоторые решили влиться в этот процесс, некоторые пострадали, а кое-кто вообще исчез. Мы предостерегали многих ребят, не советовали связываться, потому как там «вход-один рубль, а выхода-нет», как круто сказал Коля.
Политиков мы всегда посылали на, когда они к нам подкатывали, единственное что сделали – подружились с Эдиком Лимоновым когда он приехал с Наташей Медведевой в Россию. Нас познакомил Шаталов Саша, он был издателем Лимонова. Месяца два мы жили в одной квартире – огромной расселенной коммуналке на улице Чехова, Лимонов жарил яичницу, а Наташа все пила красное вино. Как раз тогда вышел альбом ее проекта «НАТО» на кассете. Лимонов стал издавать газету «Лимонка», и наша подруга и фотограф Лаура там подвязалась фотокором. Мы знали всю редакцию этой газеты, включая Гастелло, который писал туда заметки, и что самое интересное, у Лимонова в «бункере» на Фрунзенской, в главной комнате стоял сталинский письменный стол с компьютером, на стенах – штандарты НДП, а по центру вместо Ленина висел наш «Фаш-фэшн» черно-белый плакат. Эдик был нашим фанатом.
Таксисты вешали портреты Сталина на окна машин и постоянно говорили о Жириновском, заявляли, что им нужен сильный правитель и мы решили посмотреть на это с точки зрения именно стиля. В Киеве, в 1994м мы впервые после «Манхэттэна» мы показали «Фаш-фэшн» шоу. Прошли выставки и показы «Фаш-фэшн» с фотографиями Косорукова и Лауры, где-то что-то публиковалось, но в «Лимонке» Лаура очень хотела, и Эдик просил. Прошло время, и мы сказали: «Лаура, печатай все, что хочешь!», в результате вышла «Лимонка», вся украшенная нашими фотографиями. К одной из фотографий подверстали заметку «про русских» из В.Соловьева. Другую фотку подписали: «Вот они, наши русские фашисты!». Встретили Лешу Беляева-Гинтовта на Красной площади, а он нам: «Полушкины, вы крутые!». В газете “Сегодня” был полный разворот наших крутых съемок с Глебом Косоруковым.
После мы сделали выставку «Фаш-фэшн» и «Декаданс» в Комитете Госдумы по геополитике при ЛДПР, после состоялось обсуждение, где были и коммунисты и очень похожий на Николая 2го монархист – было очень весело. Один жесткий человек кричал, что у нас одни проститутки и пидарасы, а думская женщина встала и сказала: «Если бы мои мальчики были на этих фотографиях, я бы этим гордилась!». С конца 80-х и до середины 90-х с друзьями-мифистами и вгиковцами каждое лето мы ездили в Гурзуф. Там же в конце 80х мы начали общаться с Борисом Раскольниковым на Пьяной Аллее. Там наши друзья устроили панк-фестиваль и местные вызвали всю милицию города Ялта.
Николай: Я настриг кучу людей под панков, вырядил их и мы вышли на улицы как на подиум, было круто и весело. У нас было ощущение, что все, что мы делали, было надо, необходимо, востребовано временем и людьми, и это чувствовалось, что делать надо именно это именно так. Мой «Фаш-фэшн» мне вообще приснился, я его зарисовал и записал, как во сне увидел, на следующий день рассказал менеджеру из «Манхэттэн Экспресс» и отказался от темы показа, который планировался через две недели, предложив «Фаш-фэшн».
Менеджер сказала: «Мы обязаны, Коля, это сделать!». Это был уже 93й, все кричали: «Фашисты, фашисты!», все про Сталина судачили, Жириновский кричал. У меня появилась идея сделать очень добрых красивых изощренных фашистов. Я пришел к выводу, что «фаш» и «фэшн» – одно и тоже, ведь «фашо» – обозначение формы одежды, или топора, по-французски.
Алик: Итальянские «чернорубашечники», которых называли «фашистами» тоже были очень модные ребята. Мы тогда посчитали, что использование символики «Фаш-фэшн» очень уместно, а выглядела она так: две перевернутые спиной друг к другу буквы «F», такие «два топора». Программа получилась абсолютно антифашисткая, с юмором. Мы серьезно думали над дизайном всего этого. Размножили мы черно-белые фотографии Штирлица, приклеили их на фигуры из фанеры в туалетной зале и этим Штирлецам покрасили красной помадой губы. В баре разукрасили стены лозунгами а-ля немецким готическим шрифтом: «Подумай о душе», «Кесарю-кесарево, слесарю-слесарево». По всем столбам висели штандарты, на видных местах развесили колины черно-белые фотографии авторства Глеба Косорукова. Это было лучшая выставка Глеба! У нас был бюджет и перед показом играла группа а-ля «Битлз», сам показ идет под музыку Юрия Орлова, а после показа – должна была состояться специальная программа диджея Алексея Чернорота.
Клуб был оформлен нами, ресторан был выкуплен весь при стоимости столика – сто долларов, по тем временам это бешеные деньги, а столиков там было штук двадцать. Двадцать долларов стоил вход в этот клуб. А у меня было условие – двести приглашений бесплатно. В день показа исчезает главный менеджер клуба Литошко, и владельцы запрещают Чернорота. Дело в том, что в этот день в клуб приехали владельцы – чистопородные чешские евреи с Брайтон Бич. Охранникам-вышибалам на входе я сказал, чтобы приходили в белых рубашках и черных костюмах, а я им повязал нарукавные повязки с нашим штандартом. На накачанных мальчиков в черных маечках в баре планировалось надеть пилоточки с логотипом «Фаш-Фэшн» и галстучки повязать красные. Обо всем договорились и все подготовились, и тут представитель владельцев заявляет не по-русски: «Шоу только там, на сцене, а здесь – никакого шоу» и по-английски добавил: «Это закрытая частная территория!». Набился при этом полный клуб народу, места не хватало. Символично, что в этот день был первый концерт «Машины Времени» на Красной площади.
Николай: Когда я зашел вечером в клуб, было очень тихо, Слава Финист играл приятный лаунж, на стенах – штандарты, надписи и фотографии, очень красиво. На следующий день вышла газета «Известия» с нашей художественной фотографией на первой полосе.
Алик: Тогда всех начали убивать, взрывать и на улице обходили «шестисотые» мерседесы, такая фобия была. Из наших знакомых с разрывом в полгода бандиты зверски убили Яну Шеленкову, красивую модель из «Космо», очень хорошего человека в общении и Ивана Салмаксова. Но наша жизнь была праздничная и радостная, мы делали что хотели, нам помогали и даже платили деньги, чтобы мы могли дальше работать.
Николай: Как-то сидел дома, что-то кроил на полу, Алиса (жена) сидит в кабинете, что-то печатает, вдруг входит и говорит: «У меня две недели, надо уехать из Москвы». Говорю: «На море не поеду ни за что, там русских дофига!» и тут звонит Сопова и говорит: «Как КУДА ехать? Ко мне, в Шишаки! У меня там мама, у меня там хата! Там офигенно! Река там большая, рыбы полно, только она зажралась и не ловиться!». Алиса человек решительный и сразу взяла билеты и на следующий день мы уехали в Шишаки на поезде, где нас встречала Сопова. Ехали мимо таких красот, что я сказал Алисе: «Я хочу здесь остаться навсегда!». Я каждое утро приносил с рыбалки пять голавлей к обеду, чистил их, воду набирал в колодце. Ходил в белых гольфиках и модных штанах и в белой марокканской рубашке. И всех поражало, что у меня не расшиванка какая-нибудь, а марокканка.
Когда мы стали жить в Шишаках, у меня болели мышцы за ушами – столько я не смеялся в жизни никогда. Там жители находились в состоянии полного счастья, и это очень радовало. Мы много там сделали, изменили ландшафт, принесли правильное отношение к людям, и теперь шишакинцы не представляют жизнь без нас. У нас как выпьют, так сразу про политику, а у них раз выпьют – ни слова про политику или передерутся, народ весьма радикальный. После общения с людьми в Шишаках, я просто полюбил людей, а до этого думал, что полчеловечества надо уничтожить, а другая половина как-нибудь выкарабкается.
После пяти лет пребывания в Шишаках я придумал «Шоу для свиней», в 2008м, на двухсотлетие Гоголя, планировал участие именно местных людей, было названо место где-то под Полтавой. Местные, надо сказать – люди с юмором, в тему включаются быстро. Заказчики были завязаны на международный автопробег, который внезапно отменили, когда мы уже поехали туда, свиней уже заказали, мясо было закуплено, подиум уже сколачивали. «А кто свиньи-то?», – спрашивали все, и к нам зачастили делегации из Киева с вопросами. В результате я им научился так отвечать: «Вот вам кто не нравится? если вы хотите, чтобы на свинье написать чье-нибудь имя или название, плати сто пятьдесят долларов за свинью в бюджет!
Предполагалось, что эти свиньи смотрят шоу с нашим фэшн-показом. Один местный парень научил меня: «Хочешь, чтобы у тебя свиньи рты-пасти открывали и орали?», я ему: «Хочу, конечно!». И посоветовал: «Ты скажи чувакам, которые к тебе свиней привезут, чтобы они их не кормили перед выездом. А кормят их, чтобы они были спокойные в кузове». Я хотел сто свиней, но ребята сказали: «Мы их не удержим» и я решил: «Вполне хватит десяти!». Должно было приехать киевское телевидение, чтобы снять все это. Это закрытое мероприятие должно было произойти близ Полтавы, и все это связано с Гоголем. У меня был сценарий простой – «Шоу для свиней» и все. Свиньи смотрят шоу, потом якобы этих свиней загоняют и режут – на фонограмме такой дикий массовый визг свиней, потом выходит модель уже с запеченной свиной головой. А подсмысл был такой, что «свиньи лучше, чем люди». После девушки в украинских нарядах на подносах выносят куски мяса, а там, на столе уже горилка стоит… все по Гоголю. Но организаторы решили, что это носит политический характер и стопроцентно отменили наше участие, да и пробег отменили (видимо из-за тех же выборов). Когда эту арт-историю мы предложили сделать в галерее Саши Якута, то он на ночь согласился, а утром позвонил и спросил: «Коля, ты считаешь, моя галерея для свиней?». Это не реально было делать в Москве, пришлось все съемки делать в Шишаках.
В Шишаках молодежь спокойно соглашалось на съемки, все были продвинутые. До сих пор помню, как говорю одному парню, местному качку: «Куцило, надень трусы! Смотри, какие они классные!», а он от меня: «Да ты шо!» и прочь бежать. Жена его говорит: «Надень это ж прекрасные трусы!», а он: «да ты шо, меня все поднимут на смех!». Пока колбасу он не съест – он не человек, поехали в магазин, купил ему батон колбасы, тогда он стал со мной разговаривать.
Гоголевщина там на каждом шагу, это факт, можно не рассуждать, отчего это, это так и все. Это такая старая Украина, там Диканька не далеко, Сорочинцы – все гоголевские места. Мы арендовали заброшенный пионерский лагерь, это было сложно договориться на местном уровне, но мы это сделали, практически там жили и в конце концов запрягли свиней в упряжку и сделали фотосессию моделей. Это была модель несостоявшегося шоу.
Алик: У нас много чего до конца не получилось, если посчитать, но что-то неожиданно вполне получилось. Знаковая история получилась, когда мы делали шоу «Садо-Мазо» в клубе «Шанс».
Николай: Когда нам запретили выступать в клубах, Алена Антонова говорит мне: «Не грусти, есть у меня знакомый Паша Чаплин, директор гей-клуба, поговори с ним, кажется, вы найдете общий язык». Мы с ним встретились и даже не возникло вопроса «что делать?», я ему говорю: «У меня есть несколько шоу, вот такое, такое и такое. Он говорит: «Меня интересует вот это». Я ему: «Паш, у вас клуб такой нежный, а тут кровь будет литься рекой». Короче, делаем «Садо-Мазо» шоу, мы купили факелы, друзья с Масловки сделали красно-бело-черную афишу, которую до меня кто-то уже до меня спер-была крутой. Весь день шел проливной дождь и вечером пошел очень сильный ливень, вечером мы с Аликом приехали в клуб за полтора часа до представления, а там стоит стометровая очередь людей на вход в клуб. В клубе уже горели факелы, такая мрачная атмосфера со специальной музыкой, люди туда входили и попадали в пространство полного инферно.
Алик: Идея шоу была такая: отношение к смерти очень разное в Европе и в Японии. Для камикадзе смерть совсем иное, чем суицид в Европе. Элементами перформанса мы взяли суицид и харакири. Мы использовали две основные музыкальные темы: Дэвид Боуи из фильма «Lost highway» – это символизировало суицид, а японские панки иллюстрировали харакири.
Николай: Началось с того, что Лена Зарудина, визажист, которая работала с нами, сказала мне, что где-то накупила специальных красителей, имитирующих кровь, всякие накладки для кино и предложила их задействовать. Этой херотени было на 700 долларов, а весь бюджет мероприятия составил 1500 долларов. Клуб был набит под завязку, где-то тысяча человек и тут выходит на подиум девушка в белом шифоновом платье и вонзает ножницы себя в грудь, прокалывает и хлещет кровь фонтаном. Люди были в шоке. Эта кровь потом бесконечно лилась у всех, люди резали животы, вены, кровь лилась по платьям, по столбам и по полу. На заднике сцены был нарисован японский красный хищный цветок. Позже мы сделали кроме этого «красную гостиную», где была кровать метра три на четыре и те, кто выступали на большой сцене, после делали маленький перформанс в «красной гостиной» на гигантской кровати. Это был абсолютный успех. После этого мы сделали там все шоу, какие только можно, приглашал туда и Ларэ и Бартенева и талантливого Алексея Мешкова с его шляпами-грибами. Хотя это и гей-клуб, половина там были симпатичные и крутые девушки, их там никто не трогал, не мешал им отдыхать.
Алик: В «Шансе», в итоге нам вручили приз за «Вклад в гей-арт в России», Пугачевой приз присудили как певице, некоторые известные люди приезжали призы забирать. Приз в виде стеклянного презерватива. Директор клуба Паша Чаплин оказался приличным человеком с двумя высшими – мехмат МГУ и философский факультет и вел себя по отношению к нам очень честно. В конце мы хотели сделать программу специально для геев и назвали ее «Х..й вам». Но подсиживание местного трансвеститского шоу, которые лопались от зависти, что все праздники отдают нам, привело к расставанию с клубом, хотя мы всегда делали кассу. Подполковник, начальник охраны «Шанса», подошел к нам и сказал: «Ваше шоу – это лучшее, что я здесь видел, ну еще Бартенев – не плохой».
Самый любимый, наполненный приятными воспоминаниями, это, конечно клуб “Эрмитаж”. Любимый. Там проходили все наши шоу, показы коллекций Ла-Рэ, с которой мы познакомились у Петлюры, очень трепетные «Реснички», трогательная «Невеста» – очень рукодельные работы. Она очень душевный человек, мы всегда выделяли ее из друзей и просто дружили. Мы участвовали несколько раз в праздновании дня рождения города Москва и делали порой красивый чистый фэшн, а играли музыку у нас музыканты «Alien Pat Hollman». Мы всегда привлекали всех друзей, кого могли, веселились и отрывались от души.
Николай: Мы реально понимали, что делали интересное клеевое дело, всем по кайфу и в результате, наверно “испортили себе вкус” – привыкли к слишком хорошему. Когда я познакомился с будущей женой Алисой, сказал ей, что у меня особо ничего нет, но «я могу подарить тебе Ларэшку», что стало для нее лучшим подарком от меня, ведь это лучшие люди в моей жизни и они сильно подружились.
Алик: В итоге можно теперь сказать, что были четыре года счастья: 91й, 92й, 93й и 94год, я ждал революции, думал, что народ не выдержит, но ничего не случилось. Как раз тогда у Коли была готова коллекция «Рабоче-крестьянской молодежи» в черно-бело-красном решении. В 94м в «Эрмитаже» мы знакомимся с голландской дизайнершей, у которой отец был владельцем телесети в Амстердаме, и договорились встретиться на следующий день, чтобы обговорить некоторые детали – она сотрудничала с Пиной Бауш, а мы очень хотели поработать с балетом . Встретились на травке около ЦДХ, Хелен пришла в крутом авангардном пальто, была очень приветлива и сделала Коле предложение: поездки в несколько городов, мастерская, работающая под заказ от танцевальных трупп в Европе. Она уехала и прислала нам вызов. Но мы так и не поехали.
Николай: Не тянуло нас за бугор, здесь мы знали всех и всё, в Москве я себя чувствовал, как рыба в воде, у нас здесь все понеслось, да так интересно, что не до Голландии стало. Кроме того, у меня отобрали даже российский паспорт на российско-украинской границе, и я перемещался с паспортом Алика. Денег не было, я шил вещи на заказ, и этого хватало до следующего заказа на все или, если совсем средств не было, Алик выдавал мне свои деньги, и я их тратил на ткани.
Мы были счастливы. Вот и всё!
P.S. “Мы благодарны: Лене Кадыкиной, Коле Пророкову, Саше Ширнину, Тане Пановой, Боре Хлебникову, Яне Солдатенковой, Мите Василькову, Петосу, Илье, Тане, Леше, Хайку, Маше, Саше, Кате, Даше, Лене и всем нашим моделям кто участвовал в съемках и показах, а всем нашим друзьям за дружбу, поддержку и понимание.”
ДЛЯ SPECIALRADIO.RU
Беседовал Игорь Шапошников
декабрь, 2016
