Пою так, пою эдак, а потом приехала милиция, закрыли сцену, и всех на всякий случай выгнали из зала, и мне Летов говорит, что это громадный успех, что закрыли сцену. А я даже не успела понять, что произошло, а тут уже всё, концерт окончен. Ну, ладно, думаю – пошли домой. Нас никто не винтил, а Летов всё говорил, какой был удачный концерт, просто необыкновенный, потому что закрыли сцену. Я говорю: «А чё хорошего, что закрыли сцену – это же не очень хорошо на самом деле, может я плохо пела, что ли?».

Тогда казалось, что ты открываешь мир, казалось, что ты создаёшь абсолютно свободный художественный жест, который не повторим и уникален, создающий чувство радости и внутренней невинности. Когда ты знаешь всё про эту жизнь, богатый опытом, ты намерено всё упрощаешь, теряешь слова. Раньше слов не было, потому что они были не нужны, а сейчас слов нет, потому что они ничего не передадут всё равно. Песни с маленьким количеством слов, текста, уже тоже надоели.

Я – человек, очень сильно отягощённый кармой. Я был участником группы «Круиз», играл некоторые партии у Раймонда Паулса на его московских концертах, иногда подменял гитариста у «Весёлых ребят», до 1991 года. Потом, в определённый момент со мной что-то произошло, и я выздоровел от всего этого и начал играть какие-то свои вещи, слушать что-то, что поёт тебе в уши.

Почему именно «До-Мажор»? Потому что это самая простая, светлая и солнечная тональность. Меня часто подкалывают духовики: могу ли играть в ми-бимоле или в фа-миноре или ещё где-нибудь. А я говорю: «Да ради бога! Но, боюсь, вы не успеете!».

Вызов на финал конкурса ворвался в мою жизнь, как раскат грома. Я летела в Питер впереди самолета. Во время выступления моё длинное порхающее шифоновое платье превращалось в обтягивающий комбидресс, чем вызвало свист и крики публики, которую тоже трясло от ритмов джаза 50-х. Такого советский зритель не видывал, а Людмила Сенчина, председатель жюри, выдала вердикт по окончанию концерта: “Что за цирк на сцене?!” Но ко мне подошел Александр Хоменко, в то время один из владельцев рекорд студии “НП”, и ворота в профмузыку приоткрылись для меня. Я принесла пару кассет со своей музыкой, забитой на японских полупрофессиональных клавишах, боссы отобрали три мелодии и отдали их Евгению Кормильцеву, автору текстов “Апрельского Марша”, брату Ильи Кормильцева.

Колючий мне перезванивает через некоторое время и говорит: «Ну, все нормально, я договорился, концерт будет в ДК Курчатова. Как тебя на афише писать?». Тут меня начинает прибивать, и спрашиваю его: «На какой афише?», а он: «Ну, как, надо все-таки зал собрать. Я буду с группой «Узники Ярила», ты со своей группой, кстати, как она называется?». На этих словах я тихо приземлилась на стул возле телефона, поставленный там, видимо, специально для таких случаев. «У меня вообще группы нет, я так, под гитару пою!». «Ну, фигня, соберешь…»,- говорит Колючий. До концерта оставалось полтора месяца.

На первом вечере памяти Ивана я сыграл «Китайскую» композицию и подумал, что хорошо бы было, чтобы музыка Ивана продолжала жить. На самом деле, он был очень скромным человеком, себя не выпячивал и часто играл в маске. В проекте Yat Kha он надевал обрядовые шаманские маски, а когда мы с ним играли, он опускал на лицо капюшон и надевал черные очки, становился совершенно неузнаваемым человеком-анонимом. Настоящий музыкальный философ.

У него была потребность с разными людьми дружить и общаться, но у нас с Ваней всегда было о чем поговорить. Мы говорили о музыке, где есть и доминанты и время и человек (все составляющие философии), как о философии в какой-то мере. Наши разговоры о музыке – это разговоры о жизни в гармоничном ключе.

Потом решили посмотреть на Гаркушу. Незадолго до этого мы видели фильм (то ли «Взломщик», то ли «Рок»), где показывалось, как он работает механиком в кинотеатре. Кинотеатр этот оказался прямо напротив Сайгона, мы вошли, спросили Гаркушу, и вахтёр, не дослушав, ткнул пальцем куда-то вверх. Наверху мы постучались в кинобудку, Олег вышел, встретил нас приветливо, ответил, что не знает, как вписаться на ПОП-МЕХ и глянул как-то так… Очень многие неформалы страны тогда посмотрели этот фильм и почти все они ездили в Питер… Интересно, как он сам его крутил из своей будки – что-то оккультное в этом есть.

В столичном арт-центре “Дом” в воскресенье, 29 апреля состоится благотворительный концерт в помощь музыканту и композитору Андрею Сучилину. 27 января 2007 года независимый композитор и музыкант Андрей Сучилин (на фото) перенес второй за полтора года инфаркт. Вскоре ему была сделана срочная и дорогая операция – коронарное стентирование. Ее стоимость – около 10 тыс. долл. Семья музыканта […]

Совместное выступление с Курехиным стал мощным импульсом для того, чтобы сделать нечто подобное, но уже своими силами. Сначала вездесущий Летов взял инициативу в свои руки – он объединил нас в небольшой оркестр, который назывался “Афазия”. Мы дали пару концертов, наверно, в конце 1983 – начале 1984 года в ДК “Каучук”. На рояле играл Артем Блох, которого я уже упоминал, кстати, двоюродный брат Курехина. Помню, во время одного из выступлений он вошел в экстаз, отшвырнул ногой стул, встал в боксерскую позу и несколькими сокрушительными ударами послал рояль в нокаут. Выбитые клавиши так и летели во все стороны…

Те эксперименты, которые ставились в доперестроечных мастерских, и то, что сейчас принято считать московским авангардом, трудно даже сравнить. Музыка переходной поры была совершенно особенной, основывалась на спонтанном синкретизме, а сегодня авангард, все-таки, уже разложен весь по полочкам: вот это шоу, вот это этническое заигрывание с просвещенным обывателем, а это попытка прибиться куда-то к академическим музыкантам, ну а это мультимедийное искусство и соответствующие гонорары за музыку к театральным постановкам и фильмам – все это понятно. А то искусство было настоящим прорывом, потому что оно представляло собой поиск вслепую, оно создавалось «ни для чего, и ни для кого», оно было бескорыстным, – это была программа, создателей которой интересовала сама среда: немножко ошарашивающий, не совсем понятный, но страшно привлекательный мир свободного искусства и ничем не ограниченного творчества.

Одно из самых постоянных сотрудничеств Летова – это, несомненно, сотрудничество с трубачом Юрием Парфёновым, участником группы Три-О: диск Secret Doctrine содержит некоторые из их дуэтов, записанных в 1992, 1993, 1995 и 1999. Это сборник абстрактной музыки, творческой, с большим количеством элементов разговора и вкраплениями бас-кларнета, который вновь дает нам возможность изумиться глубине творений обоих музыкантов, в частности, при прослушивании волнующей Procession, и, еще раз убедиться в том, что Летов – поистине замечательный флейтист.

Сергей Летов – совершенно особенный персонаж современной русской музыки и, наверняка, один из самых выдающихся саксофонистов нашего времени. Внешность у него довольно необычная, чем-то напоминающая сумасшедшего ученого – грива непослушных волос, босые ноги и борода на манер древних пророков, смеющийся, чертовски проницательный взгляд, совершенно невероятная одежда и удивительно мягкий, нежный голос. Весь этот образ выдает личность неординарную, полную самых разнообразных противоречий, которые, в свою очередь, выражаются в музыке: все до последнего…

Виктор Лукъянов (автор-композитор поп-певицы Светланы Владимирской) познакомил меня с Иваном Шаповаловым – начали общаться еще до того, как ТаТу стали популярны. Сложность была в том, чтобы сделать вторую вещь для проекта (после “Я сошла с ума”). Я ставил голоса, занимался звуком, аранжировкой песни “Нас не догонят” – заработал немножко денег. После оглушительного успеха ТаТу за мной начали гоняться с предложениями сотрудничества.