Сегодня портрет Валеры с его надписью висит в моем кабинете над письменным столом. Остались записи, ноты. Даже усилок у меня под аппаратуру – «Akai» до сих пор – Валерин. Частенько мысленно советуюсь с ним, вспоминаю наше житье-бытье, долгие гастроли, приключения, коих было – немерено. А на «автоматическом наборе телефона» – до сих пор его номер. Был когда-то наш традиционный ночной «созвон», которого сейчас – так недостает… И рука в первые годы после его смерти, по вечерам все время непроизвольно набирала первые три цифры – 117 … Даже на кассете с автоответчика до сих пор, по прошествии 16 лет, как не стало Валерия, храню его веселый и энергичный тенорок. Спешил, как всегда, что-то говорил про наши тогдашние дела. Было это 12 октября, за два дня до роковой поездки.
Чем дольше живу (а я уже сегодня – о, ужас! – взрослее старшего меня на 9 лет Валерия Ивановича, аж на целых 7 лет), тем все яснее понимаю, что заменить мне Валеру, как, наверное, и многим другим, знавшим его людям, – некем. Да и не хочется, честно говоря. Людей таких теперь, видимо, уже нет… Все больше плодятся – его антиподы. И на эстраде, и в жизни. Давно ощущаю жгучее чувство долга и стыда за то, что, опубликовав за свою журналистскую работу – не одну сотню материалов, до сих пор ничего толком не написал о Валерии Ивановиче Приказчикове, человеке, прошедшем незабываемым контрапунктом через всю мою жизнь. По сей день меня питает аура этого человека. Настоящего друга и учителя, посвящавшего меня и в жизнь, и музыку. И не дай Господь – «дооткладываться» до того, чтобы утащить все это безвозвратно с собой. Вот теперь – хоть какая-то малая компенсация. Надеюсь – не последняя. И на душе – светлее. Как – в Валериной Музыке….
В А Л Е Р А
Памяти В. И. Приказчикова
В той самой, что не знает меры,
В проклятой гонке, среди дел,
Ты пролетел его, Валера –
Всем уготованный предел…
Безвременно и так нелепо,
Среди дороги, на бегу,
Но ты – самим собой бы не был,
Коль не оставил бы в долгу –
Нас всех – перед твоей отвагой,
Когда ты был один – за всех
И вот теперь мы горькой влагой –
Перед тобой смываем грех
Что, не дослушав – обрывали
И мягкость ставили в укор,
А ты молчал, чтоб услыхали
Мы сами свой – никчемный спор…
Ты покарал нас, правый Боже –
Наистрашнейшей из потерь:
Мы глотки драть и дальше можем,
Да – слушать некому теперь …
18.10.1990
С 1972-по 1975-й – весь ростовский период – я отработал с Валерием Приказчиковым в “Новом Электроне” в качестве солиста. Для меня Валера – был действительно учителем и другом по жизни почти 20 лет. Пришел к нему в коллектив 24-летним пацаном, закончив Всероссийскую творческую мастерскую эстрадного искусства по классу знаменитого тенора Георгия Павловича Виноградова и отработав около года, перед этим, в Белгосфилармонии в «чёсовом» коллективе. С тех пор я не расставался с ним никогда до самой его смерти. Хотя по работе разбегались в разные места, но не терялись и при случае – «тянули» друг друга в новое дело.
После распада последнего коллектива Валеры – “Коробейников” в «Росконцерте», я привел его к С.Намину и “сосватал” к Л. Сенчиной (тогдашней жене микояновского отпрыска) вместе с аппаратурой. Она как раз переводилась из Ленконцерта в Магаданскую филармонию, где нам сулили «коэффициент» 1,7 с последующим повышением каждые полгода. Это явилось главным мотивом перехода алчной «золушки» в Магадан, т.к. даже уборщицы в гостинице там получали 400-700р., что по тем временам почти равнялись зарплате министра на «материке». Я был срочно переброшен на формирование ее нового коллектива из «Группы Стаса Намина», где был до этого директором, сменив на этом «расстрельном месте» Николая Агутина – отца нынешней звезды Лени Агутина.
Магаданская эпопея заслуживает отдельного описания. Надо заметить, что для того, чтобы не попасть под ОБХСС, нам каждые полгода надо было появляться в Магадане и работать там за свой «коэффициент» концерты в городе и крае. Поскольку в Магадане была всего одна более-менее приличная площадка – ДК Профсоюзов на 650 мест, мы там быстро всем надоели, особенно «мадам» – со своими «Камушками», и нас начали гонять по Колыме.
Вот тут мы и узнали, что такое Джек Лондон и его времена! Хотя летали на самолетах-вертолетах (дорог там нет в природе) вместе с валериной аппаратурой. Чудеса профессионализма демонстрировали наши «звуковики» Володя Чернышов и Миша Борисов, бесконечно восстанавливая аппарат после перелетов и переездов на морозе в 30-50 градусов. В каком-нибудь Синегорье, Оле, Угольных копях или Ягодном, где население – несколько тысяч человек, «аборигены» покупали сразу по 5 билетов на одно место и сидели на своих местах в зале целый день, не вставая. А мы, не сдвигаясь с места – «чесали» для них по пять «палок» в день.
Первый концерт начинался в 10 утра, последний – в 10 ночи. Конферировали мы по очереди с Леней Односумом. Я выходил и говорил зрителям, которые сидели семьями, с харчами, расположившись, как у себя дома: «Ну, то? Здороваться в пятый раз за день, думаю, смешно. Хотя вполне – безопасно. Ближайший дурдом в Магадане. До него 700 километров…»
«Мадам» пела за весь свой «сольник» 4-5 песен и мотала нервы, возмущаясь, что ей все не дают «народную» за то, что она, «придатки отмораживает» по этим «колымским пырловкам». Мягкого и безответного Леню Односума, с которым гастролерша работала когда-то, еще будучи никем, в концертах с ансамблем «Здравствуй, песня!», она загнобила окончательно. Называла его «говенной микрофонной стойкой» и велела по ходу концерта выходить и только молча(!) подавать ей микрофон с поклоном. Зато – раздолье было музыкантам!
Магаданский коллектив по какой-то явно мазохистской мотивации, назвали «Лето», в нем собрались очень приличные музыканты, которых между тем, мадам Сенчина называла не иначе, как – «тухлый задник» (ее фирменное выражение). Но у «летников» была возможность экспериментировать, заниматься инструментальным творчеством, знакомить колымчан со своими новыми композициями. Звучали в таких концертах и музыкальные композиции Приказчикова. Хотя – надо признаться – аборигенам это, кажется, в основном, было по барабану. Они, по-моему, особо-то и не вникали – кто на сцене и что делает. Главное – чтобы было тепло, светло и музыка играла.
«Хозяйка» же, хорошо впитав людоедские замашки новоиспеченного супруга и наставника, не считала музыкантов за людей. Если, кто-либо, по той, или иной причине не понравился, например – как стоял, когда она мимо проходила – следовал приказ: «Убрать!»
Порой, доходило до маразма. Так, однажды, «под раздачу» попал, «сосватанный» мной в коллектив, классный басист Витя Шаповалов, работавший потом со Славой Малежиком, имеющий сейчас собственный международный джазовый проект. Мне пришлось объяснять гастролерше, что без этого инструмента – играть невозможно по определению. Ни «плюсов», ни «минусов» и минидисков с «фанерой» ведь еще не изобрели к тому времени. Не говоря уже о том, что у человека – семья, он оформлен на работу, не валяется пьяным и к тому же – просто хорошо играет. А то что «не так стоял» – не повод выбрасывать его на улицу. И самое мерзкое, что делалось это чужими руками, руками директора, который должен был брать на себя роль этакого «Лаврентия Павловича» и подвергать казни любого неугодного по негласному указанию «хозяйки».
Помню и шипение «микоянчика» (так мы называли Стаса в узком кругу) в телефонной трубке и «щебетание» Сенчиной, наущавших не сообщать тому же Талькову о дате и часе сбора при выезде на какие-то очередные гастроли, чтобы потом выгнать его «по статье». Я звонил Игорю, и мы вместе «ломали репу», думали, как сделать так, что он, якобы, случайно узнал об этом долбаном выезде…
Горько, но приходится констатировать, что подобные отношения: гастролер–коллектив сплошь и рядом на нашей эстраде – и былой советской, и нынешней российской. И как бы окружение звезды не раздувало щеки, обозначая свою важность и значимость для посторонних, это было и остается – холопской долей. А директор «звезды» – это его личный денщик, обязанный предугадывать все бытовые и производственные желания барина или барыни, этакий «старик Хоттабыч», который должен поднимать в воздух нелетающие самолеты, запускать отмененные поезда, вырывать у устроителей концертов все мыслимые и немыслимые запросы «звездуна».
И при этом – постоянно видеть надутую «физию» хозяина и чувствовать себя виноватым и «крайним» по любому поводу. Обратные примеры, скорее – редкое исключение, и их можно пересчитать по пальцам.
Нормальные, с «несдвинутой крышей», люди среди наших доморощенных «звезд» в природе, практически, не встречаются. Да и откуда им взяться? Ведь – каждая наша доморощенная «звезда» – это более-менее известный и богатый человек, как правило – в первом поколении. Прошедший – всю нашу «пролетарскую сермягу» в полном объеме. За ним не стоят ни Оксфорд, ни Гарвард, ни поколения «голубой крови». Как известный герой Константина Райкина из знаменитой картины Н. Михалкова «Свой среди чужих», вчерашний нищий батрак, взобравшись ценой немалых усилий и унижений (это еще – если очень повезет) на свою «кочку», тут же сам берт в руку камчу и начинает хлестать окружающих его батраков, как это делали некогда с ним самим. «Отыгрывая» таким образом, у жизни все перенесенные невзгоды. И не помня (что самое страшное), что избиваемым им сейчас людям – так же больно, как больно было когда-то ему самому. Своего рода, социальная «дедовщина», если спроецировать это отвратительное явление из армейской – на обычную гражданскую жизнь…
Но в самом утрированном и запущенном виде – в шоу-бизнесе, где эпатаж и «понты» – составляющая часть профессии, где все это «цветет» буйным цветом так пышно, как нигде больше. И вдвойне горько, что все это преподносится желтоперыми «акулами пера», обслуживающими «звезд», как некая «крутизна», проявление харизмы. Отсюда – и все известные скандалы; родом отсюда же и все наши доморощенные «железные леди» и «распутиновщина», демонстрируемая вульгарностью, присвоившей себе громкий псевдоним певицы; отсюда и нашумевшая история с «королем ремейков» и его фобии к «розовым кофточкам» в некогда родном мне Ростове.
Наши поп-дивы, попав в условия дикого российского капитализма и почуяв вкус больших денег и возможностей, быстро навострились копировать многостраничные райдеры забугорных «звезд» с самыми шизофреническими запросами и выдвигать несуразные требования, как обязательные к исполнению, причем, с правом отмены выступления в случае невыполнения принимающей стороной каждого пункта. Многие из райдеров-требований наших «звездунов» вполне можно рекомендовать психиатрам в качестве эпикриза «звездной болезни». Требования – выше, чем у «самых-самых» западных мегазвезд. Высокие требования, конечно же, это неплохо. Вот если бы еще и работать научились, хоть на сотую долю их уровня.
Чего стоила, одна только наблюдаемая мной во время работы в Государственном Кремлевском Дворце «автокоррида», когда длиннющие «жоповозы» нескольких наших «звезд» бодались на предмет того, кто кого круче на маленьком замкнутом пятачке возле служебного входа в Кремлевский дворец, не имея возможности разъехаться. Причем бодались не сами, а водилы этих «звезд» и их охранники-гориллы. Ну, прямо-таки, настоящее танковое сражение!
Львиная доля энергии несчастных редакторш «репертуарно-творческого управления» площадки № 1 страны тратится отнюдь не на обеспечение творческих позиций в сборных программах, а на то – кто из ее участников круче и имеет право через все согласования с ФСО, заехать в Кремль не на служебном разгонном микроавтобусе с Сапожковой площади, а на личном «жоповозе». Который (и это самое главное!) непременно надо продемонстрировать «собратьям по цеху», чтоб те застонали от зависти))).
Но «золушка» Сенчина, свалившаяся в небытие со звездного небосклона еще при большевиках, слава Богу, не дожила до «большой» эстрады новых времён. Иначе – даже затрудняюсь представить, что бы творила она сейчас, учитывая тогдашние ее замашки в суровых аскетичных условиях коммунистического быта. Она шагала, «опережая время» в своих запросах и требованиях, но при этом имела маленькую «милую привычку» – «идти поперек счета», потому что – была на «Вы» и с ритмом.
Ленинградский ударник Сенчиной – Толя Цыганков, по мнению «мадам» – был «единственным профессиональным барабанщиком» на свете. Этот, в годах уже, лысоватый безответный человек, смахивавший на пана Вотрубу из популярного в свое время телевизионного «Кабачка 12 стульев» (так его, кстати, беззлобно и поддразнивали в коллективе), умудрялся по нескольку раз за песню, менять долю, «ловя» нашу золушку, имевшую, повторяю, весьма натянутые отношения со всем, что касалось ритма. Его игра в стиле – «Чего изволите?» очень устраивала гастролершу, страдавшую серьезным профессиональным «достоинством». Приходилось постоянно «ловить» ее и музыкантам.
Всякие рассуждения о законах музыки карались высшей мерой – простым «сжиранием» защитника музыки. Самым «неритмичным» и профнепригодным по ее определению, был Володя Васильков – живая легенда нашей музыки, известный всей музыкальной братии нашего поколения под именем «Батюшка», уникальный человек-машина, который мог соревноваться в ритмичности с метрономом. Даже работая в биг-бэндах (оркестры А. Кролла, О. Лундстрема, Утесовском оркестре), он умудрялся довлеть над дирижерами, уникально соблюдая заданный темп произведений – от первой до последней ноты. Его авторитет среди музыкантов был непререкаем, и с этим считались даже «грозные» знаменитые дирижеры. Но – только не золушка, которая всегда должна была быть «правее всех правых». По крайней мере – в коллективе, где она называла себя «хозяйкой».
Если же говорить о других профессиональных ее качествах, должен отметить, что при всех прочих «чудесах», пела Людмила Петровна – очень чисто. То есть, к такому больному месту нашей эстрады, как точность интонирования – вопросов не было. Это отмечали все музыканты и звукорежиссеры на записях. Мало того, и по сей день трудно найти вокалистов со столь точной интонацией, как у Сенчиной. Что – правда, то – правда. Даже Приказчиков это отмечал, правда, зачастую, молча вздыхая по поводу проявлений других чудес нашей гастролерши…
Для «лигитимизации» оплаты «коэффициента» всех членов коллектива – при оформлении в Магаданскую филармонию – приходилось выписывать из Москвы, снимать с воинского учета, временно прописывать и снова ставить на воинский учет в Магадане. Это – чтобы, свирепствовавший тогда вовсю ОБХСС, не взял «за одно место».
Местные, то есть магаданские в филармонии, нас – «московских варягов», конечно же – недолюбливали. Мягко говоря: «Они там по «сочам» ездют, гастролируют, а мы здесь – с детьми – солнца не видим!» – шипели на нас. Как будто мы – были теми самыми людьми, которые изобрели Колыму и ее полярную ночь.
«Мадам» же просто доводила до белого каления главбухшу филармонии Клавдию Гофман – огромную, властную громоподобную тетку еще и тем, что та держала в коллективе на зарплате 2-х «мертвых душ» – своих домработниц, сидевших на квартирах в Москве и Ленинграде. Одна в Питере – нянчила ее сына Славу, вторая в Москве служила «рабыней Изаурой» у Намина. В «Москонцерте», где числилась «Группа Стаса Намина» и ее хозяин, подобные номера не проходили, поэтому Людмила Петровна «угощала» любимого супруга за магаданский счет. С учетом коэффициента, зарплаты у «рабынь» получались – немалые.
Мне приходилось «ходить по проволоке», учитывая обстановку в стране и вовсю «полыхавшую» в то время «андроповщину». Половина «Росконцерта» находилось под следствием, а почти все руководство, включая генерального директора Ходыкина, – уже отправилось на лесоповал. Директор Магаданской филармонии В.Рубан, зная все это не хуже нас, отказывался подписывать табель с «мертвяками» и говорил примерно следующее: «Знаешь, Володя, у нас евреев, не позор – сесть тюрьму. Никто так не сидел, как евреи. Позор – попасть в психушку прямо из кабинета. Когда я вижу у этой Клавы (домработница Сенчиной) в графе «образование» – 6 классов, а в трудовой книжке – «уборщица» и «стрелок охраны» и при этом – гастролерша требует провести ее в штатном расписании, как «инженера по электронике», тут – прямой путь для подписавшего этот бред даже не в тюрьму, а – прямо в палату №6…»
У меня, признаюсь, тоже были основания не любить этих «изаур». Но каково было мое очередное удивление, когда я узнал от них, что «мадам» отдает им на жизнь из «министерских окладов» всего рублей по 60-70, оставляя все «мертвяцкие» бабки в собственном кармане. И это при том, что за свой «сольник» она тогда получала со всеми магаданскими надбавками около 150 р. – больше народных артистов СССР.
Было и еще одно «хобби» у Людмилы Петровны – бесконечно совещаться по межгороду с мужем и «наставником». Связь за 12 тыс. км – через спутник; минута стоила столько, что когда дежурные по этажу в гостинице получали телефонный счет на ее номер, то, несмотря на свою магаданскую «небедность», хватались за сердце, не имея возможности отчитаться и передать смену. «Мадам» же заявляла им, что «звонит по работе», и все это обязано оплачивать государство. Приходилось гасить скандалы, оплачивая телефонные долги из бригадирских «подотчетных». Филармония же, в лице главбухши К.Гофман, отказывалась принимать к оплате эти «беседы».
Все эти «разборки» продолжались бесконечно и сопровождались все новыми и новыми скандалами с руководством филармонии. Которая, как я понимал, уже не одну тысячу раз пожалела, что связалась с таким «приобретением». Рубан в Москве «повелся» на уговоры Намина – заиметь собственный престижный гастрольный коллектив и получил на свою голову золушку-кукушку, которая тут же взялась снимать его с работы. Но Рубан не был бы Рубаном, если бы не изобрел свое «ноу хау»: при каждом нашем прилете быстренько оформлял командировку и на «встречном курсе» сматывался в Москву «по срочному вызову министерства культуры». Сейчас все это с дистанции лет кажется забавным и даже – смешным. Но тогда – эта «сладкая» парочка – Сенчина и Намин, сойдясь на недолгое время в «творческо-хозяйственном» альянсе, многим людям успела выкрутить руки и одарить немалым «счастьем»…
Для Специального радио
Май 2006
