Впервые я мельком увидел Цоя летом 1982 года. В тот день ко мне заехал звукооператор Аквариума, Слава Егоров, мы собирали временную студию для записи его песен, и хотели сложить наше оборудование в один сетап и приступить к работе. Решив, что нам для этого необходимо, мы направились к Андрею Тропилло, в студию Дома Юного Техника, на соседнюю улицу. Пришли мы не очень вовремя: стены Дома юного техника наполнял странный гул: у-ууу-уу… аа-оаааа…ууууу-ууууу. В студии шла запись.
Зашли на цыпочках, за пультом Борис: его правая рука на мастер-фэйдере, а левая управляет ревербератором. «Тихо, смотрите», – он показал нам весело прищуренными глазами на окно студии, откуда раздавался мужской голос со странно завышенной формантой: – «я бездельник уууу – мама мама – я бездельник уууу-ууууу». Теперь стало понятным происхождение звука, которым нас встретил третий этаж. Я потянул Славу за рукав: «Пойдем, не будем мешать». Мы вышли в уборную, напротив студии, достали папироски: «Кто это, не знаешь? – спросил я Славу. – Не-а, эскимосы какие-то, впервые вижу. А на что пишут-то, я не понял». – «На Тембр пишут, я видел, на девятнадцать. Боб на пульте».
На запах пришёл встревоженный Тропилло: «А-аа, курить пришли, вонючки, завязывайте курить, здесь директор ходит». – «Хорошо не будем, привет Андрей», – поздоровался Слава. – «А кто это, Андрей Владимирович?» – спросил я, смущённо притушив папироску. – «Группа Кино, – ответил Тропилло, – Борька их пишет, а я порядок у себя в кабинете навожу. Вот кстати вынесите вот эти коробки на помойку». – Андрей показал нам кучу мусора, наваленную в углу.
Из студии показался высокий худощавый человек с приветливой улыбкой, представился: «Рыба, очень приятно». Цой выходить не торопился. На минутку выскочил Борис, приветствовал нас. Его лицо выражало восторг и озабоченность одновременно: «Идем, послушаем дубль, ломовая группа, Кино называется!» Борис поставил «Бездельника». Цой смущённо стоял поодаль. Послушав дубль, музыканты решили по-быстрому что-то переписать, и мы мешать им не стали – спешно попрощались со всеми сразу и понесли на помойку студийный мусор. В голове у меня беспрестанно крутилась новая песня на русском языке. Следующий день я как-то продержался, мучая родителей немедленно подобранным «Бездельником».
В те годы Гребенщиков разработал для меня специальный курс уроков игры на гитаре: на каждом занятии он выдавал мне цифровки песен Аквариума, которые я должен был разучить к следующему разу – потом Борис слушал результат и писал новое задание. Я позвонил ему утром, выразил восхищение и интерес к новому коллективу. Затем положил трубку на комод и спел «Бездельника» по телефону.
«Очень похоже у тебя получается, – рассмеялся Борис, – приходи в студию в обед, позанимаемся». Пришел, а там Кино пишут новую песню. Новый хит! – обрадовался я.
Борис в аппаратной накладывал соло-гитару стоя, поставив ногу на стул. В студии все, во главе с Тропилло столпились вокруг микрофона и пели хором: «Время есть, а денег нет и в гости некуда пойти…». В перерыве между записями Гребенщиков улучал мне академическое время. Я очень дорожил таким общением, старался быстрее разучивать домашние задания, и не пропускать сессий на студии, с участием Кино. Альбом, рождавшийся у меня на глазах, восхищал. Ничего похожего в нашей стране не было.
В один из жарких субботних летних дней, наметился концерт в ЛКИ, тогда все задолго собрались у общежития. Я фотографировал всех подряд на школьный фотоаппарат. В тот день я впервые увидел Свинью (Андрея Панова, ныне покойного). Они дурачились с Цоем, изображая схватку панк-роботов.
Витя был в белой рубашке с рюшечками – Марианна классно их тогда нарядила. Но концерта так и не произошло. Поставили аппарат, провели sound-check, и вдруг прекратилась подача электричества на сцену. Вышел какой-то дядя, сложил рупором ладони и все попросил покинуть зал: мероприятия не будет. Пришлось спешно всем миром грузить аппарат в автобус. Мы с Виктором понесли гитарный комбик – так и познакомились поближе. Хотя, что там – мир вокруг Тропилло был очень узок: Цой уже знал, что я Вишня, а я уже пел его песни своим родителям.
Половина плёнки оказалась засвеченной. Видимо я где-то треснул пластмассовым корпусом фотоаппарата о какой-нибудь угол в автобусе, при погрузке. Однако несколько кадров, ближе к началу, чудом сохранились. Я отпечатал снимки и поспешил позвонить Виктору, чтобы передать их. Договорились о встрече вечером, на Парке Победы, на скамеечке под домом со шпилем.
Уже собирался выходить, как меня остановил звонок Бориса: «Ты сегодня встречаешься со своими друзьями?» – Я оторопел. – «Какими друзьями? А, да… вечером». – «Чтобы мне поздно не звонить, передай, пожалуйста, Витьке, что завтра смена у Тропилло в час. Хорошо? Рыбу я предупредил». Я летел на встречу с Цоем как на крыльях. Ещё бы: «Я друг группы Кино!», – вертелось в голове. Кому сказать…
Когда «45» был полностью готов, я снял с оригинала пару копий, с них у меня переписал альбом весь двор. Захотелось обложку для плёнки, подобную тем, какие Вилли Усов творил для Аквариума. Созвонились, решили посниматься.
За домом Рыбы на проспекте Космонавтов росла высокая трава выше человеческого роста. Несколько снимков мы сделали дома, затем отправились к этой траве. Марьяна тонким пером рисовала обратную сторону плёнки – названия песен, выходные данные. Я сфотографировал обложку с руки, при солнечном свете. Сил терпеть время фотографического процесса мы в себе не нашли, решили вместе отправиться ко мне: родители на даче, квартира пустая. Проявили плёнку, пожарили курицу. Потом всю ночь просидели под красным фонарём. Я печатал, ребята играли все песни, которые знали.
С восторгом вспоминаю ту ночь! Это было потрясающе; я долго не мог уснуть. Роман c Марьяшей был у Виктора в самом разгаре, и меня, девственника, безмерно смущали их ласки. Она вилась вокруг него, как кошка: царапалась и шипела. Запросто могла нанести поражение внезапным, колким словом. Я постелил им у мамы, Рыба уснул у меня, а я пошёл спать в папину комнату. Утром Марьяна сделала мне комплимент, что у нас очень уютно. Они снимали квартиру на Московской, Марьяна ругалась, что им там очень фигово.
В тот день для меня началось новое время, великое время перемен, в которых мне посчастливилось принять самое активное участие. Начал с того, что взял на работе справку о доходах и купил в кредит магнитофон «Илеть-103». На целую зарплату в двести рублей я поспешил приобрести электрогитару, о которой Виктор так мечтал у меня на кухне. Песни у него рождались быстрее, чем появлялась возможность их записать, поэтому я старался всеми силами ускорить процесс, ибо видел в этом чуть ли не главную миссию в жизни.
Тропилло всем сердцем мне помогал: дал шестиканальный пульт, микрофоны. Проявились первые очертания домашней студии. Я знал: звукорежиссёром, по-настоящему, мне не стать без музыкальной школы; создание студии в квартире – единственный путь самореализации – больше я ничем не хотел заниматься.
Втянувшись в режим трёхсменной работы на вредном текстильном производстве, и зарабатывая неплохие деньги, я был готов делать карьеру в этой области, поступив в техникум лёгкой промышленности. Думаю, что среди нас я зарабатывал больше всех. Каждый месяц что-то покупал в студию. Одна бобина с магнитофонной лентой стоила семь рублей, чуть больше платили за восемь часов изнурительного труда в пыльном угарном цехе фабрики, где трудились гастарбайтеры из союзных республик.
Наступил 1983-й. Витька с Марьяшей поселились неподалёку, на Блюхера. Рыба стал часто приезжать – то от них ко мне, то от меня к ним. Рассказывал о гитаристе, с которым познакомил Витю. Они готовили состав, с которым должны были выступить на дне рождения Севы Гаккеля в Рок-клубе.
Я уже пытался записать первую свою плёночку. Мы поигрывали с Рыбой; я играл Цоевский ритм, а Лёша разрабатывал соло. Рыбин мечтал об электрическом составе, но для него этого так и не сбылось. Их концерт приняли очень тепло, однако продюсеру Гребенщикову он не показался удачным. Лёша принёс запись нескольких песен из Малого Драматического Театра, но она тоже никому не понравилась. Цой вообще стал ко всему относиться очень нервозно: над ним плотно завис весенний призыв, он очень дёргался и даже разругался с Рыбой. Оказалось, что навсегда.
Потом Витька исчез…
Марьяна уехала к маме, а дома родители неизменно отвечали по телефону, не вдаваясь в подробности: – «его нет». О том, что он косит от армии, мало кто знал – такое старались держать в секрете. Борис умел хранить чужие тайны, и даже Тропилло не знал, где Цой. Когда его выпустили, я сразу же позвонил. Удивлению моему не было предела – со мной разговаривал совершенно другой человек.
Я рассказал, что у меня есть пульт и два магнитофона, на который можно попробовать записаться. Цой сухо ответил, что он не знает, зачем это надо – уровень моего оснащения еще не устраивал. Однако совсем скоро он сам выразил желание сделать запись для Юры Каспаряна, нового гитариста Кино. Они жили в противоположных частях города, и каждый день встречаться им было неудобно.
Мы быстро сделали запись в два-три приёма – ребятам было уютно: горячий чай, покушать, музыку послушать… техника только была не на должной высоте. Мы с Витей склеили оригинал, расставив песни в нужном порядке, и сделали несколько копий. На следующий день я приволок оригинал Тропилло. Он снял себе копию. Спросил, – а как альбом называется? Я улыбнулся, отвечаю: «Сорок шесть».
Для Специального Радио
Декабрь 2007
