Там же собралось некоторое количество музыкальной аппаратуры и тут позвонил Вовка Рацкевич и сказал, что есть такая группа «Центр» с Васей Шумовым во главе и они хотят записать альбом. У меня был магнитофон, синтезаторы и ритм-машинки и ребята хотели попробовать записать электронный альбом без живого барабанщика. Я был всегда на стороне электроники и к тому времени у меня во владении были «PolyMoog», «Hohner Clavinet» и собрана небольшая студия. В запасе был также набор песен, они сами по себе рождались, это были даже скорее не песни, а короткие зарисовки, речевки и частушки. Тогда было принято распространять записи через пиратов, которые торговали магнитными катушками и в нашем случае они могли даже денег дать за наши альбомы. Я подумал, что если это не работа в ящик, будет выход, надо делать!
Главной принимающей сей удар фигурой в Риге был музыкальный критик Антоний Мархель и некий сантехник, или что-то типа того, Коля Судник. Они активно стали продвигать свободную импровизацию в среду прибалтийских рокеров, тяготевших к мрачной струе европейского авант-рока или рок-ин-опозишн, с его авангардной составляющей. Эти люди представляли некое подобие оккультной секты. Рокеры почувствовали нечто эстетически родное в диссонансах свободной импровизации, которую несли пришельцы.
За Университетом повыше, за 96 улицей, большой дом, и одна часть этого дома принадлежит Мику Джаггеру. Очень большая, трёхэтажная квартира с лифтом. Там был Саша Титов, Дэйв Стюарт и Анни Леннокс, у которой днями раньше случился выкидыш. Она сидела в уголке на полу и скорбела о потере дочки. Я как-то пытался разрядить обстановку. С Дейвом у меня сложились лёгкие отношения еще с тех пор, когда мы играли вместе здесь, в 89 году. Я нашёл игрушечный водяной пистолет и стал брызгаться в Дэйва. И Саша Титов одёрнул меня:
– «Пётр, ты что, это же Дэвид Стюарт!»
После 1986го – год пошел за три, началась перестройка, художники наши сразу стали известными после 17й молодежной выставки 1986 года в Доме Художников на Кузнецком Мосту. Там происходил известный концерт Мамонова, незабываемый концерт Тегина. Как раз тогда в Москву приезжал Брайан Ино и вместе с Гребенщиковым он приходил туда посмотреть Тегина. Я там прославился – повесил свою большую конструкцию, и она получила приз «За лучшую лабораторию», за экспериментаторство. Потом был известный аукцион «Сотбис», а после все ринулись на запад, на гранты. После «Детского Сада» я сменил много мест. У Петлюры, например, пригодились навыки по Порфирию Иванову, потому что там не было отопления. Почти два года я проработал в театре Васильева на Поварской, где была отдельная тусовка: Боря Юхананов и группа «Оберманекен».
Мне тогда очень пригодилась гитара, я разучил романс Гомеса и играл для наших гостей из Большого, чем вызывал большое их расположение. Туда являлись гиперреалисты, концептуалисты, образовалось самое мощное место в Москве, где были все рок-музыканты, художники и поэты того времени. Проводили показы кино, приезжал Курехин из Питера, музыканты «Кино», «Аквариум», «Ночной Проспект». Это длилось два года, и парадокс состоял в том, что организовал, практически, все это мент, а через окно от нас была школа разведки КГБ, приемная КГБ и ОВИР, все в одном месте. Сейчас, когда показывают потопы в Москве, именно там самая высокая вода бывает, к этому перекрестку все стекается из переулков.
Американская или ливерпульская девушка для меня была пределом мечтаний. Одну я увидел один раз в жизни на улице в Ливерпуле. Я шёл по Ливерпулю, она бросилась на меня, поцеловала, и побежала дальше, потому что у меня на груди было написано «All you need is love». Это было лет двадцать назад, но я помню это до сих пор. Она произвела на меня самое сильное впечатление. Если бы у меня был выбор, если бы правильно расположились пути Господни, может быть с ней я бы сошёлся.
Тем не менее, у меня есть четыреста фирменных книг. Они стоят от пола до потолка. Все из Англии и Америки. Есть две из Германии, одна из Польши, одна из Финляндии, одна из Болгарии, но русских нет ни одной, кроме моих. Я написал три книги о Битлз: одна издана, называется «Рок на русских костях». Большая, объёмная книга-альбом, почти 500 страниц. Туда вошли лучшие вещи из сборника «Сочинения Собраний Васи Колина», и много стихов более позднего периода. Это супер-книга, я её обожаю. Я её считаю лучшей в мире книгой о Битлз. Потому что это – книга любви.
Идея пришла ко мне достаточно давно, в конце 90-х, когда пик развития был пройден, выраженный активностью «Оркестра московских композиторов», который объединил всех главных участников музыкального движения. Для прояснения вклада и места нашей Новой импровизационной музыки важно было понять структуру развития и осуществления процесса. Несмотря на как бы маргинальный характер движения, оказалось, что мы имели прямое отношение к развитию этого тренда в мировой музыке и внесли достаточно своеобразный вклад, невзирая на традиционное игнорирование нашей роли в современном искусстве со стороны Запада.
Мы не заметили, как подходит к концу уже пятый сезон нашего вовлечения во всю эту балконную историю, четыре из которых мы снимали на территории «Трех мостов». Лето выдалось дождливыми и много сессий пришлось переносить или вовсе отменять. Пускай мы не успеем доснять должное число эпизодов, и нас переведут на двухнедельный график публикации роликов. Ничего страшного, нас не интересуют результат, которого от нас ждет руководство, мы имеем свой, который заключается в том, что мы обрели друг друга.
И вот, блуждая по сети, я время от времени натыкался на портал www.balconytv.com. Прогуглив, я обнаружил, что это два парня Стивен О’Риган, Тим Миллет и их подруга Полин Фримен, которые дурачились на своём балконе в Дублине, записали песню на один микрофон, сняли это на бытовую видеокамеру и выложили ролик в «тубзике», назвав канал «BalconyTV». Тут же к ним прибежали другие музыканты и попросили записать песенку. Одна-другая-третья группа, и образовался чёткий формат. Они стали записывать своих дублинских дружков по песне в день и ежедневно выкладывать их на своем портале. Я подозреваю, что в Дублине, помимо «U2» достаточно насыщенная музыкальная сцена, огромные пласты музыки: независимой, народной кельтской, уличной, дворовой, домашней — какой угодно. И вот, эти ребята стали все это планомерно снимать и выкладывать осознанно в формате «Lo-Fi», что называется «как есть», безо всяких технических ухищрений.
После появления «черного списка» запрещенных групп, я переименовал «Рубиновую Атаку» в «Цитадель», потом прошел еще один запрет и я переделал название на «Теннис», потом сделал компанию под названием «Вектор». Приходилось заниматься подобным слаломом, чтобы не влететь, потому что регулярно возникали вопросы: «Получаете ли вы деньги?», частным предпринимательством заниматься было нельзя. Это было криминально.
Что нас отличало от всех групп в Москве, которые точно выучивали и копировали композиции. Это продолжалось несколько лет, а потом пошли бесконечные метаморфозы: менялись музыканты, менялись инструменты, менялась музыка, все менялось. Однако, базой оставался биг-бит, «Битлз», «Кинкс», «Дорс», «Роллинг Стоунз» с ритмэндблюзом, дальше повлиял на нас Джими Хендрикс и психоделическая хипповая история. У нас был очень неплохой вокалист и бас-гитарист одновременно – Сергей Ляшенко с шикарным голосом, до его прихода мы играли исключительно инструментальную музыку, включая «surf» в стиле «The Shadows».
Я воплотил там свою идею смешения жанров. У нас была и музыка, и живопись, и театр. В центре богемной жизни Питера бурлила своеобразная лаборатория, где рождались новые проекты. Именно с «Арт-клиники» начались группы «НОМ» и «Два самолёта», они выступали в моем клубе регулярно. Именно мы открыли как ведущего и шоумена Романа Трахтенберга, который пришел в клуб фактически с улицы (он пел на Невском проспекте). У нас действовало рок-кабаре, это было ново и необычно.
Акция возымела успех. Нас вызвали в Комитет культуры города и предложили продолжить диалог. Но уже на официальной основе. Переговоры вылились в регулярные выставки, на которых мы вешали довольно смелые работы. Скандал случился вокруг моих полотен «Леннон в Горках» и «Леннон и дети», наши власти сочли их уж больно вольнодумными. А начался скандал с того, что какой-то студент университета ворвался прямо на лекцию в аудиторию и закричал: «Вот выт тут сидите, х…й занимаетесь, а в ДК Кирова такие картины показывают – отвал башки! Надо бежать смотреть!». После чего весь курс дружно сорвался и уехал на нашу выставку. Естественно, преподаватели написали на нас жалобу.
В процессе наших прогулок мы записывали то самое интервью, которое и стало первым большим материалом о «Мумий тролле». При этом, стоит заметить, диск «Морская» ещё даже не вышел. Я, кстати, помню момент, когда мы были в каком-то заведении с Ильей и нашим фотографом и ели цыплят по-португальски. В этот момент нам позвонили из Москвы на наш единственный мобильный телефон, такую здоровенную штуковину, который был выдан нам для связи, и сказали, что тираж компакт-дисков «Морской» готов и доставлен в Москву. И тут Илья, человек крайне экономный, сказал: «Ну что ж! Ещё по порции цыплят!».
Какое-то первое время для нас, еще детей, была загадка, откуда они, эти записи, берутся, вообще было ощущение, что эти записи приходят из какой-то другой вселенной, спускаются прямиком с небес, а эти исполнители – кто-то вроде пришельцев из космоса, небожителей. Надо сказать, что сейчас я опять стал думать именно так, на полном серьезе, – объясню попозже. Может быть. Невозможно и странно было представить себе, что они живут в одно с тобой время, и когда-нибудь с этими «небожителями» ты встретишься в реальности.
Подборка советов начинающим музыкантам из интервью Специальному радио различных деятелей музыкальной культуру России и зарубежных стран.
“Музыкантам же хочу пожелать, терпения, усердия и удачи. Помните, что ваше творчество дарит людям не только радость и сводит их друг с другом на этой планете, но также спасает кому-то жизнь в определённый момент (всем подряд музыкантам не стоит обольщаться на этот счёт, речь идёт только об избранных артистах). Ведь музыка – это чудеснейшая магия, поэтому распорядитесь этой магией правильно и направьте её в нужное русло.”
Раньше зал ДК Ленсовета набивался полностью на наших артистов, а сегодня фирмач, достаточно известный во всём мире, играет в зале Филармонии джазовой музыки на двести мест, и никто не спрашивает лишнего билетика. Сегодня это норма, и никого ничем не удивишь. Я осуществляю проекты, какие могу, например, «Битва Пианистов». «Битвы» пройдут в октябре, потом в марте. Я определяю состав участников, порядок их выступлений и даже торгуюсь, кому сколько платить. Ведь в филармонии редакторы этой области музыки не знают. Кто-то приехал налегке, и ему инструмент арендуют, а кто-то взял с собой орган Hammond 132 кг. Это же разные деньги. Ведь джазовые музыканты – это безумцы, так же как в классике!
В Америке, например, нет единственного кумира, там их полно. Там и этот кумир и тот, разные. А не тот главный кумир, кто в Белый дом ходит и кто «замотивирован». То ли Никсон, то ли Картер, уже не помню, пригласил в Белый дом Диззи Гиллеспи. Там часто приглашают в Белый дом, у того же Обамы на День Джаза в Белом доме играет Чик Кориа, кстати. А в тот раз Гиллеспи сказал – «Да пошли они!, не люблю Белый дом, не хочу!» Как отразилось это на карьере Гиллеспи? Никак.
Приходит комиссия, слушает — да, можно. Даже не тексты литовали, а музыку! А скажите, как джазисту написать, на каких нотах играть, а на каких нет? Он ведь начнёт импровизировать! Поэтому, у нас очень любили большие оркестры – там всё по нотам. Если там и есть импровизация, то она маленькая, и подчинена общей партитуре. Стоит Лундстрем, машет – всем всё понятно, все спокойны: случись чего, он за всё и отвечает. А трио или дуэт импровизаторов в то время невозможно было себе представить, там же крайнего не найдешь! У системы какой главный вопрос всегда: «кто крайний?», как в советской очереди, помните?
