А 1973 год стал последним в жизни “Москвичей”. Совсем недавно с популярного певца Валерия Ободзинского сняли, длившийся около года, запрет на выступления в Российской Федерации. Он перешел из Донецкой филармонии, где работал до этого, в Росконцерт и готовился к своим первым, после длительного перерыва, гастролям в столице.
К тому времени его популярность достигла такого размаха, что быть просто солистом в пусть и очень известном джаз-оркестре п/у О.Лундстрема было уже как-то не солидно. Требовалось иметь собственный коллектив, менее многочисленный и более современный.
Там еще какой-то бунт против Слободкина был… Что он груб бывает с музыкантами, не дает нам песни петь. Глупо это все, конечно, было. Ведь Слободкин нам, в конце концов, давал деньги. Главное было не то, какие мы великие артисты, а то, что у нас был замечательный Слободкин. А администратор он был просто супер! Я видел его в работе. Как-то пришел к нему домой, что-то там ему показать, а он звонил по межгороду в разные места. Как он с ними разговаривал? Это что-то. Было четко и конкретно. Он свои условия навязывал очень жестко. По размещению артистов, по транспорту, по количеству концертов.
В 1973 году Москонцерт направил нас, видимо, не без помощи знакомого Дымова, на минский конкурс. И благодаря, конечно, не каким-то выдающимся вокальным качествам и инструментальному ансамблю или аранжировкам, а только благодаря партийной направленности репертуара. Тогда в Москонцерте было кроме нас всего три ансамбля: “Веселые ребята”, “Голубые гитары” и “Самоцветы”. И “Музыка” только образовывалась. То же, кстати, в инструментальном отделе. “Музыка” потом пела мои песни:”25 минут”, “Проходят годы”, и еще что-то. Юлик Слободкин тоже был с нами в Минске. Мы пели там “Гляжу в озера синие” и что-то еще патриотическое.
В том концерте в Воскресенске мы исполняли песню “Туман” из к/ф “Хроника пикирующего бомбардировщика”. Мы играем вступление, а дальше должен был вступать Май. Он не вступает. Мы опять играем вступление, он опять не вступает. В общем, с этой песней мы провалились. А последней была “Червона рута” Добрынина. Он возил с собой магнитофон и гитару подключал через него, создавая эффект реверберации. И вот он спел эту песню, а у него там был такой лихой “запил” гитарный. Мы ее спели и ушли. Минут через пять прибегают к нам и зовут на сцену. А там, как раньше в Москонцерте говорили, стоит “стон”. Нас не отпускают. Пришлось еще раз ее петь.
Последний мой тогдашний российский всплеск музыкальной деятельности – Ереван, вместе с друзьями: Дюжиков, Валов и др. Опять толпы народа, возбуждение, истерический концертный кайф, потом беспорядки в городе, милиция… Но хотя и хорошо мы там с местными ребятами погудели, и даже анашой меня в первый раз угостили, моё воображение и всё существо уже были в пути, в полёте – без всякой анаши…
Операция “Даёшь Запад!” Господа, присяжные заседатели! Самолёт тронулся – назад дороги нет!
Или всё-таки есть?
Я играл в «Арсенале» у Алексея Семеновича Козлова, в 1973 году мы дали несколько ударных концертов – на Таганке, где были Владимир Семенович Высоцкий, Галина Волчек и еще много-много актеров, в ЦДЛ на творческом вечере Василия Аксенова и еще в каком-то институте, где с нами напополам играла группа «Мозаика». После этого концерта ко мне подошел лидер «Мозаики» Слава Малежик и сказал: «Я играю в «Веселых Ребятах», мы сейчас думаем ввести духовую группу, не хотел бы ты принять участие?» – «Давай попробуем!» – ответил я и через несколько дней пришел в Театр Эстрады, где у «Веселых Ребят» была назначена репетиция…
В «Веселые Ребята» меня привел Женя Казанцев, с которым мы учились в хоровом училище. Слободкину нужен был высокий голос, и у меня как раз был высокий голос! Казанцев нашел меня: «Хочешь в «Веселые Ребята»?» Маликов, когда узнал об этом приглашении, долго кричал: «Они же из тебя там все соки выжмут!» Но я думаю: «А почему нет? Дай, пока учусь на последнем курсе, деньжат подзаработаю! Все равно я там работать не буду…» Они ж «бабки» зарабатывали очень большие! Не то, что мы с Маликовым!
Давно ли это было? Я ещё помню, как какой-то независимый телерепортёр, поймав – где-то в начале 90-х – влюблённую парочку Пугачёвых у избирательной урны, получил от них чёткий и вразумительный ответ, что те, мол, голосуют за КПРФ – а что?! Почему бы не проголосовать за партию номенклатурных лимитчиков, когда кремлёвская элита традиционно рекрутируется из лимиты? Когда страна наша была и остаётся важнейшим поставщиком лимиты на мировой мясоперерабатывающий рынок, а наши проститутки всегда давали – в любой форме – иностранцам за пачку мальборы? Это же были первые дружественные орально-генитальные контакты между яркими представителями противоборствующих лагерей!
Герберт Маркузе в книге “Одномерный Человек” убедительно показал, что главное средство для подавления человека в современном обществе является “безальтернативность”, изъятие самой идеи “альтернативы” из языка и мышления. Цивилизация, базирующаяся на торговле мифами-брендами, не нуждается в свободном и критическом мышлении. В этом мире все безальтернативно, нет никакого выбора, кроме псевдовыбора разнообразных брэндов – одинакового среди одинакового, кроме удовлетворения надуманных псевдопотребностей. “Правильно” жить – значит найти свое место в системе корпоративных ценностей и твердо знать, что лучший напиток – это “кока-кола”, лучшая еда – гамбургер, а лучшая музыка – то, что звучит на праздничных концертах на Новый год или в День Милиции.
Поскольку рок в 80-е был очень моден и собирал стадионы, эстрадники быстро понадевали кожаные куртки, сели на модные мотоциклы и взяли в руки электрогитары. Пугачева, помниться, тоже затусовалась с поп-«рокерами» – Виктором Зинчуком и Владимиром Кузьминым, а позднее – с Гариком Сукачёвым, «Серьгой»-Галаниным, Скляром. и другими мегазвездами русского рока. И вот, что удивительно: рокеры эти уже престарелые дядьки, а Алла – всё такая же молодая…
Первый концерт группы «Второе дыхание» в составе Игорь Дегтярюк (гитара, вокал), Николай Ширяев (бас), Максим Капитановский (барабаны) состоялся в ДК «Энергетик» 12 октября 1971 года. «Второе Дыхание» специализировалось на композициях Джими Хендрикса, музыка которого была некоей антитезой общему настроению. «Это от Дегтярюка пошло, он как-то проникся творчеством Хендрикса, – говорит Коля. – Я же больше довлел к музыке соул, мне уже в те годы ритмическая основа Хендрикса, в которой все немного расплывчато, не очень нравилась. Но, конечно, это был протест. Можно сказать, что в этом заключалось веление времени».
