Для меня очень важно время общения с инструментом. Первое впечатление, когда встречаешься с инструментом, знакомишься с ним, слушаешь его. Само звучание наталкивает – инструмент сразу провоцирует на какие-то темы, образы сами появляются вдруг под руками. Другой момент, когда инструмент – твой старый знакомый, и ты хочешь поиграть на нём, покрутить – повертеть, он, конечно, тоже может всегда тебя удивить. Особенно ценно, когда ты ничего не пишешь, не фиксируешь, а просто с ним общаешься, впечатляешься и что-то изучаешь для себя, открываешь новое.

У Володи Гуськова, нашего музыканта-гитариста, был любимый гитарист Дэвид Гилмор из «Пинк Флойд». Как-то на репетиции у Володи порвалась струна, мы прервались, и он надвязывал, чинил свою струну. Вдруг открывается дверь в репетиционную и в комнату заходит его любимый Дэвид Гилмор! Гилмор разглядывает нас, видит Володю с гитарой, рассматривает его самодельную примочку-дилэй с наклейкой «Soviet Union» и маленьким дисплейчиком.

Мы набрали целый багажник деревяшек, из которых я дома выбрал корень-загагулину, которая звучала, когда ее прижимали к столу и дали мы ему название «рутсаунд». Этот корень обнимал камень, то есть по центру коряги был кусок известняка. Гермес предложил приделать к корню звукосниматель, который мы поехали и купили в магазине вместе со штекером, натянули как на лук гитарную струну. У Гермеса были примочки, он играл на сантуре (персидский инструмент) и он играл через процессоры, которые дал мне попробовать озвучить корягу и она зазвучала очень прекрасно.

Получив техническое образование, он закончил Лондонскую Королевскую Академию Файнарта, которую заканчивали ребята из «Queen» и некоторые другие музыканты. Он, когда нас послушал, сказал, что наша музыка наиболее близка к «Talkin Heads», потом уже, на гастролях в Америке про нас говорили, что мы – «русский «Токин Хедс». Но если изучать нашу команду, можно понять, что у нас нет четкого ритма в композициях. Саша Липницкий играл на гитаре довольно своеобразно и коряво, с чем Леша Павлов, барабанщик, который играл очень хорошо, боролся как мог. Лелик Бортничук тоже на своей гитаре бегал взад-вперед, то замедляясь, то ускоряясь, Петр тоже играл оригинально, правда вполне ритмично, так что мы с Павловым удержать весь этот поток не могли. Брайн сказал нам: «Вам нужен ритм, – «чуки-чуки»! Вам нужен гитарист».

В «Рок-Лаборатории» каждая группа была очень другой, было стыдно походить на кого-то. Там было много концертов, фестивалей, например – «Движение в сторону весны» был хороший, интересный фестиваль. К самым ярким впечатлениям от наших концертов относится дебют старика Хэна, нашего барабанщика в 1988 году во Дворце Спорта «Динамо». Там были «Звуки Му», «Алиса» и когда объявили нас, такое было ощущение, что над залом пролетел реактивный истребитель МИГ -29. Огромный ор, вопль всеобщий зала и зрители прорвали кордон с охраной и милицией, залезли к нам на сцену, раздавили примочки Сережи Володина, в итоге, он вообще без гитары остался. Люди эти застыли в трех метрах от меня, стали кружком, а мы играем и поем.

Последняя вечеринка для этого фильма, которая заранее была определена и отменить ее было нельзя – это выставка московских художников в Академгородке. Сделать ее мне предложила моя подруга еще до приезда этих французов. Она спросила меня: «Вы хотите много народа или мало?», я тогда ответил: «Конечно, мало! Нафига нам в пространстве дофига народу?». Стартовали в праздник Первого мая на автобусе от метро «Октябрьская», где как раз коммунисты демонстрацию устроили, размахивали красными флагами, кричали в матюгальники.

Еще до этого на хате Дыховичного на Парке Культуры мы встретились с Борей. Тогда был обычай заходить друг кругу в гости без звонка и зайти мог кто угодно и когда угодно. Раздался звонок в дверь и Боря зашел в хату в белом костюме, в пиджаке и брюках, как потом стал ясно – серого цвета. И почему-то я сразу понял, что этот человек имел определенный опыт.

Мы, как привыкшие к подобным инцидентам люди (регулярно к Петровскому бульвару подъезжал автобус местного отделения и грузил всех там находящихся, иногородние, как правило, спасались бегством через окна), пытались сохранять равновесие, хотя столько вооруженных людей видели впервые. Их агрессивное состояние сменилось полной растерянностью, когда они пересекли порог мастерской. Как и ожидалось, интерьеры “перекодировали” их. Они не понимали, как их идентифицировать. Хотя мне и пришлось показывать им на экране около сотни слайдов буквально под дулами автоматов. Их бдительные взгляды пытались выискать “фашизм и порнографию”, а я в это время комментировал происходящее на экране так, как если бы это была рядовая игра.

Художник – это человек, подчинивший свою жизнь искусству, его постижению, достижению собственного мастерства через впитывание великого мирового наследия и самодисциплинирование, граничащее с жертвенностью. В жертву художник приносит именно себя ради искусства, ради жизни в искусстве.

Орлов Юрий композитор, музыкант, художник Юрий Орлов – композитор, художник и музыкант в 2006-м собрал заново музыкальный коллектив, известный с середины восьмидесятых прошлого века как «Николай Коперник». Группа провела ряд успешных клубных концертов в Москве и занята записью нового материала. Первые репетиции происходили у Юрия дома, где и были сделаны эти снимки, позже раскрашенные и […]

В середине девяностых мы с Сергеем Хазовым решили сделать проект, посвященный кинематографу и назвали его «Черные стрелы амура», где по задумке, каждая песня соответствует жанру кино: песня-вестерн, песня-триллер, песня-комедия, песня мелодрама и прочее. Даже персонаж на обложке альбома – собирательный образ персонажей жанрового кино – он и Зорро, и самурай, и мумия, и терминатор. Инструменты использовались те же самые, которые у нас были: гитары и Roland MC-505. Альбом был записан, отремастирован и выложен на сайте www.captainnemo.ru, откуда песни можно скачать.

Самый первый проект назывался «Катарсис» – с этим названием и пришли Орлов с Хазом к нам в «Химик». Потом «Катарсис» разбился на «Гималаи», которые мы сделали с Хазом, и – «Николай Коперник», который сделал Юрик. Тогда только начали появляться знакомые с музыкальными базами, где репетиция стоила смешные деньги – три рубля, и все наши проекты мы репетировали на громком звуке. Мне удалось выкупить у Андрея Отряскина из группы «Джунгли» легендарную двухгрифовую гитару, сделанную очень хорошим рижским мастером Жорой. С этой гитарой потом меня Юрий пригласил в «Коперник», в состав, где играли Игорь Лень и арфистка с настоящей арфой.

Сказав «более реальный» я имею в виду, прежде всего, профессионализм. Мои амбиции как музыканта никогда не страдали в «Отказе»: мы играли не просто хорошо. Представьте: маленький средневековый городок на Сардинии, старинный театр и в нём – изысканнейший фестиваль музыки, которую так трудно обозначить: «новая», «альтернативная», «авангардная», «независимая» – эти ярлыки мало что проясняют, но публика – несколько сот меломанов из разных стран – отлично знала, на что они приехали. Представьте: 1-й «этнический» фестиваль в Трондхейме, север Норвегии – в ночном небе разносится голос Али Хана, а я вспоминаю другое наше выступление, в Колонном Зале Дома Союзов: впервые Роман играл сидя, времена шоу с протухшим мясом казались далёким детством, всё было чопорно и пиджачно, и во 2-м отделении – Оркестр Лундстрема.

Те эксперименты, которые ставились в доперестроечных мастерских, и то, что сейчас принято считать московским авангардом, трудно даже сравнить. Музыка переходной поры была совершенно особенной, основывалась на спонтанном синкретизме, а сегодня авангард, все-таки, уже разложен весь по полочкам: вот это шоу, вот это этническое заигрывание с просвещенным обывателем, а это попытка прибиться куда-то к академическим музыкантам, ну а это мультимедийное искусство и соответствующие гонорары за музыку к театральным постановкам и фильмам – все это понятно. А то искусство было настоящим прорывом, потому что оно представляло собой поиск вслепую, оно создавалось «ни для чего, и ни для кого», оно было бескорыстным, – это была программа, создателей которой интересовала сама среда: немножко ошарашивающий, не совсем понятный, но страшно привлекательный мир свободного искусства и ничем не ограниченного творчества.

Виктор Лукъянов (автор-композитор поп-певицы Светланы Владимирской) познакомил меня с Иваном Шаповаловым – начали общаться еще до того, как ТаТу стали популярны. Сложность была в том, чтобы сделать вторую вещь для проекта (после “Я сошла с ума”). Я ставил голоса, занимался звуком, аранжировкой песни “Нас не догонят” – заработал немножко денег. После оглушительного успеха ТаТу за мной начали гоняться с предложениями сотрудничества.

Некая гипотетическая задача российской электроники в итоге сводится к тому, что бы органично и эффективно соединить свой интеллектуальный потенциал с культом технологии. С другой стороны, для местных музыкантов, имеет смысл, эффективно преодолеть некоторую технологическую зависимость, или даже ущербность, в пользу творческой свободы, умственной раскрепощенности и независимости от различных клише и пресловутых международных стандартов. Именно тогда, на мой взгляд, возможен интересный результат, который сможет абсорбировать в себе все многообразие и глубину российского «культурного хаоса» и, в то же время, оказать существенное влияние на общемировые творческие процессы.

Мы играем по клубам, сделали первый диск “Virtual Flowers” – ни на что не похожий, достаточно оригинальный продукт. Возможно, для оживления общей картины неплохо приобщить Джавада Заде с набором перкуссий – он хотел такую музыку поиграть … Чистая электроника, я думаю, в чистом виде себя изжила, прошла какой-то порог, но она преодолеет кризис и появится новая гиперэлектроника – “живей живого” – это ее единственный путь. Вредит процессу ещё то, что у нее (электроники) много пользователей, юзеров, которые считают себя музыкантами, а на деле это простые компиляторы продуктов-полуфабрикатов – они заполонили по существу весь рынок…