— Валерий Ободзинский был палочкой-выручалочкой для оркестра Олега Лундстрема. На самом деле он стал известен, когда еще выступал в разных филармониях на периферии, не вспомню сразу их названия. Ободзинский стал безумно популярен после выхода на советский экран американского фильма “Золото Маккены”. Исполнители в те годы имели право на номер, на отделение и на сольный концерт. Право на сольный концерт тогда было у считанных артистов — например, у Зыкиной, Магомаева, Кобзона, чуть позже у Лещенко. На отделение уже имели право больше певцов — та же Пугачева, с которой мы вместе работали в Росконцерте.
— С этого момента Валера был “зашит”. Он знал, что если выпьет — то умрет. В тоже время он был очень гостеприимный человек. Как-то мы дали шефский концерт в одной организации, и за это ему дома установили бар. Он очень любил всем наливать и, как мне показалось, получал от этого своеобразный кайф. После первой поездки, вернувшись домой, через несколько дней мы уехали на новые гастроли. Вспоминая начало работы с ним, могу только сказать, что Валера в то время был человек непоколебимой силы воли. Единственно, что удивило — один раз в купе поезда он случайно открыл кейс, который оказался наполовину заполнен какими-то таблетками. В то время никто из нас не знал, что Валера постоянно употребляет “колеса” — таблетки от кашля, в которых присутствует кодеин.
— Впервые это случилось в Киеве. Мы выступали во Дворце спорта с очень популярным в те годы ансамблем “Поющие сердца”. За час до концерта я зашел к Валере в гостиничный номер. То, что я увидел, не поддается описанию: на кровати лежал трясущийся как в лихорадке Ободзинский. Увидев меня, он снял дорогие часы и взмолился: “Принеси мне за часы бутылку водки”. Сказать, что я был в шоке — не сказать ничего. Привести в чувство его в тот день не удалось. Концерт не отменили — мы выступили в первом отделении, во втором — “Поющие сердца”. Им можно было посочувствовать, ведь основная масса людей пришли на Ободзинского.
На следующий день позвонил директор Росконцерта и выложил главный аргумент того времени: “Валера, если ты не выйдешь на сцену, мне придется положить на стол партбилет”. Ободзинский на сцене был мокрый, но пел как бог. Это был пик его карьеры. С этого момента она сначала медленно, потом по нарастающей понеслась в пропасть. После Киева пять-шесть месяцев продолжалось наше сотрудничество. Последний концерт был с ним и оркестром Лундстрема в Омске, где Валеру пришлось положить в психоневрологический диспансер. После этого мы с ним больше не работали.
