Скорее виновата детская травма, когда мне было лет пять, родители меня отдали учиться к такому еврейскому дядечке, скрипачу, который учил всех подряд играть на скрипке. Родители купили нам скрипки и мы с сестрой ходили несколько месяцев на эти групповые занятия. А потом я заболел. Заболел астмой, и на этом скрипичная история бесславно и закончилась. Единственное, что помню, что мы за смычок так и не взялись, остались на уровне пиццикато – перебора струн пальчиками. Я буквально недавно понял, откуда у меня такая детская недоигранность в плане щипания – что-то такое трогаешь, а оно отзывается своей вибрацией. В молодости бренчал на гитаре и звуковые периоды у меня присутствовали всю жизнь. То лет десять я вообще к этому не прикасался, то вдруг начинал интенсивно что-то делать.
В начале восьмидесятых годов я оказался живущим с моей первой женой в доме «Прогресс» на Юго-Западной, в Никулино. Там было два подъезда, где жили иностранцы, которые работали переводчиками в издательстве «Прогресс». Моя жена переводила с французского потому, что была французская подданная, а прямо над нами жил в квартире голландец по имени Роб Вундерлинк. Такой постарше меня странный парень и у него была электрогитара, очень хороший такой «Гибсон» и абсолютно профессиональный комбик «Фендер». Я его спросил: «Почему ты рок не играешь?», а он оказался голландским рок-музыкантом, певцом, играл в рок-группе под названием «Дизель» в шестидесятые годы прежде чем переехал в Лос-Анжелес. Роб остался без работы, зарегистрировался в социальном обеспечении как безработный музыкант. И в результате поисков уехал в Москву, по дороге женившись на белорусской девушке в Белоруссии. И в Москве организовал первое частное пресс-агенство, абсолютно нелегальное. Одновременно у нас в подъезде появился лифтер, типичный студент, парень с бородой и в очках. Лифтер оказался с мехмата, к нему ходили друзья-студенты, и все подружились с Робом. Роб предложил лифтеру: «Что ты сидишь, ничего не делаешь? Читай советские газеты и мне коротко пиши, что в них написано, желательно по-английски».
Как-то вечером года 85го, возвращаюсь я домой, вхожу в подъезд нашей шестнадцатиэтажки и за окном лифтерской комнаты вижу следующую картину: при свете неоновой лампы у стола сгрудились пятеро таких приблизительно одинаковых на вид молодых мужчин с бородами и в очках- типичные физики, цвет МЕХМАТа и отвертками развинчивают первый «Макинтош», такой загадочный ящик. Оказывается, когда они еще договаривались о выписках из газет, Степа сказал Робу: «Давай, буду писать тебе резюме, только денег мне не нужно, а надо компьютер «Макинтош». Он видел такой у Роба, который при помощи «Макинтоша» по модему с присоской от телефона отсылал свои тексты. Звали этого молодого человека Степа Пачиков, сейчас он самый успешный человек советского происхождения в Силиконовой Долине. Проекты «Параграф», «Евернот» – это его авторства. Буквально в наши дни недавно группа «Дизель» восстановилась. Концерты Роба проходят в лучших залах Голландии, их там любят с новой силой.
Тогда, в начале восьмидесятых очень важным обстоятельством стала рок-музыка и рокнролл. Приезжали питерские герои этого дела, появился московский Сережа Рыженко с «Футболом» в 82м году, и это мимо меня не прошло. Все это было связано с искусством, с Никитой Алексеевым и его галереей «Аптарт» в его же крошечной квартире на Дмитрия Ульянова, на родине соцарта – в этом доме жили Комар и Меламид, связано с Мишей Рошаль, у которого была квартира побольше, и где часто устраивались концерты.
Я стал тусоваться с молодыми студентами из филфака МГУ, это была группа «Кабинет» и играли они очень веселый ска, рокнролл, реггей. У них был замечательный сочинитель текстов, он же певец, Илья Шестаков по прозвищу «Папа», сейчас он переехал в Берлин и живет под поэтическим прозвищем «Китуп». Группа существовала, пока ребята не закончили Университет. Группа распалась, когда Илюша «Кетуп» уехал по распределению в родной Вильнюс, преподавать русский язык. Басист, Паша Арапенков стал играть в группе «Пого», а Егор Никонов и Саша Маликов стали играть у Скляра в «Ва-Банке». Недавно произошла реинкарнация группы «Кабинет» в том же составе, и в России был выпущен альбом на лзйбле «Геометрия».
Я закончил училище «1905го года» по специализации «театральный художник», работал какое-то время в театре по сценографии. Материалы для бутафории и имитации тогда были бедные – это веревки, палки и тряпки, да отечественные краски. Сами изделия были рассчитаны на рассматривание с большого расстояния и казались роскошными, но вблизи было видно, что это фуфло – иллюзия. В середине 80х через Таню Диденко я познакомился с Васей Шумовым. У нашего соседа голландца Роба организовался видеоклуб, у него был видеомагнитофон, и каждый вечер в его стандартной трехкомнатной квартире сидела куча народа и смотрела видеозаписи. Для меня было самое ценное то, что он привозил много клипов, и мы их видели в Москве практически в то же время, когда эти клипы появлялись.
Это была «великая эпоха клипов», и практически тогда уже было все снято, сейчас мало нового можно увидеть. Он ездил регулярно домой отмечаться в агентстве для безработных и привозил все новое и интересное. Там я познакомился, собственно, с Таней Диденко, такой важной дамой, и она познакомила меня с Васей Шумовым, который почему-то пригласил меня играть в группе «Центр» на гитаре. У него была лишняя гитара, которую ему привезла тогда французская армянская девушка. Играть я вообще не умел, но две недели я с ними репетировал, так произошла моя инициация в музыке.
Репетиция была под определенную задачу – концерт в каком-то особнячке на Малой Никитской, где происходила игра «Что, где, когда». Сыграть-сыграли, после этого меня Вася из группы выгнал, сказав, что гитару он продал Володе Рацкевичу и что играть не на чем. После этого я попросил свою жену привезти мне инструмент из Парижа. Она поставила на уши всех парижских друзей чтобы выбрали самую дешевую и самую хорошую подержанную электрогитару, и они привезли мне японскую «Арию» с маленьким комбиком, эта гитара до сих пор у меня есть. Тут из армии, появился, сосланный туда Свен Гундлах, а с ним мы общались еще у Никиты в «Аптарте».
За время пребывания в армии в нем скопилась какая-то титаническая энергия. Я тогда время от времени делал большие картины, время было мрачнейшее – один за другим умирали генсеки, и почему-то все взялись создавать огромного размера картины. Прямо без подрамников крепили холст на стенку, так и рисовали. Это было связано с «Нью-Вэйвом», с желанием изменить любое пространство. А слушали мы тогда местный рок-н-ролл в разных его ипостасях. Прорыв состоял в том, что накануне Олимпиады 80го, советская промышленность запустила в производство первый народный кассетный магнитофон «Электроника», и запустили завод по производству магнитофонных кассет.
Группа «Мухоморы» записала свой «Золотой» диск на бобину в 1979м году, а не в 81м или 80м, как считается. Они записали, раздали две-три бобины друзьям и забыли об этом. Но когда появился кассетный магнитофон, сделали тираж в двадцать кассет с оформлением, продали их и получили всенародную славу. Троих из четырех «Мухоморов» ГБуха, не взирая на откосы, отправила в армию, Свена призвали, когда ему уже было почти двадцать семь лет. Костю Звездочетова забрали из больницы и заслали на Камчатку. Свена каждую неделю за полтора года службы вызывали к местным ГБшникам и допрашивали о его антисоветской деятельности в Москве. На военный округ, куда входили Сахалин и Камчатка, была общая войсковая газета, куда Костю заставили написать «Открытое письмо рядового Звездочетова рядовому Гундлаху» с раскаянием в своей антисоветской деятельности и заложить подельника в этих делах, рядового Гундлаха, за что Костю сделали ефрейтором.
Катушечный магнитофон у меня был в детстве, папин, с Окуджавой, Галичем, лекциями Померанца, в сознательном возрасте я уже пользовался кассетами. Свен, один из основателей группы «Мухоморы», он художник и недоучившийся искусствовед, у них это было групповое творчество, вчетвером они все это придумали, и пятый, меломан Каменский, записал на свой большой магнитофон на микрофоны. Свен после армии ходил и напевал и в ванной и не в ванной все одну песню: «Галя гуляй!». В армии, в состоянии караульного, ходя по заснеженной сахалинской пустыне, он поймал этот ритм и из армии приехал уже с этой песней. Году к 86му время стало спрессовываться, в день могло происходить столько событий, сколько за месяц год до этого. В конце 86го состоялась большая выставка на Кузнецком Мосту, так называемая «Семнадцатая молодежная выставка», к которой я имел непосредственное отношение меньше как художник, больше как организатор.
Полгода я участвовал в обсуждениях и брэйншторминге, которыми руководил Даня Дондурей, о том, как подорвать основы советского искусства. И моя миссия была немножко странная – я отвечал за связи этого комитета, который состоял из Дондурея и молодых искусствоведов с кругом неофициальных художников. Я был единственным контактёром, и в начале все они отказывались участвовать, потом все-таки я их уговорил попробовать выставиться. Там были и художественные сквоты, и «Детский Сад», были появившиеся тогда мастерские на Фурманном, где был Свен, Вадик Захаров и другие. Тогда еще оставалась жуткая институция под названием «худсовет», которую надо было муторно проходить.
Каждую неделю в течении полугода происходило заседание активной группы в рабочей комнате ЦДХ. Я продвигал идею параллельных выставок в кинозале и небольшом запаснике галереи на Кузнецком, которую ГБуха закрыла, перепугавшись. Я сделал хорошее наполнение – питерские приехали, выставился Костя Звездочетов, еще несколько экспозиций провели, после чего нас закрыли по противопожарной безопасности. Пришли двое и что-то такое сказали, что местные перепугались. При этом вначале продлили на месяц, так как стояла длиннющая очередь из публики.
После армии у Свена появилась девушка, и она работала администратором в Доме Художников на Кузнецком Мосту, и одновременно замдиректора этого же Дома Художников была родственницей активиста общества «Память», и в это время, в этом же месте, в кинозале происходили заседания общества «Память», куда приходили ряженые в лампасах. У нас тогда уже был музыкальный коллективный проект, без названия, и мы выступили с одним номером «Галя гуляй!» на прослушивании в Курчатнике, которое устраивал Троицкий. У нас одновременно происходил интенсивный кастинг в квартире у Никиты Алексеева, а у него уже были куплены билеты в Париж, он уезжал, эмигрировал. Мы репетировали в его квартире, но уже искали место для базы, и одним из вариантов был кинозал в Доме Художников, где заседало общество «Память».
Мы решили, что надо прийти на собрание общества «Память» и сделать там концерт, так возникло название «Среднерусская Возвышенность», чтобы проканать под «своих». Тут мне очень пригодился опыт участия в группе «Центр». Вася, как хоккеист со стажем, прекрасный организатор процесса, менеджер и тренер–гоняла. Я применил эту методу спортивной тренировки в наших репетициях, и это подействовало! К нам присоединился бас-гитарист Сергей Воронцов, художник-монументалист, мозаичник, причем он учился в джазовой студии ДК Москворечья. Барабанщика мы нашли в лице Сережи Волкова, замечательного художника, который сам был из Казани и в юности играл фри-джаз.
Предполагалось что наши выступления – это будет в большей степени музыкальный перформанс, мы не планировали что-то постоянно действующее. С нами был Сережа Ануфриев, его я знал с 1981го, когда в Москву прибыла волна одесских художников, который стал нашим конферансом. Наши выступления – это очень строго по нотам структурированная история, несмотря на внешнее разгильдяйство исполнителей, где каждый выполнял свою маленькую роль, вплоть до вполне героических вещей, как на знаменитом концерте в «Доме Моделей» на Кузнецком Мосту. Прямо на сцене, во время исполнения произведения, Свен получил в лицо торт. Специально организованная девушка во время звучания песни «Девушка-кондитер» бросила этот торт, попала, куда планировалось, и Свен допевал песню весь в торте. Текст песни был авторства Валеры Мироненко из «Мухоморов», и весь смысл текста заключался в том, что это было длинное стихотворение о любви лирического героя к девушке-кондитеру, в котором не было ни одного глагола. По форме получился веселенький твист с запусканием торта в рожу.
В качестве непосредственного результата «Семнадцатой молодежной выставки» и участия в ней художников из андерграунда, абсолютно неожиданно возник феномен рынка. У нескольких художников впервые в их жизни купили работы прямо на этой выставке. Зародился рынок современного искусства, стали приезжать международные коллекционеры, и в 88м это привело к аукциону «Сотбис». В стране тогда закончилась валюта из-за того, что подешевели нефть и газ, и Горбачев стал продавать все, за что можно было получить валюту. Организация «Международная книга», которая до этого продавала авторские права на издание и переиздание книг, стала торговать картинами в оптовых количествах.
Сережа Волков явился первым важным для Москвы художником, у него стали покупать работы, и он ушел из «Среднерусской Возвышенности». Воронцов привел Игорька «Сталкера», который учился на Ордынке в эстрадном училище, и было ему тогда лет восемнадцать. Учился Игорь на контрабасе, но у нас начал играть на клавишах. Воронцов притащил какой-то орган «Юность», и Игорек, очень талантливый, нашу музыку, которая на каждом такте все-таки пыталась развалиться, по-живому сшивал и склеивал своей игрой на органе «Юность». У нас в начале было подряд три-четыре выступления и, в принципе, на этом можно было закончить. По инерции это продолжалось еще год, потом я ушел – у меня начались художественные дела, и я не мог разрываться. Свен еще продолжал с Воронцовым и Игорьком, плюс к ним присоединилась прекрасная Ира Колесниченко, жена Кости Звездочетова, которая играла на аккордеоне. У нее было прозвище «Колени», потому что у нее были очень красивые колени, она сидела на сцене в строгой юбке и играла очень строго.
В 88м году мы со Свеном и «Мухоморами» оказались на фестивале в Иматре в Финляндии, и там уже и речи не было, чтобы играть вещи из «Возвышенности». Наташа Тюрина, которая уже лет тридцать живет в Париже, во времена перестройки была знаменита своей передачей под названием «Камера Экспресс». Она со своей энергией совалась в разные дыры и напрямую все снимала и показывала. Если в Питере был Невзоров, в Москве была Наташа. Потом она стала ведущей на еженедельном шоу, которое снималось в гостинице «Салют» на Юго-Западной. Поскольку у нее был роман с Валерой Мироненко из «Мухоморов», она вышла на «Возвышенность» и позвала нас играть на шоу в прямом эфире московского канала. Может, мы первые андерграунд-музыканты, сыгравшие свою программу в прямом эфире.
Нам по цензурным соображениям запретили исполнять «Сталинские дома» из-за словосочетания «И по блядям, и к жене». Мы быстренько отрепетировали песню «Железный рубль», к премьере которая там произошла. Французский канал М-6 снимал с нами сюжет, но видео не сохранилось. Полным шедевром оказались съемки документального фильма Артемия Троицкого для MTV в 88м году: дело было летом, и Воронцов был за городом, поэтому мы снимались уменьшенным составом. Свен был одет в красивые вещи от Кати Филипповой, съемка происходила в мастерской Воронцова, и в фильме все смотрится очень внушительно.
Нам дико везло на публику на концертах. В каком-то Доме Культуры при железнодорожном ПТУ, предположительно где-нибудь в Коровино, было устроено мероприятие, перед началом которого нас предупредили, что придут панки. В зале было четыреста мест, и ожидалось четыреста панков, потому что перед нами играли «Автоматические Удовлетворители». Приходим мы туда и видим: четыреста человек ПТУшников в серых курточках, такие панки, но не снаружи, а внутри, и от этого стало еще страшнее. По статусу мы были важнее Панова, и когда «АУ» заиграли, зал сильно оживился, мы поняли, что нам придется делать «отбивку». Есть Питер и питерские панки, а есть что-то совсем крутое, за гранью добра и зла.
После отъезда Никиты, с нами постоянно выступал Дмитрий Александрович Пригов, а у него был такой период, он читал классику с выражением. И за кулисами мы поняли, что песен не надо, а надо как-то по-другому. Дмитрий Александрович начал выступление с того, что принялся читать «Мой дядя самых честных правил…» – полную первую главу «Евгения Онегина». После этого Свен в абсолютно невероятном костюме стал читать свой всегда недописанный роман-монолог «Волны Неглинки», который писал всю свою жизнь. Все прошло просто прекрасно, потом мы сыграли пару песен, но дело было сделано.
Самый жуткий концерт был в зале тон-студии на Мосфильме. Там перед нами играл Розенбаум, и нас вызвали играть для местной мосфильмовской публики после него как некий «цимес». Местная публика вся соплями изливала по поводу Розенбаума, а Розенбаум сидел уже пьяный и отвечал на записки из зала и ждал, когда ему настанет время ехать на питерский поезд «Красная звезда». И тут Дмитрий Александрович послал Розенбауму записку, в стиле «А пошел ты, парень, на!», ведь мы уже давно ждали своего выступления, и надо было прекратить дебаты. Розенбаум начал читать, поперхнулся написанным, встал и ушел. Мы начали играть «Галя, гуляй», и все две тысячи человек публики вышли и осталось человек десять, в основном звукооператоры и приглашающая сторона.
Один раз мы прекрасно играли в Волгограде, на фестивале авангарда, который устроила Диденко на своей родине вместе с Сергеем Летовым.
«Среднерусской Возвышенностью» была сделана всего одна студийная запись на четырехканальную кассетную портостудию Ромы Суслова в Курчатнике в 1988м году. Я в ней не участвовал по причине занятости другим, и по общему мнению запись неудачная из-за того, что времени на все эти наложения было всего один день, и эта запись похоже скорее на демо-черновик. Прекрасно, что Олег Коврига (издательство «Выход») издал вторым диском к ремастированной записи концертные видео, они и есть самые репрезентативные для узнавания лица группы. Эти видеозаписи документально передают атмосферу, драйв тех концертов, которые задумывались как перформанс. Это концерты 86 года в Доме Медиков и на Кузнецком Мосту в Доме Моделей снимал фотограф Сергей Борисов только тогда появившейся видеокамерой, они являются увлекательным видеодомументом.
Свен – человек невероятного таланта и энергии, за свою жизнь сделал несколько карьер в разных областях деятельности. В какой-то момент, лет в 40-45, когда он уже побывал хозяином дизайн агентства, издателем нескольких журналов по строительству, у него возникли проблемы со здоровьем, причем у его родителей, которые умерли рано, были подобные проблемы с сердцем. Какой-то хороший врач посоветовал ему полностью поменять образ жизни, уехать в деревню, что он и сделал и живет больше десяти лет в районе Волоколамска, построил там дом и в Москве появляется очень редко, абсолютно никаким образом не участвует в художественной и музыкальной жизни.
Даже когда пару лет назад выходила книжка и диск «Мухоморов» на лэйбле «Герметрия», Свен отказался даже просто прийти на презентацию. Его это больше не интересует, а мы из ностальгических соображений лет 7-8 назад с Сергеем Воронцовым сделали программу «Песни Среднерусской Возвышенности», которые изначально были созданы как песни для народа и должны звучать, чтобы народ продолжал их петь. Мы стали вспоминать композиции и сделали на компьютере болванку ритм-секции (из-за того, что у нас трагически погиб – выпал из окна и умер мультиинструменталист Игорь «Сталкер», и не с кем было музицировать), и под эту корявенькую фонограммку с участием двух-трех инструментов сделали несколько концертов. Сначала беда накрыла Сережу Воронцова в Берлине – ему сделали серьезную операцию на сердце, потом у меня начались проблемы…
Главное в этой истории – это мифология, потому что в течение года вся Москва говорила только об этом. Конечно, мы были ненавидимы, и это видно на полной записи концерта на Кузнецком Мосту. Там сначала играл Вася Шумов и группа «Центр», потом мы, а потом пришел пьяный Петя Мамонов, которому сказали, что там «что-то такое, что круче, чем «Звуки-Му», и уже после нас вышел Петр и под аккомпанемент Васи Шумова что-то набубнил, чтобы себя реабилитировать как звезду. Эстетически и формально мы умудрились никуда не влипнуть, никому не собирались мешать и сделали мир счастливей и веселей. И это радует.
Я ленивый, всю жизнь музицирую дома, с перерывами лет 10-15, сейчас поддался современной гаджет-наркомании и приобрел несколько загадочных звучащих электронных устройств с очень своеобразной логикой управления. Я всегда любил гитарные примочки, а последнее время появилось многочисленное племя звуковых модулей, и это все очень увлекает, по нескольку дней не дает возможности выйти из дома. Когда сталкиваешься с эго создателя или тупым маркетингом, от части приборов приходиться избавляться, так что остается из перепробованных моделей процентов десять, из которых составляется рабочий или концертный сетап, также интересно работают неожиданные комбинации разных примочек и приборов.
Лет двадцать назад у меня уже был собранный сетап с клавишами, гитаркой и электронными, который я отдал мелким племянникам, так они его весь разломали. Благодаря Вове Тереху («Ривущие Струны», «Хлам», «Стеклотара») мы начали совместные клубные выступления, Вова в нашем проекте крутит ручки контроллеров, управляет синтезаторами и эффектами. Судя по всему, у меня закончилась моя художественная карьера, я сейчас не могу этим эффективно заниматься, и внутренний стоп сработал, и теперь можно спокойно заняться своей музыкой.
На гитаре я так и не научился играть, и музыкантом себя и не считал никогда. Всю жизнь я ускользал от прямой идентификации: «художник», «музыкант», важно было на этих понятиях не залипать. Главное – это хорошие ситуации и люди вокруг, когда просыпаешься с желанием что-то интересное делать.
Для SPECIALRADIO.RU
Москва, декабрь 2016
материал подготовил Игорь Шапошников
Смотри ВИДЕО
Песня с тортом, упоминаемом в тексте.
