Мне было 20 лет, я работал на вредном текстильном производстве по колено в пыли, в которой кишмя кишели иноземные насекомые. Наш цех проводил первичную обработку хлопка. За эту радость платили неплохие деньги, и мне удалось купить в кредит магнитофон, пару хороших конденсаторных микрофонов, электрогитару и что-то еще.
Первую пленку-альбом я записал быстро. Потом мне что-то разонравилось, и я выбросил её в мусоропровод. В приступе маниакально-депрессивной агрессии надел катушку на карандаш, направил раккорд в бездонное чрево трубы и с силой дёрнул ленту вниз. Под увеличивающейся тяжестью плёнки бобина раскручивалась на карандаше – как лопасть вертолета. Это было очень забавно. “Последний альбом” переписался быстро и, практически, один-в-один.
И вдруг все мои друзья поняли, что я выпустил дебютный альбом. Но собственные амбиции были далеко в глубине, а мечта записывать музыку – «как звукорежиссёр» – была невыполнима, либо крайне далека от перспектив. Я стал искать, кого записывать, и уже не помню, кто мне порекомендовал поработать с Терри. “Это офигенная баба, тебе понравится,” – сказал мне он. Может, это был Рикошет или Свинья, а может, – Задерий или Фирсов. Я не помню. Только, – когда она вошла в дом с гитарой, – я сразу понял, что в дом пришел музыкант.
Я уже был во всеоружии, сбегал с утра в студию к Тропилло и взял отечественную драм-машину “Лель”, на которой записывался “45”. Терри привезла бас и гитару и, когда она стала настраивать обе гитары, я вообще всё понял.
Ей не нужен был камертон, она не проверяла чистоту настройки с помощью флажолетов. До нужной ноты Терри дотягивала струну быстро, одним движением и сразу в точку. Бас-гитару Терри настраивала неподключённой, ориентируясь не на звук, а на вибрацию подушечек пальцев. “Лель” только по недоразумению назвали “драм-машиной”, это скорее был восьмиголосый метроном. Мы включили эту ужасную пукалку, на котором БГ с Тропилло умудрились записать культовый альбом “45”, поставили между собой и, упираясь в её плотный деревянный корпус ногами, принялись разучивать песни.
Я ждал дикого панка, страшной матерщины и жуткой агрессии, но Терри заиграла джаз. Какие-то страшные лохматые аккорды, которых я никогда не знал, сменялись друг за другом с дикой быстротой, и я терял нить музыкального повествования. Мне была ближе музыка Цоя, где царил полный порядок и убранство, где ля-минор и всё понятно. Вокальные строчки у Терри отсутствовали вовсе, каждый последующий дубль она пела иначе. Впрочем, и играла она всё время по-разному. От меня требовалось на бас-гитаре непрерывно повторять один и тот же риф, я попытался как-то разнообразить кольца, но Терри попросила этого не делать, искромётной импровизации нужно было на что-то опираться.
Так мы провели несколько сессий. Я уже знал, что настоящее имя её – Людмила Колот, она закончила джазовую школу по классу гитары и вокала, и главной current-музой Терри служила Nina Hagen, которую она слушала по Би-би-си. Мы оба чувствовали, что нормальной музыки мы вот сейчас ни фига не запишем, но нам обоим был необходим этот опыт, и мы возились несколько дней.
Моя девушка заходилась фурией во время наших встреч с Терри, она чувствовала, что еще немного, и я влюблюсь то ли в её необузданный темперамент, то ли в невиданную музыкальную грамотность и абсолютный слух. Моей девушке нечего было опасаться, так как, в отличие от неё, Терри была не в моём вкусе. Однако я успел несколько раз сильно поскандалить, нам просто мешали работать, внедряя в творческую негу ревностный нервяк.
Мне очень нравилось проводить с ней время, приятно было разговаривать с девушкой о примочках. Но в бытовом плане она была не слишком комфортна – громко смеялась, её брутальная речь проникала сквозь толщу стен, а пение походило на сумеречные крики тропических животных.
Мы что-то записали, на это что-то потом наложили, а может, не успели, я уже не помню. Нас не удовлетворила запись, это точно. Однако друзья прикалывались, и если бы не мнение горстки людей, я с большим удовольствием нанизал бы эту бобину на карандаш и отправил в известное место. Получилось около 18 минут, и через пару лет, уже записав 9 альбомов разных групп, я решил “нахаляву” поставить на полку десятый оригинал.
Я переклеил раккордами разрозненные песни Свина и Терри, добавил своих глупостей про гавно и любовь, и получился очередной альбом. Мне трудно сейчас, спустя двадцать лет давать оценку этому, однако в то время любой звук, записанный нами на магнитофон, был востребован.
Что-то свыше помешало нам сделать запись с барабанами, – это когда Терри попросила “Народное Ополчение” предоставить свою репетиционную базу. На рассвете мы погрузили – всё что было – в два такси, но дверь в ДК нам так никто и не открыл. Пошел дождь, мы еле успели перенести аппаратуру под козырёк здания. Оказалось, что держатель ключа забыл, о чём с ним договаривались, и не проснулся в раннее воскресное утро.
У Терри был муж, гитарист Андрей Михайлов, – тихий “ботаник” виртуозно солировал на электро-гитаре и собирал гитарные примочки из транзисторов. Он ничуть не уступал супруге в музыкальности. Когда я женился и переехал от родителей в Московский район, мы от Дюши жили в минутах ходьбы. Однажды мне заказали для радио какой-то кусок, и я пригласил Дюшу сыграть на гитаре. Эта “минута радости” потом куда-то пропала, оставшись в памяти как самый мощный, самый лучший по качеству кусок, записанный на Гагарина. Андрей оставил серьёзный след, играя и записываясь с группой “Объект Насмешек”, он и до сих пор функционирует в “системе” в качестве программиста интернет-сайта Castlerock.ru
С тех пор прошло 20 лет. Все эти годы я не разу не встречал Терри. Говорили, что она играла в группе “Нате” с музыкантами, которые не ушли в “Алису” после победоносного захвата Доктором известного питерского брэнда, который он впоследствии и прославил. Слышал, что Терри записывалась в Москве с “ДК”, на альбоме “Чашка чая”…
Профессиональные записи Терри так и не всплывали на нашем рынке, хотя я знаю точно, что они существуют. Людмилу Колот нередко приглашали на запись другие группы, она была способна быстро разрулить даже самую тухлую аранжировку. Впоследствии её талант востребовался на родине джаза в Америке, где Терри попала в состав оркестра Глена Миллера. Там и живет до сих пор, и ничего о ней оттуда не приходит. Своим собственным проектом она так и не прославилась, и если бы не наша “детская” запись, сегодня трудно было бы предъявить какие-то внятные доказательства наличия Терри в истории питерского рока.
