Николай: У меня была фотосъемка моей первой коллекции «Декаданс», где снималась дочь одесского художника Лика Гриндберг, сейчас она живет в Нью-Йорке, работает дизайнером. После съемки она повела нас на Пятницкую, дом 4 и спрашивает: «Вы что, не знаете Раскольникова?». Боря с Ликой устроили там мастерскую и «ткали ковры» – выкладывали нитками картины из шерстяных ниток. Это был 1991й год. Тогда только приходила эпоха компьютерных картинок, у них компьютера не было, и они делали яркие чёткие вещи вручную – брали за основу какое-нибудь изображение, раскладывали её в пиксели, эти пиксели раскладывали в цветные нитки, наклеивая их на основу. Очень красивые получались вещи, они называли их «гобелен». Мне там очень понравилось, и я сразу предложил провести в «Третьем Пути» съёмки балета. Боря хотел, чтобы это был художественный центр, мастерская художника, у него не было тогда акцента на музыку и музыкантов.
Мы провели съёмку с моей коллекцией, поставили вентиляторы так, что модели и двигались в развевающихся шелковых фиолетовых одеяниях цвета декаданса. Балет не состоялся, потому как главный танцор Володя Поляков накануне попал под машину. Как модель участвовал Андрей Бартенев. Звучала музыка Курёхина из фильма «Господин Оформитель» режиссера Типцова, с которым мы позже познакомились в клубе «Край». Это был первый российский постперестроечный фильм такого уровня мистического и музыкального наполнения с гениальной музыкой Сергея Курехина и Авиловым в главной роли. Мы с братом тогда как раз увлекались театром и ходили в «Театр на Юго-Западе» и Авилова прекрасно видели во многих спектаклях.
Алик: Вместе с Бартеневым мы организовали и сделали фестиваль «Открытие «Третьего Пути».
Андрей привез свой «Ботанический балет», который только сделал и нигде ещё не показывал.
На тот момент там не было общественного помещения, только стены были покрашены белым. И Боря только предполагал сдавать музыкальным группам одну из комнат под репетиции. Боря сам музыкант и всегда об этом думал. Его интересовало артовское наполнение пространства, что в итоге и получилось. В репетиционной, чтобы заглушить барабанную установку, на деревянную клеть натянули и прибили гвоздями большую картину питерского художника Тимура Новикова «Порт», сделанную из клеёнки в горошек, от которой отваливались вырезанные из журналов корабли и портовые краны. Потом Боря её просто выбросил как мусор за несоответствующий вид.
Фестиваль «Открытие», на который мы пригласили друзей-музыкантов сорвали церковники, члены местной общины. Мне звонит Лика и говорит, что они проникли в помещение и выносят картонные конструкции, которые накануне завез Бартенев для выступления. Они взломали замок, вошли и вынесли на лестничную клетку всю технику, все инструменты, картины и объекты, причем в этот момент там была одна Лика. Это было рано утром, я тут же сорвался туда, позвонили всем друзьям: Петлюре, Гарику Страшному (Ассе) и другим. Потом мы десять дней сидели оккупированные там безвыходно за засовом с компанией «страшных панков» во главе с Гариком. Находился там и Вова Синий – звезда уральского синти-попа.
Мы занесли все вещи обратно, и когда всё это прошло, сделали артовскую акцию, чтобы сказать о том, что там с нами происходит, позвали корреспондентов, произвели съемку на лестнице – Бартенев в своем конструктивистком наряде рассказывал о правах художников на искусство, о традициях российских авангардистов, преемниками которых мы по сути и являлись. До этого он вместе с Виолеттой Литвиновой объяснял урлаганам из подворья что-то про Малевича на фоне белых стен пустых комнат, а присутствующий милиционер говорил нам «Ребята, вы понимаете, я не за вас и не за них».
Николай: Тогда церковникам вернули подворья, отдали заброшенные церкви, и они хотели получить много-много денег, занимались рьяно торговлей. Мы потом узнали, что это подворье к церкви формально никакого отношения не имеет, это просто община с магазинами православной литературы, с лавками церковный принадлежностей, деляги от веры. Потом делегацией с Борей и Катей Рыжиковой отправились на прием к Музыкантскому, тогдашнему префекту Центрального Округа. В 1992м в правительстве и в округах так складывались дела, что им было выгодно поддержать молодежные движения. До этого мы бегали к ментам и в прокуратуру, и ничего не происходило, нас не защищали. Церковники тем временем подписали местный бойцовский клуб, и на нас просто нападали здоровые такие мужики. Гарик Страшный (Асса) сказал тогда их главному: «Вы пришли нас отсюда убрать? Вы посмотрите на меня и посмотрите на себя, я не буду с вами драться, я вас буду убивать!». Они тогда всё же испугались. После похода к Музыкантскому, к нам пришла прокуратура, мы написали все заявления, и церковники на время оставили нас в покое.
Алик: Все это послужило толчком к официальному оформлению организации «Третий Путь», созданию манифеста, сбора учредителей и написанию устава. Боря и Лика упорно настаивали на названии именно «Третий Путь», а не «седьмой», и не «восьмой».
Николай: Саша Дугин и Леша Беляев-Гинтовт предлагали там создать евразийское пространство, творческий «Третий Рим», отсюда, видимо, и родилось самоназвание «Третий Путь». Боря в этом видел философскую идею без праворадикальных смыслов. Манифест, близкий к манифестам футуристам обсуждался и был написан, во главу там ставилось творчество и искусство. Борис и Лика жили в «зашкафье», чтобы попасть к ним в комнату, нужно было натурально войти в старинный шкаф, который стоял в конце коридора, в лучших традициях конспирации. Мы так много думали об этом всём, как спасти и обустроить это место, что мне сны снились исключительно о «Третьем Пути», улицы с трамваями без машин, старые дома Замоскворечья, все время снилось, как мы приходим к Боре. И это была реальная жизнь в этом месте. У всех вокруг была куча планов и идей, и «Третий Путь» стал местом для их реализации.
Алик: В 1996м мы сделали полноценный фестиваль с участием всех видных дизайнеров одежды, с выступлением музыкальных групп. Этот фестиваль шел неделю! На тот момент мы позвали всех, кто был в Москве, и кому было что показать, всех позвали: Андрей Бартенев, Ольга Солдатова, Николай Полушкин, Мешков, Маша Цигаль, Ла-Ре, Виолетта Литвинова. Были там известные музыканты из группы «Мегаполис», Юрик Орлов («Николай Коперник»), Леша Борисов («Ночной Проспект»), «Матросская тишина».
Николай: Боря, конечно, поражал тем, что регулярно играл на электрогитаре и постоянно крутил металлические китайские шарики в пальцах, и иногда они с грохотом падали на деревянный крашеный пол. Он все же видел себя музыкантом, много репетировал с проектами «Солнечное эхо» и «Ф.Б.Р.» («Фантастический Борис Раскольников»). Он всегда концептуально подходил к своим музыкальным проектам, много думал и добивался результата. Что мне всегда в Боре нравилось – в нём не было пустословия. Он мог в запале и обидеть кого-то, мог быть несдержанным, но он был человеком поступков и действий. Так и вышло, что у Бори получилось отстоять место, а у Петлика нет. Он сам выбирал людей и далеко не всех к себе звал. Когда сомневался в ком-то, то советовался с уже принятыми людьми.
Алик: Петлюра и Петровский – это были два показательных места в Москве, в одном было одно, в другом – другое, совершенно разное. Туда и туда люди ходили одни и те же, бывало за один вечер по две-три ходки. Москва была голой и пустой, я считаю, и это были единственные две точки, где культура существовала сама по себе. Нет «Третьего Пути» без Бори Раскольникова, и нет Бори Раскольникова без «Третьего Пути», как нет сквота на Перовском без Александра Петлюры, именно они всё организовывали и делали, даже если подключали разных людей.
О финансовом смысле тогда никто не думал, все видели смысл что-то делать, и это было сверхважным. Делать то, что не давал возможности реализовать Советский Союз, ведь отголоски совка тогда были ещё во всем. Мы жили обособленной жизнью и не обращали внимание на это именно благодаря тому, что были эти места, куда люди приходили и встречались, создавая свой особенный мир. Как в Париже был хвостовский сквот (Алексей Хвостенко), куда приходил весь Париж, Москва и Питер. В Москве были эти два магических пространства со своей энергетикой.
Несмотря на все его «выкидоны», как мы их называли, я всегда вспоминаю Борю с теплотой и любовью, и тогда мы также считали, что это ерунда какая-то, а он мог и обидеть кого-то и часто это делал. Это были частности, которые ему прощались за то, что он делал для всех.
Николай: Мы сотрудничали, Боря у меня участвовал как модель когда начались клубные показы.
«Третий Путь» отмечал в июне свои дни рождения каждый год. Однажды мы отмечали годовщину на дебаркадере, тогда это было очень модно. Перевезли туда аппарат с Пятницкой, выступали музыканты, народ веселился, было круто, сейчас трудно представить себе такой энтузиазм, без всякого денежного интереса. Все были творчески одержимы, с горящими глазами и с искренним рвением сделать что-то красивое и хорошее, даже соревновательный момент присутствовал. Все притаскивали что могли, если нужны были деньги, то мы скидывались, хотя денег особо ни у кого не было, и вопросы как-то решались. Я первый стал делать показы в клубах, изначально создавал шоу-программы, а не тряпки показывал. Делал постановки с визуальным рядом, привлекал музыкантов, получалось новое артовское пространство, которое тут же востребовали к себе клубные деятели. Попса всем надоела, и все хотели чего-нибудь новенького, и первую программу я делал в суперклубе того времени – «Манхэттэн экспресс». Борис участвовал почти во всех моих проектах того времени и как артист-модель. Он всегда отличался своей личной фактурой, и если видел смысл в происходящем, то усиливал его своим участием. Спасибо Лике, она следила за тем, чтобы Боря одевался изысканно, хотя он и сам был человеком со вкусом.
Сама идея мастерской и арт-пространства возникла тоже благодаря Лике, Боря эту идею подхватил и поддержал. Однажды так случилось, что вместе с немцами в Берлин улетел ключ от квартиры, где находились мои вещи и обычная одежда. У меня осталась только сумка с вещами для показов на вечеринках, после которых мы так по городу и перемещались. Помню, в восемь утра, в летнее субботнее утро, иду я в шелке, рядом Раскольников в ярком синем пиджаке, и напротив американского посольства стоит человек похожий на Петра Мамонова, с чемоданчиком и в щетине, в оранжевом кожаном пиджаке, в малиновых брюках. Петя там визу получал, как выяснилось. Остановились, молча закурили, как в кино, потом он произнес: «Нннууу гдде ещё могли встретиться тттакие ккрасивые люди!». Это был крайне важный момент, как люди выглядят. Боря к этому относился всегда внимательно, хвастался что у него там нового появилось, советовался о том, что с чем сочетается.
Ему было интересно мнение людей его окружавших, моё мнение. О своем прошлом он рассказывал очень скромно, о том, как пострадал при советской власти, был дико обижен без его вины. Мы все ненавидели совок, это тоже нас объединяло, готовы были на баррикады пойти против совка, а Боря его наелся ложками. Диззи, его любимая собачка появилась при нас, они с Ликой привезли ее маленьким щеночком в корзинке из Одессы, и она прожила с Борей до самой её смерти. Когда Лика уезжала в Америку ей труднее всего было прощаться с Диззи.
Я считаю, что о людях можно судить по тому, как они относятся к животным, а Борис очень тепло относился к братьям нашим меньшим. Борис был человеком очень нежным, ранимым и трепетным и его разные резкости не важны в масштабе его личности. После какой-то скандальной ситуации с Борей, мы с Аликом решили к нему больше не ходить и довольно долго в «Третий Путь» не ходили. У Бори было свое четкое представление о том, как человек ведет себя правильно и неправильно, и он, конечно, мог не сдержаться, кого-нибудь обидеть.
Алик: Когда надо было легализовывать пространство, мы очень обсуждали, как лучше официально назваться, и назвались «Творческим Центром». Боря категорически был против, когда кто-нибудь говорил «клуб», говорил: «Третий Путь» – это не клуб!». Там была репетиционная база, и много групп побывали – «Звуки Му» репетировали, «Матросская Тишина». Боря занимался пространством, постоянно что-то делал сам, привлекал людей и у него было представление как это должно быть. Я оказался в учредителях, Боря ко мне как-то особенно относился, рассматривал меня как молодого человека, которого надо всячески научать, любил поговорить о «мифистах» (я окончил «МИФИ»), о фашистах и евреях – любимые темы. Вообще, любил воспитывать молодежь, сядет напротив и говорит «Да я тебе в отцы гожусь», а дальше расспросы о жизни и рекомендации как жить красиво.
В «Третьем Пути» можно было встретить людей самых неожиданных, очень много приходило иностранцев, лица из властных структур появлялись с портфелями-дипломатами. Хотя все знали, что прийти туда в костюме – совершенно неуместно, все старались выглядеть соответственно обстановке праздника, среди экзальтированных художников, музыкантов, и Боря тут задавал, конечно, тон и стиль.
Николай: Когда уже клубов было дофига, «Третий Путь» тоже превратился в клуб, все стало клубами скорее от слова «клубиться», чем от слова «клуб». До самого конца Боря очень селекционно относился к людям, которые к нему ходили, старался плохих не пускать, выкидывал взашней, если что. Мы обычно с улицы кричали: «Боря!Боря!Раскол!», он просыпался, и мы шли завтракать по дешевым и прикольным местам, которые Раскольников знал. Боря хотел объяснить людям как правильно, в его представлении, они должны входить в это пространство, подразумевая не только «Третий Путь», а жизненное и мировое арт-пространство.
У него были большие творческие амбиции и глобальные идеи по взаимодействию с общемировым арт-пространством. «Третий Путь» стал его личной жизнью, и он очень обижался на Лику не из-за того, что она его бросила и уехала, а за то, что она предала «Третий Путь», который они создали вместе. В середине 90х в «Третьем Пути» появились менты, какие-то понятно какие люди, Боря с ними разговаривал, договаривался как-то, а мы там стали меньше появляться.
Алик: Я у Бори много всего делал, помогал, когда он просил и с ремонтом, и с подготовкой к вечеринам, с оформлением и с уборкой, обязательно. Мы обсуждали вместе всегда какой праздник устроить, какая группа должна приехать, наполнение бара вином. Боря очень отрицательно относился к пьянству, ненавидел алкотрэш, и если друзья там напивались, очень сильно на них обижался. Хотя многие считали, что там люди только и делают, что бухают. Но люди-то приходили встретиться-поговорить и, конечно, выпивали. Боря по своему характеру человек очень упертый, и если во что-то упирался, переубедить его было почти невозможно. Среди друзей это обсуждалось, и возникало суждение, что «Боря неправ», но при этом все его «за глаза» уважали.
Всё это реально произошло, и трудно представить себе московскую тусню без «Третьего Пути» в ситуации 90х годов. В Боре присутствовало ощущение возвышенности, он в этом и был художник, который видит со стороны, что он делает, как это выглядит, и хотел бы он этого или нет. Он смотрел на себя и всех остальных как на участников такого глобального артовского пространства и представлял от себя группу художников, дизайнеров, музыкантов. Прямо так и говорил, что «Третий Путь» – точка на карте мирового арт-пространства.
Николай: Множество молодых людей, музыкантов и художников, которые туда приходили, нынче стали известными. Можно сказать, что там была зона иницилизации творческих процессов. Это стало знаковое место в культурном пространстве города. И по времени это длилось невероятно долго – восемнадцать лет. Если Петлюра делал всё у себя со своими, Боря привлекал самых разнообразных людей из разных кругов общения. У Петлюры с его документами в портфеле по городу дефилировал поэт Петя Чайник – такой эпатажный старикан с неустойчивой психикой. Боря изначально относился к документальной части очень серьезно и хранил документы в особой, всё больше и больше толстеющей папке. У Петлюры был художественный сквот, а у Бори получилось место-площадка с мастерскими, репетиционной базой, удобное для встреч и бесед разных людей, концертов, выставок и вечеринок с танцами.
Были и смешные случаи. Помню, встречаемся мы компанией с Борей на Патриках с художниками Мишей Уховым, Стасом Шурипа и Нарадицким после часа ночи. Мы такие веселые, а молодые художники, все модели моих показов и съемок, уговаривают нас ехать прямо сейчас с ними в Крым. Боря на уговоры ответил: «Купаться? Я и здесь могу искупаться!» и как был в одежде как стоял, так и упал в пруд, а было весьма прохладно Вылез, стоит, стекает, машин нет. Алик поймал с трудом машину, отвез его к себе, благо рядом, на квартиру, на Знаменку. Боря отмокал в ванной, мы выпивали, грелись там еще дня два. Миша Ухов в тот раз в Крыму упал с Ай-Петри и погиб.
Алик: Передаем, пользуясь случаем, Боре, чтобы там, где он есть, организовал что-нибудь подобное. У Бориса всё было цивильно, он стремился к культуре, и люди к нему тянулись.
Николай: В памяти у меня осталось то пространство, что Боря сделал своими руками за десять лет сам и с помощью друзей, для Москвы это беспрецедентно, не с чем сравнить.
Для SPECIALRADIO.RU
октябрь 2016
Интервью подготовил Игорь Шапошников
