В 1960-е годы огромной популярностью в СССР пользовались трубач Эдди Рознер и его прекрасный оркестр. Но в 1971 году, поругавшись с Министерством культуры РСФСР (Рознер надеялся получить звание заслуженного артиста, но ему в очередной раз отказали), Эдди Игнатьевич уехал в Белоруссию, где в Гомельской филармонии создал новый джаз-бэнд. Здесь он надеялся напитаться новой силой и везением, ведь именно отсюда в 1940 году началось восхождение берлинского трубача, эмигрировавшего из фашистской Германии, к вершинам славы в СССР. Однако в этот раз все закончилось неудачей. Рознер на некоторое время вернулся в Москву, а в январе 1973 года эмигрировал в Западный Берлин, где после продолжительной болезни 8 августа 1976 года скончался.
Но что же случилось с оркестром Рознера, в котором работали многие известные музыканты? По слухам, а в советское время имя музыканта, уехавшего за рубеж, автоматически переносилось в область слухов, оркестр принял дирижер Анатолий Кролл, после чего рознеровский биг-бэнд получил новое название – «Современник». Чтобы выяснить судьбу оркестра, мы обратились к самому Анатолию Ошеровичу Кроллу, и вот что он рассказал:
– Инициатива пригласить меня в оркестр принадлежала Эдди Игнатьевичу Рознеру. Он слышал меня на международном фестивале в Таллине в 1967 году, где наш ансамбль себя неплохо проявил, да и тульский оркестр, в котором я работал, себя хорошо зарекомендовал, потому что там выросло несколько просто суперзвездных музыкантов.
И вот Рознер вышел на меня сначала через своего директора, а потом – и лично, и пригласил на переговоры в Москву.
Приехал я в Москву, на Озерковскую набережную, где у оркестра Рознера была репетиционная база. Эдди Игнатьевич пригласил меня не в кабинет, а в комнату, где проводились музыкальные занятия с детьми. Сначала он рассказывал всякие юмористические штучки, чтобы развеселить меня и как-то расположить к себе. А потом начал говорить: «Я бы очень хотел, чтобы вы пришли к нам в оркестр, стали бы музыкальным руководителем, писали бы музыку и аранжировки. Здесь у вас могут быть большие перспективы!»
На стене в этом музыкальном классе висела большая доска с нотным станом. Рознер взял мел и на этом нотном стане метровыми цифрами начал рисовать зарплату, которую я стану получать. Это, конечно, меня жутко насмешило, и говорю: «Эдди Игнатьевич, я очень ценю Ваше доброе отношение ко мне, но со мной связан сейчас конкретный живой коллектив, и просто так я бросить его не могу. Ваше предложение мне очень приятно, тем более, что Москва давно меня притягивает. Но я должен подумать…»
Меня, кстати, в свое время приглашал к себе Леонид Осипович Утесов работать у него завмузчастью, как он сказал. Я к нему относился максимально уважительно, но мне в то время важно было работать там, где реализовывались бы мои творческие принципы, и география для меня не имела никакого значения. Со временем я, конечно, начал понимать, что для того чтобы решать какие-то серьезные задачи, надо укрупнять себя во всех смыслах, и в географическом тем более.
Итак, Рознер нарисовал мне зарплату на доске, но в тот период моя ответственность перед жизнью того коллектива, которым я занимался, была достаточно высока, и я не мог принять его предложение.
Я вернулся в Тулу, как вдруг мне звонит директор рознеровского оркестра и говорит: «Знаете, у нас есть к вам предложение…»
«Но мы вроде бы уже говорили об этом!» – сердито ответил я.
«Нет, это предложение уже другого свойства: Эдди Игнатьевич уволился из Росконцерта, и сейчас стоит вопрос о том, чтобы передать этот оркестр вам…»
Вот таким образом я попал в Москву и принял, можно сказать, остатки оркестра Рознера. Программы по существу уже не было, и надо было начинать все сначала. Но я же приехал туда не пустой! Я ведь до этого уже более 15 лет был связан с джазом.
В 14 лет, когда я с родителями жил в Челябинске и учился в музыкальном училище, я уже играл в оркестре кинотеатра имени Пушкина. А потом – это был 1956 год – директор училища застукал, как мы с моим ансамблем вечером тихонечко играли джаз. И он нам устроил жуткий скандал! «Как это можно в стенах советского музыкального учебного заведения! Это позор!» А играли-то мы всего лишь песенку Ива Монтана «Cest si bonne». Короче говоря, меня начали гнобить, и я, хлопнув дверью, ушел из музыкального училища. Учебу пришлось заменить профессиональной работой в качестве аккордеониста и руководителя эстрадного ансамбля Челябинской филармонии. На первые гастроли я поехал, когда мне даже пятнадцати лет не было, и свой первый паспорт я получил во время гастролей, в Самарканде. Вот тогда-то я и понял, что моя судьба – это джазовая музыка, и я стал искать пути для реализации себя в джазе.
После Челябинской филармонии я попал в Ульяновскую филармонию: мне там предложили сделать ансамбль с духовыми инструментами, с саксофоном, трубой, тромбоном, то есть в воздухе уже появился призрак оркестра. В Ульяновске я познакомился с Володей Макаровым, он был солистом того коллектива. Благодаря Володе, я попал в Ташкент. Там был эстрадный ансамбль, в котором мы с Макаровым чуть-чуть поработали, и меня пригласили в качестве дирижера в Государственный эстрадно-джазовый оркестр Узбекистана. Художественного руководителя в то время там не было, но имя Батыра Закирова обеспечивало все, что было необходимо…
В Узбекистане я пытался «подружить» узбекскую музыку, которая, естественно, была в основе наших программ, с джазом и однажды сделал изобретательную аранжировку: вроде бы аккуратно, не особенно переламывая, интерпретировал узбекскую мелодию так, чтобы это осталась узбекская музыка, но при этом все-таки был джаз. Но после концерта директор филармонии отозвал меня в сторону и сказал: «Толя-ака, в узбекской музыке терции-мерции не надо! Потому что это – унисонная музыка!» Узбекский народный ансамбль – это когда десять человек сидят и играют в унисон. А я там гармонии какие-то напридумывал, аккорды, понимаете ли…
Также благодаря Володечке Макарову я заполучил знакомство с директором тульской филармонии Иосифом Александровичем Михайловским, который дал мне полный карт-бланш в организации оркестра. Поскольку филармонию немножко спонсировал Приокский совнархоз, они попросили назвать джаз-оркестр Приокским. Ну, хорошо! Приокский так Приокский. И вот мы создали коллектив, в котором выступали лучшие из лучших: саксофонисты Роман Кунсман, Стас Григорьев, Александр Пищиков, барабанщики Иван Юрченко и Юрий Генбачев, а на контрабасе в первом составе оркестра играл… Вилли Токарев! Солистом там был, разумеется, Володя Макаров, популярность которого тогда испытала настоящий ренессанс.
А потом был «Современник»…
Мы быстренько сделали концертную программу и поехали в первую гастрольную поездку. У оркестра еще не было своих афиш, и я помню, мы приехали в Волгоград, а на колоннах зала, где мы выступали, было написано: оркестр Эдди Рознера под управлением Анатолия Кролла. Такой анекдотичный случай.
Сначала это был «гибридный» коллектив, где соединялись эстрада и джаз. И мне, естественно, нельзя было сузить этот ракурс только до одного джаза, потому что надо было гастролировать по всей стране. Да и власти, от руководства Росконцера и выше, внимательно следили, насколько востребован коллектив, пользуется ли он успехом, творческим и материальным? Чтобы брали, покупали…
Пять лет у меня в биг-бэнде проработала Лариса Долина. Солистами моего оркестра были Сестры Зайцевы, Юра Антонов, Женя Мартынов, Леня Серебренников, Наталья Капустина, и при том, что джазовая часть существовала сама по себе, они не были чужими, у нас не было конфронтации. Главное, как я говорю, чтобы в любом направлении ощущалась температура крови!
Не могу сказать, что это была простая жизнь, но оркестр «Современник» просуществовал двадцать один год, с 1971 года по 1992 год, по существу до последнего дня жизни концертной организации Росконцерт.
Каждый год и каждое десятилетие – это время накопления информации, которая по существу дала мне профессию, и как пианиста, и как дирижера, и как композитора, и как аранжировщика. Ну, просто, как человека джаза. Все это – годы познания. Ни один город, в котором я работал, не отбросил меня назад. Челябинск – это время накопления знаний. Ульяновск – уже пошла отдача. Узбекистан – я первый раз руководил большим оркестром. Это – лестница, ступени которой где-то были более крутыми, где-то – пологими. Но все равно главное – не стоять на месте.
Но надо сказать, что «Современник», при всем моем уважении к этому периоду жизни, не завершил мой путь к созданию коллектива моей мечты. Этим коллективом стал «МКС биг-бэнд», который появился на свет при поддержке Международного коммерческого союза. Вот там я реализовал все свои джазовые амбиции.
В 1994 году мы выступали в швейцарском Монтрё. У нашего оркестра была почетная миссия: мы открывали мемориал Майлза Дэвиса на набережной Монтрё. На каждый наш концерт, а у нас их было семь или восемь, приходил президент Североамериканской джазовой лиги. После четвертого концерта я подошел к нему и спросил: «Я не понимаю: вы все время к нам ходите. Неужели нравится?»
«Если б не нравилось, – ответил он, – я бы сюда не приходил!»
Мы были во многих странах мира, были участниками культурной программы в Давосе, в Швейцарии, выступали во Франции, в Париже. «МКС биг-бэнд» – единственный российский джазовый коллектив, который дал сольный концерт на TF1 – первом канале французского телевидения. «МКС биг-бэнд» – это если не абсолютная вершина моего творчества, то, пожалуй, наивысшая точка.
Сейчас я горжусь своей работой в Академии им. Гнесиных, где я уже много лет заведую оркестровым классом джазовой кафедры.
А еще общественная работа! Я возглавляю Гильдию джазовой музыки России, комиссию джазовой музыки Союза композиторов, я член авторских советов… Это все происходит помимо «хочу – не хочу». Приходится! Но я согласен тратить себя на все разумное, на все полезное для моего любимого дела.
Последние десять лет я также занимаюсь продюсированием джазовых фестивалей. Никогда не думал, что буду делать фестивали, но сейчас я каждый год провожу четыре или пять огромных фестивалей в Доме музыки. Да еще два международных конкурса, мною придуманных. Недавно с фантастическим успехом прошел очередной международный инструментальный конкурс «Gnesin-jazz», в котором приняли участие около 500 человек. А с марта начинается новый конкурс, который я придумал, выведя из «Gnesin-jazz» вокальную номинацию, – «Gnesin-jazz-voice» («Гнесин-джаз-голос»).
…Возвращаясь к Рознеру.
В 1976 году в кулуарах начались разговоры о смерти Эдди Игнатьевича в эмиграции в Германии. Его смерть в советской прессе ниак не освещалась, все говорилось по секрету, на ушко.
Поначалу Рознер вызвал в Германии какой-то интерес своим появлением, поскольку он беженец из России. Но его жизнь на Западе оказалась трагичной. Все-таки ему пришлось стать «бывшим», и от этого никуда не денешься. В СССР публика его знала и любила, здесь был резонанс, а в Германию он приехал, будучи уже в возрасте. Когда-то он был знаменит в Берлине, но к тому времени там остался от силы пяток старичков, которые могли вспомнить, кто такой Рознер. Я знаю, что ему пытались помочь и дочка, и Лариса Мондрус, но их возможностей не хватило для того, чтобы водрузить Эдди Игнатьевича на какой-то пьедестал. Вот и получилось так, что началось угасание, – и его не стало.
Эдди Игнатьевич был, конечно, человек удивительнейший. Это был великолепный музыкант, и то, как он «пел» на трубе, было прекрасно, и, думаю, у нас в то время даже близко не было похожих по уровню музыкантов.
Эдии Рознер – это многогранная личность. Многие рассказывают о нем с иронией. Да, он был едкий человек. Но я не встречал ни одного озлобленного человека, который сказал бы, что он такой-сякой. Каким бы ни был Рознер, это был великий человек для своего времени. Собственно говоря, оркестр Рознера стоит в начале советского джаза, на его примере учились многие трубачи и дирижеры. Это потом всех стало много, а тогда таких людей были считанные единицы. Поэтому, когда Рознера не стало, можно было бы сказать на более высоком резонансном уровне о том, кого мы потеряли. Но в те времена мы еще не умели беречь людей такого уровня, и это, конечно, очень печально, потому что Эдди Игнатьевич достаточно много сделал для того, чтобы, уходя из жизни, остаться на том уровне, на котором его оценили.
Для Specialradio.ru
Ноябрь 2016
Материал подготовил Владимир Марочкин
