С Цоем мы познакомились у Гены Зайцева, когда они с Рыбой принесли ему первый альбом слушать. Заслуг перед рок-н-роллом в то время у них ещё не было, и Гена, член совета рок-клуба весьма скептически к ним отнёсся. В тот день он был под впечатлением от привезённого из Уфы нового альбома Шевчука «Не стреляй», а тут пришли два красавца и поставили ему про дерево. Разумеется, Гена не мог не заметить контраста: с одной стороны красивые тексты, нормальное пение, а с другой – предсмертный рёв загнанного марала. Разумеется, однорукому нравилось больше ДДТ, поэтому впоследствии он стал директором Шевчука. Цоя сразу шибко полюбил Тимур Новиков, и я часто стал встречать Виктора у Тимура – его приводил Гурьянов.
Художник в первую очередь – это проявление эго: «я самый главный, я рисую такие работы, я всё знаю, слушайте только меня». Все через это проходят, и я должен был изменить себя, стать другим. Я устроился в такси, работал в лимузинной компании года два. Собрав какие-то средства, я сделал первую серию живописных работ и устроил первую выставку в очень хорошем доме на Beverly Hills среди очень обеспеченных людей, где у меня пару работ купили, в Лос Анджелесе и познакомился с художником Юрием Балашовым, который оформлял пластинку Frank Zappa «Civilization Phaze III». Единственный русский художник, получивший «Grammy» за оформление пластинки. Он работал с Виктором Гинзбургом, который снял потом «Generation Р», а в то время работал над первым своим фильмом «Нескучный Сад» об эротической революции 90х годов в России.
Первый раз я их увидел, когда Берт (Олег Тарасов) устроил концерт в МАМИ, рядом с нашим теперешним складом («Отделения ВЫХОД»). Там была аудитория, куда пришло человек тридцать народа. Ребята честно выступали. Егор яростно рубился, а Янка смотрела в зал, и мы с ней несколько раз глазами встречались. Потом мы им устроили квартирник на Красногвардейской, где были и Егор, и Янка. Запись Егора у меня потом кто-то украл, а запись Янки осталась, и мы через несколько лет её издали под названием «Красногвардейская». После концерта мы выпивали -закусывали, и всё было прекрасно. Потом вдруг «бац!», разведенный только что спирт, который охлаждался в бутылке под холодной водой, загадочно исчез – кто-то эту бутылку умыкнул.
Это был конец семидесятых, а в начале восьмидесятых уже состоялся концерт «Аквариума» в ДК Кусковского химзавода, где были организаторами Илья Смирнов, Илья Барац и Сергей Васильев. Илюха был у нас главный, самый стойкий, и я ему дико благодарен. Его и Тоню Крылову отличала гиперактивность и бесстрашие. Я-то всегда боялся и что-то делал, преодолевая страх, а у них этого липкого чувства не было. Когда меня первый раз гэбшник принял, меня трясло несколько часов. Илюха был вождем, моим начальником. Он всегда был ведущим, а я – ведомым. Мы делали общее дело, и главным в этом деле был он, а не я. И в журнале «УрЛайт» и в организации концертов. Я его нежно люблю, между нами и сейчас баррикад никаких нет. Хотя, на данном этапе мы имеем разные воззрения на жизнь.
В 1981 году открылся Рок-клуб. Они долго не могли найти территориального помещения: их не брал к себе ни комитет по культуре, ни образование, а нашли они себя в самодеятельности. Куратором рок-клуба со стороны Ленинградского межсоюзного дома самодеятельного творчества была Наташа Веселова, которую я хорошо знал, а она меня часто видела в качестве ведущего на всевозможных мероприятиях. Тогда открытие любого концерта не могло пройти без человека, который должен был выйти в начале, сказать «здравствуйте», рассказать о том, что будет, когда, зачем, почему, и, гордо удалиться со сцены. Имея опыт работы одним из топовых диск-жокеев города, по всей вероятности на тот момент я был единственным человеком, который мог произнести слово «рок» со сцены.
Во многом Панов был обижен на лидера Аквариума из-за ухода Цоя к БГ. Ведь именно после того как Виктор стал делать музыку под покровительством Гребенщикова, Свин постепенно потерял с ним контакт. Цой выпускал альбом за альбомом, а Панов все время менял состав АУ, из-за чего работа над пластинками шла медленно.
Из студии показался высокий худощавый человек с приветливой улыбкой, представился: «Рыба, очень приятно». Цой выходить не торопился. На минутку выскочил Борис, приветствовал нас. Его лицо выражало восторг и озабоченность одновременно: «Идем, послушаем дубль, ломовая группа, Кино называется!» Борис поставил «Бездельника». Цой смущённо стоял поодаль. Послушав дубль, музыканты решили по-быстрому что-то переписать, и мы мешать им не стали – спешно попрощались со всеми сразу и понесли на помойку студийный мусор. В голове у меня беспрестанно крутилась новая песня на русском языке. Следующий день я как-то продержался, мучая родителей немедленно подобранным «Бездельником».
Как-то мы сидели на кухне, и Тропилло долго, упорно, с большим энтузиазмом учил меня жить и указывал на недостатки в работе. А я по мере сил отбивался. Свинья, наконец, не вытерпел: «Слушай, он хочет, чтобы ты сказал: «Да, я – мудак!». Скажи это – и он успокоится. Я, вот, спокойно могу сказать про себя: «Да, я – мудак!» Что тут такого?».
Как-то Саша Липницкий договорился с Брайаном Ино об издании в России “OPALовского” альбома “Звуков Му”. Уже хлебнув много всякого разного с российскими музыкантами и прожив достаточно долго в Ленинграде, Ино ни на какие деньги не претендовал, просил только договориться между собой. А вот, как раз, это и было самым сложным. Я был готов удовлетворить и группу и Петра: мне казалось, что надо прорваться сквозь этот тяжелый бред, а определить, кто, сколько получит – это уже дело техники.
Профессиональные записи Терри так и не всплывали на нашем рынке, хотя я знаю точно, что они существуют. Людмилу Колот нередко приглашали на запись другие группы, она была способна быстро разрулить даже самую тухлую аранжировку. Впоследствии её талант востребовался на родине джаза в Америке, где Терри попала в состав оркестра Глена Миллера. Там и живет до сих пор, и ничего о ней оттуда не приходит. Своим собственным проектом она так и не прославилась, и если бы не наша “детская” запись, сегодня трудно было бы предъявить какие-то внятные доказательства наличия Терри в истории питерского рока.
Позже, меня судьба с ним, практически, не сводила. Я даже не знаю почему. Жили мы неподалёку, он иногда забредал ко мне, мы даже пробовали что-то записать, но ничего путного не получалось. Андрей считал обязательным присутствие живых барабанов, которые я не решался записывать на Гагарина, – там один только невинный топот басиста Игоря Тихомирова пяткой об пол вызывал у соседей страшный ор. Свинья помогал мне записывать собственные песни в период записи “Сердца”, он стоял над душой и дирижировал пятернёй, показывая, в каких местах мне нужно ужесточить настрой. Так, например, в песне “Сансара”, я все время “слышу” его присутствие.
