Президентом Архангельского рок-клуба тогда был Ростислав Дубинин. Он не был музыкантом, среди творцов был очень известен своим спокойствием и коммуникативностью – отличался редкостными дипломатичскими качествами, способными привести к консенсусу самый тяжелый спор с самыми непрошибаемыми функционерами, сохраняя при этом равновесие и непременно приводя переговоры к оптимальному результату. Заручившись поддержкой районных комсомольских властей, нам удалось поставить самую лучшую по тем временам аппаратуру, какую только было возможно.
Женя – яркий и очень одаренный артист, даже не музыкант, а именно Артист. Мне иногда кажется, что не поступи он так опрометчиво – сложилось бы всё иначе. Но, с другой стороны, что мы могли ему предложить? Что мы могли предложить сами-то себе? 70-е закончились, концерты были невозможны. Рок превратился в опасную «идеологическую диверсию». Халтуры не было никакой – народ привык к магнитофонам и «дискотэкам», а там уже сложилась своя, еще более комсомольская тусня… Панком же, пусть даже «цивилизованным» Морозов не хотел быть ни в коем случае.
Большой наш друг и крутейший московский дискобол Илья Васильев привел к нам флейтиста Ивана Аджубея. Ваня был внуком Н.С. Хрущева, ну и так, неплохо, по-домашнему, играл на классической флейте (а не деревянной блок-флейте, на которой в 83-84гг. играл у нас Миша Генералов). Однако он ушел от нас сразу же, как мы перестали быть чисто инструментальным ансамблем и стали петь песни про… Но дело даже не в этом. Аджубей был постоянным участником какого-то модного тусняка в американском посольстве и постоянно носил оттуда буквально горы винилового новья.
Как вы уже догадались, группа «Смещение» исполняла мои (а чьи же ещё?) вещи, которые были просто гениально обработаны и развиты Мелом Шахером русского рока – Андреем Лебедевым-Крустером (не путать с Лебедевым-Кумачом!). Причем, Крустер в «Смещении» играл на гитаре, а не басу. Легко представить, что это было… В щепки разлетались не только стулья, но и целые концертные залы. А задавала тон всему этому безобразию – фантастическая и в хорошем смысле сумасшедшая солистка группы – простая русская Гала по прозвищу «Лужайка», она же Алеся Троянская.
В дальнейшем события разворачивались таким образом, что надеяться на помощь в Москве оказалось бессмысленным и безнадежным. Были повреждены многие внутренние органы. Российская медицина оказалась бессильна. И вот тогда, по личному указанию президента Франции Жака Ширака, с которым Эдисон Васильевич подружился еще тогда, когда Ширак был мэром Парижа, в Москву был послан специальный реамобильный самолет, предназначенный для перевозки очень тяжелых больных. Вот на этом самолете Эдисона Васильевича в бесчувственном состоянии и перевезли в Париж, в госпиталь, в котором спасают от смерти и лечат только героев Франции.
Как-то мы сидели на кухне, и Тропилло долго, упорно, с большим энтузиазмом учил меня жить и указывал на недостатки в работе. А я по мере сил отбивался. Свинья, наконец, не вытерпел: «Слушай, он хочет, чтобы ты сказал: «Да, я – мудак!». Скажи это – и он успокоится. Я, вот, спокойно могу сказать про себя: «Да, я – мудак!» Что тут такого?».
Около года я ждал, что Петя одумается, но единственной уступкой, на которую он пошел, стал последний «трек», в котором он смешал вырезанные куски – и в результате получился некий отзвук, сон от этих концертов, пропущенный через нынешнюю Петину голову. Конечно, моему горю этот трек никак не помогал. Но это было, в первую очередь, его детище, а не мое. Поэтому я не сдался, отдуплившись ответной статьей, которая так и живет в двойнике «П.Мамонов 84-87» рядом со статьей Автора. Зато Петр лично сделал лицевую обложку: раскрасил доску-пятидесятку и прибил к ней гвоздями свою фотографию. Получилась такая «псевдоикона», которая мне очень понравилась, хотя она, больше подошла бы к виниловой пластинке.
Как-то Саша Липницкий договорился с Брайаном Ино об издании в России “OPALовского” альбома “Звуков Му”. Уже хлебнув много всякого разного с российскими музыкантами и прожив достаточно долго в Ленинграде, Ино ни на какие деньги не претендовал, просил только договориться между собой. А вот, как раз, это и было самым сложным. Я был готов удовлетворить и группу и Петра: мне казалось, что надо прорваться сквозь этот тяжелый бред, а определить, кто, сколько получит – это уже дело техники.
Потом мы с Аней (Умкой) устраивали там Обэриутское шоу, где принимали участие Африка, Тимур Новиков, Гарик “Асса”, Агузарова читала их тексты. Защитился я 1989-м по теме “Исследование механизма разрушения и восстановления жесткой фазы в термоэластопластах на примере трехблочных сополимеров стирол-бутадион-стирол”. Потом я работал в институте неорганической химии, пока меня не позвал Мамонов работать в свою студию. Сначала удавалось совмещать и то и другое, но постепенно дело перевалило в сторону Мамона.
– Нет. Сейчас, говорят, четыре группы каких-то «Цветов»-самозванцев ездит по России. Они включают наши старые диски и открывают под них рты. И поэтому мы ушли под название «Петровский пассаж». Там сейчас работаю я, Вадик Маликов и Костя Болтинов. И вот ведь ирония судьбы: в 70-х у Вадика Маликова был свой блок из «фирменных» песен. И когда Стас просил: «Вадик, надо записать песню «Рано прощаться», он гордо отвечал: «Я «совка» не пою!» Но вот, что самое парадоксальное: с чего начал – к тому и пришел. Сейчас он поет на русском языке старые песни, которые составляли костяк репертуара «Цветов» во все времена: «Звездочка», «Есть глаза у цветов», «Честно говоря», «Богатырская сила», «Юрмала», «Рано прощаться», «Старый рояль» – всю нашу классику.
– А с кем бы тогда Киселев оставался?! Не с кем! Все остальные-то ушли. Басист Володя Антипин и барабанщик Женя Мамистов играли в ресторане «Кронверк», который стоит в закуточке у Петропавловской крепости. К ним присоединился Никита Зайцев из группы «Санкт-Петербург». Он мне еще тогда нравился. Он был классный гитарист и скрипач. Приезжая в Питер в перерывчики между гастролями, я тоже шел в «Кронверк» – там собирались все наши. Тромбониста Сашу Морозова взяли в Большой театр. Володя Василевский работал на радио и записал много разной музыки.
Кстати, с тухмановской песней “Я еду к морю” у нас тоже забавная история была. Вы, наверное, помните, что изначально в ней были слова “Счастливей встречи нету на всей Земле”. Мы ее записали, а тут как раз состоялась встреча Брежнева с Фордом во Владивостоке. Какие-то большие умы усмотрели в песне намек на эту встречу. “Я еду к морю” – а Владивосток как раз у моря. А тут еще и “Счастливей встречи нету на всей Земле”. Короче, нам пришлось слова переделать, и стали мы петь: “Меня счастливей нету. Поверьте мне”. Вот так.
Была популярная такая песня – у Юры она называлась “Еще вчера”, а в народе, естественно, по первым словам – “Почтовый ящик”. Помню, в Одессу приезжаем, а эта песня только появилась. Откуда ее там знали – загадка. В Зеленом театре, как только занавес открыли, все сразу закричали: “Почтовый ящик!” Потом была хорошая песня “Песня, гитара и я”, всякие лирические песни у него были. “Где моя смелость” – слова Алика Азизова, давным-давно ушедшего от нас, мы записывали с Антоновым здесь на радио. Ее пели еще, по-моему, “Поющие”, когда он у них работал. Еще какие-то песни он писал, которые мы записали на радио. Лирическая была песня. Потом она у него куда-то пропала совсем. Или еще хорошая песня – “Ты слов не говори, в глаза мне посмотри, и я пойму тебя”…
Позднее вышел приказ Министерства культуры о запрете приема на работу в Росконцерт людей, не имевших прописки в РСФСР. Это привело к тому, что группу покинули В.Плоткин и А.Фельдбарг. Оба вернулись в Ригу. Появился новый барабанщик Михаил Файлзильберг.
Редакция спортивного телевидения предложила «Верным друзьям» для цикла телепередач «Зимние виды спорта» записать песню Н. Седаки, в русскоязычной версии известную как «Синий иней» (русский текст А. Азизова). После записи фонограммы в студии, ансамбль выехал в Ленинград, где был сделан ролик на фоне катающихся буеров в Финском заливе. Передача вошла в фонд спортивно-музыкальных телепрограмм.
Вскоре Валерий получает добро на запись своей второй большой пластинки. Однако, негласный договор между ними включал в себя еще одно условие – теперь Ободзинский мог работать только с вполне определенными авторами. Вера Дербенева (вдова поэта-песенника Леонида Дербенева) в книге «Леонид Дербенев: между прошлым и будущим» впоследствии рассказывала, как к ним пришел Валерий Ободзинский и сказал, что «ему предложили записать пластинку-гигант маститые композиторы, то есть члены Союза композиторов, которые, к сожалению, не хотят, чтобы стихи к песням писал Дербенев – у них свои авторы».
А 1973 год стал последним в жизни “Москвичей”. Совсем недавно с популярного певца Валерия Ободзинского сняли, длившийся около года, запрет на выступления в Российской Федерации. Он перешел из Донецкой филармонии, где работал до этого, в Росконцерт и готовился к своим первым, после длительного перерыва, гастролям в столице.
К тому времени его популярность достигла такого размаха, что быть просто солистом в пусть и очень известном джаз-оркестре п/у О.Лундстрема было уже как-то не солидно. Требовалось иметь собственный коллектив, менее многочисленный и более современный.
Осенью 1968 года нам предложили выступить в бит-клубе еще раз, и уже с Леней Бергером. Сейчас, по прошествии многих лет, я думаю, что это было уникальное выступление. Да, хотя бы, тот факт, что трое из участников этого выступления (Леонид Бергер, Сергей Дюжиков и Виктор Дегтярев) осенью 1972 года вошли в состав московской супер-группы, которая так и называлась “СУПЕР”, выступавшей на рок-фестивале в ереванском дворце спорта и представлявшей сливки московского рока. Уже этот факт говорит многое об уровне того выступления. Некоторые из присутствовавших до сих пор иногда, да вспоминают это событие.
Набрав достаточное количество вещей для выступлений, мы начали “халтурять”, играя что-то из Роллингов, что-то из Битлов, а также из Кинкс, Энималс, Шэдоус и Венчерс (The Beatles, The Rolling Stones, The Kinks, The Animals, The Shadows, The Ventures) и несколько своих вещей на русском. В отношении “фирмы” у нас сложилось правило, требовавшее, чтобы все партии были сняты с оригинала “как можно ближе в ноль”, и не только сами ноты, но и приемы, которыми все игралось. Дюжиков, будучи перфекционистом, в этом отношении был непреклонно строг и требователен до холерических срывов и скандала.
Было всего три профессиональных коллектива, в которых я работал: «Веселые ребята», «Голубые гитары» и «Пламя». Когда появились первые рок-группы – такие, как «Машина времени» – я смотрел на них как на детей, которые только учатся ходить. Но со временем мое отношение к ним изменилось: я видел, что это серьезно, что у них есть своя аудитория и что именно их путь – дорога, которую мог пройти и я со своими, а не с чужими песнями. Потом появилась «Дорога в рок-н-ролл» Юрия Лозы и первые альбомы «Аквариума», и мне подумалось: что это я сижу на собственных песнях как собака на сене и не записываю их? К тому времени их количество, говоря банальным языком, переросло в качество. Сыграло роль и то, что много лет я занимался музыкой профессионально.
… На прослушивание в «Веселые ребята» я пошел тогда, когда меня туда позвал Валерий Шаповалов. Мне хотелось продемонстрировать, как я хорошо умею петь и играть, развернуться и уйти – такой девичий комплекс: поманить и прокрутить «динамо». Но когда появилось конкретное предложение, меня это заинтересовало, и я решил: пока Кеслер делает диссертацию, заработаю себе денег на гитару. Потом мне жутко нравилось то, что не нужно ставить аппарат, что это уже практически производственный процесс, фабрика такая по производству концертов, где я буду петь и где нормальный райдер, и не надо искать какую-то хлебовозку, чтобы добраться до места.
