Мы играем по клубам, сделали первый диск “Virtual Flowers” – ни на что не похожий, достаточно оригинальный продукт. Возможно, для оживления общей картины неплохо приобщить Джавада Заде с набором перкуссий – он хотел такую музыку поиграть … Чистая электроника, я думаю, в чистом виде себя изжила, прошла какой-то порог, но она преодолеет кризис и появится новая гиперэлектроника – “живей живого” – это ее единственный путь. Вредит процессу ещё то, что у нее (электроники) много пользователей, юзеров, которые считают себя музыкантами, а на деле это простые компиляторы продуктов-полуфабрикатов – они заполонили по существу весь рынок…
Ну и нельзя не сослаться в этой связи на литовского композитора и перформера на живой электронике Ричардаса Норвилу. Ричард достаточно долго жил в Берне, Швейцария (изучал психоанализ), но предпочитает все же работать в Москве и вообще в России, не забывая навещать Восточную, Центральную и Западную Европу с концертами. Сейчас Ричардас Норвила – один из наиболее востребованных композиторов в российском театре. Спектакли с его музыкой идут от театров Новосибирска, Саратова и Пензы вплоть до МХАТа им А. П. Чехова (нашумевший спектакль “Терроризм”). Ричард сотрудничает с московским электронщиком Алексеем Борисовым (“Ночной Проспект”), не отказываясь ни от поездок в Красноярск, Омск, Томск, ни от выступлений в Австрии, где у него недавно вышел очередной компакт-диск.
Представьте, что я чувствовал, когда это слушал… Друг Макаревича, Намина, Фокина, Лосева, Бергера, Дюжикова, Кутикова, Маргулиса, Буйнова, и многих других звезд своего и нынешнего времени, великолепный певец, умница и душа любой компании стал разбойником, профессиональным «бомбилой»! Более того, его привлекал не только результат — деньги, но и сам процесс. Какие гены взбунтовались в нем тогда? как мальчик из семьи гэбиста решился на это? Как мама-еврейка упустила своего сына? где в этот момент были его звездные друзья?
С одной стороны, их всех отличало желание интегрироваться в израильскую среду, с другой стороны – бунтарский дух, получающий выход в самом простом, что все они могли делать – сочинять музыку, на тех самых доступных трех-четырех аккордах, на которых играли все их кумиры. Выросшие в мраке «совка» и воспитанные именно на русском роке 80-х, не зная толком, увы, ни одного из иностранных языков (не говоря уже об иврите) естественным и наиболее легким способом самовыражения для них были песни на их родном – русском – языке. Израильские реалии в текстах русско-израильских рокеров отложатся (да и то не всегда) уже несколько позже, а пока, на первых порах, тексты все были смысловой калькой с того, что они знали и любили в советской рок-культуре 80-х.
Давно ли это было? Я ещё помню, как какой-то независимый телерепортёр, поймав – где-то в начале 90-х – влюблённую парочку Пугачёвых у избирательной урны, получил от них чёткий и вразумительный ответ, что те, мол, голосуют за КПРФ – а что?! Почему бы не проголосовать за партию номенклатурных лимитчиков, когда кремлёвская элита традиционно рекрутируется из лимиты? Когда страна наша была и остаётся важнейшим поставщиком лимиты на мировой мясоперерабатывающий рынок, а наши проститутки всегда давали – в любой форме – иностранцам за пачку мальборы? Это же были первые дружественные орально-генитальные контакты между яркими представителями противоборствующих лагерей!
Не очень бы хотелось вспоминать случаи такого синтеза, когда любимая драм – машина или клавиши с ручками-контроллерами превращались непосредственно в алкоголь ввиду захлестнувшей музыканта привязанности и зависимости, и безвозвратно исчезали в неспокойных вин-водочных вихрях, или даже те случаи прозрения, когда инструменты, имеющие в социуме определенную ценность шли на оплату избавления от той же зависимости. Похожее, по деструктивности впечатление оставило выступление известнейшего DJ Грува на одном из Максидромов в Олимпийском – он публично разбил свой синтезатор Yamaha SX1 синего замечательного цвета во время, понятно дело, своего выступления.
Позже, меня судьба с ним, практически, не сводила. Я даже не знаю почему. Жили мы неподалёку, он иногда забредал ко мне, мы даже пробовали что-то записать, но ничего путного не получалось. Андрей считал обязательным присутствие живых барабанов, которые я не решался записывать на Гагарина, – там один только невинный топот басиста Игоря Тихомирова пяткой об пол вызывал у соседей страшный ор. Свинья помогал мне записывать собственные песни в период записи “Сердца”, он стоял над душой и дирижировал пятернёй, показывая, в каких местах мне нужно ужесточить настрой. Так, например, в песне “Сансара”, я все время “слышу” его присутствие.
Уже в середине 90-х я стал терять с ним контакт, и наши общие музыкальные дела сошли на нет. В Питере он играл в каких-то командах, иногда с маститыми иностранцами, и у него была неплохая репутация. Что происходило далее, мне трудно определить, но в редких встречах мне казалось, что идет некий распад его личности. Он частенько впадал в странное неадекватное состояние, иногда связанное с алкоголем, с последующими неадекватными поступками. До меня доходили слухи, что его то потеряли, то избили, или раздели где-то ночью. Некоторая шизофреничность всегда присутствовала в нем. Миша Юденич, съевший с ним не один пуд соли, любил повторять, что у Валеры размягчение мозга.
Я не могу определить свой стиль. Стиль зависит от моих арт концепций в данное время, технологий используемых в это время и людей которые принимают участие в работе. У меня нет какой-то постоянной стилистики. Со стороны содержания материала, у меня практически нет работ, которые имеют ярко выраженную линию. Я работаю с потоком идей, эмоций, интуиции, других труднообъяснимых импульсов. Частицы этого потока, которые я как-то могу осознать, я пытаюсь представить в форме аудио или видео арта.
Я играл в «Арсенале» у Алексея Семеновича Козлова, в 1973 году мы дали несколько ударных концертов – на Таганке, где были Владимир Семенович Высоцкий, Галина Волчек и еще много-много актеров, в ЦДЛ на творческом вечере Василия Аксенова и еще в каком-то институте, где с нами напополам играла группа «Мозаика». После этого концерта ко мне подошел лидер «Мозаики» Слава Малежик и сказал: «Я играю в «Веселых Ребятах», мы сейчас думаем ввести духовую группу, не хотел бы ты принять участие?» – «Давай попробуем!» – ответил я и через несколько дней пришел в Театр Эстрады, где у «Веселых Ребят» была назначена репетиция…
Противопоставленность старого и нового во Владимире бросается в глаза оттого, что пространство между этими крайностями ничем не заполнено: нет никакого третьего пути, никакой нейтральности. Только кошмарные руины с одной стороны и кошмарный новодел с другой. Органичная и замызганная помойка против помойки блестящей и новой. А посередине – ничего.
И вот это отсутствие нейтральности и потрясло меня больше всего.
Ох, сейчас смешно, конечно, всё это читать, но тогда – что могло быть серьёзнее для нас? Позднее дополнение к заметке – Никифоров (барабаны) теперь живёт в Санкт-Петербурге. Манапов (бас-гитара) играл в Алма-Ате, у его команды был хит “Алма-атинка”. О судьбе Брезицкого мне ничего не известно – а впервые я увидел его на станции “Скорой помощи” в Балхаше. Удивило, что он ловко играет на гитаре, не имея трёх пальцев! С Нагелем и прочими музыкантами, упомянутыми в заметке, я никогда в жизни не встречался. Даже не знаю, как они выглядят. Из балхашских музыкантов наибольших успехов в 80-е годы добились Жека Валь и Шрам (банкетный зал города), группа “Поиск” и Вадим Бухаринов (позже я его видел в ресторане). Увы (а может быть, и к счастью) записей того школьного состава не сохранилось, даже с ТВ. Но большая часть песен позже была переписана нами с Денисами в разных составах.
Люди толпились в проходах, постоянно слонялись по зданию, у входа стояла неубывающая толпа. Тех, кто, собственно, и должен был «прослушивать», почти никто не видел и мало кто помнит. Все было достаточно хаотично. Помимо выступающих, в зале было много незапланированных и «непрошенных» гостей. Были злорадствующие подпольные устроители концертов, люди из Питера, «самодеятельные» фотографы, делавшие свой бизнес на тиражировании фотографий запрещенных рокеров; музыканты групп, принципиально отказавшихся от участия в «прослушивании» или не приглашенных из-за отсутствия названий коллективов в «черных списках». Были многочисленные друзья музыкантов и, наверное, были и друзья комсомольцев, пришедшие «по блату» изучать музыку своих идеологических врагов.
В 80-х Кондрашкин играл во всех оппозиционных господствующей линии питерского рока “Боб-Цой-Майк” (как это выговаривал москвич Василий Шумов) группах – в “Странных играх”, “Мануфактуре”, “Джунглях” и др. Все эти группы почему-то долго не просуществовали. После своего кратковременного успеха их или в армию призывали, или их лидеры умирали при туманных обстоятельствах, или зачем-то уезжали за рубеж. Да и те, кто приближался близко к “Аквариуму”…
И кремлёвские идеологи оказались по-своему правы. Между рок-аксакалами Запада и «солистами» отечественных ВИА, действительно, очень много гомосексуального общего. Когда мы открытыми глазами смотрим на мир, мы иногда забываем, что мир, такими же открытыми глазами смотрит и на нас, и в праве первертов всего мира бороться за свою среду обитания, конечно же, нет ничего особенно «страшного». Человек, в конце концов, возвращается к самому себе.
– Нет, гитара потом появилась. А тогда главное – это футбол. А вот пластинки на «ребрах» у меня появились уже в 7-м классе. Большевики не предусмотрели, что, если будет хоть маленькая брешь, туда сразу начнет проникать информация. Режим должен быть железобетонным! Сталин это хорошо понимал: если нужен забор, то это должен быть огромный монолитный забор, настоящий заборище. А Хрущев решил, что можно быть немножко беременным. Нельзя! Нельзя быть немножко большевиком. Надо быть либо большевиком, как Сталин, либо не быть им. Иначе – все рухнет! И это рухнуло в одночасье, потому что невозможно долго держать в узде людей, узнавших о том, как красив мир за стеной.
Люди Запада значительно более односложны, одномерны, предсказуемы, близки к механизмам, значительно менее индивидуальны, разнообразны, чем русские, «русские» – в широком смысле слова, а не как графа в советском паспорте. Западные люди легковерны по отношению к пропаганде, легко усваивают то, чем пичкают их СМИ – Министерства Правды. В то же время вследствие своей практичности, экономности, – в том числе и в области мышления, эмоций, интересов, – они очень ограниченны в знаниях, во всем, что выходит за рамки непосредственных утилитарных потребностей. То есть, они хотят знать лишь то, что положено им знать и… не более того.
Теплота, с которой принимали русских-советских в Европе и Америке в период ИСKUNSTВА, объяснялась не столько экзотикой, интересом к СССР и России, сколько тем, что холодная война вступила в завершающую фазу, а кое-где также вполне прагматичным стремлением немцев к объединению Германии. Все эти мероприятия, походы в ресторан со скрупулезно выписанными и подколотыми к финансовым отчетам счетами, оплачиваемыми на первом этапе местными культур-ферайнами, как-то не бросались нам в глаза. Отрезвление наступило после падения ГДР, затем падения СССР. В одночасье вся дружба куда-то улетучилась и началось мелочная месть за былые страхи и самоуничижение. Впервые я заметил это дело опять же в Италии.
Процесс интеграции российских музыкантов в мировое музсообщество пока продолжается. Конечно, за границей русских все еще опасаются. Имеет место определенная инерция и нежелание конкурировать на равных. С другой стороны, отечественным музыкантам, занимающимся современной музыкой, наверное, не стоит замыкаться на своей самости и вариться в собственном соку. Гораздо интереснее вступать во взаимодействие на разных уровнях с коллегами из-за рубежа, пытаться находить с ними общий язык, укрепляя тем самым международный авторитет русской музыкальной сцены.
«Главное в том, – говорит Алексей Вайт-Белов, – что он давал свободу. Он приносил нам гармонию и даже не говорил, что ему нужно. Мы сами придумывали ему форму произведения. Но какую форму? Форму не мелодическую и не гармоническую – это он придумывал, а мы придумывали ему ту жесткую современную форму, в которую вкладывали дух времени! Конечно, каждый человек может сыграть написанную гармонию, а как ты будешь в этом ритме играть – это уже зависит от того, под какой стиль ты заточен, каким стилем ты лучше всего владеешь. Мы играли блюз и рэгги. Вот он приносит, а мы ему предлагаем сделать так-то и так-то, хотя мы еще не знали, какая будет мелодия – он даже не пел слова, он нам просто мурлыкал. Тухманов чувствовал… талантливых людей.
Вскоре после нашей с Юрием беседы был выпущен альбом «Единочество.». И первая, и вторая части этой пластинки уже успели получить весьма высокую оценку у меломанов. Правда, питерский фестиваль Шевчуку и «ДДТ» провести не удалось, город ему это сделать так и не доверил и предпочел во время юбилейных дней потратить деньги на полупопсовую музыкальную тусовку.
Сам по себе жанр музыкального сборника, судя по всему, представляется намного серьёзнее, чем иногда кажется. Мы очень мало знаем об авторах того времени, и до сих пор нет никакой уверенности в том, что та или иная партитура принадлежит перу данного композитора, а не какому-то другому. Можно только догадываться о роли Церкви, но существенная, если не решающая роль конкретных исторических персонажей в определении судьбы средневековых музыкальных артефактов считается уже очевидной.
Первый концерт группы «Второе дыхание» в составе Игорь Дегтярюк (гитара, вокал), Николай Ширяев (бас), Максим Капитановский (барабаны) состоялся в ДК «Энергетик» 12 октября 1971 года. «Второе Дыхание» специализировалось на композициях Джими Хендрикса, музыка которого была некоей антитезой общему настроению. «Это от Дегтярюка пошло, он как-то проникся творчеством Хендрикса, – говорит Коля. – Я же больше довлел к музыке соул, мне уже в те годы ритмическая основа Хендрикса, в которой все немного расплывчато, не очень нравилась. Но, конечно, это был протест. Можно сказать, что в этом заключалось веление времени».
– Этот взрыв сейчас превратился в легенду. Почему вторая волна осталась и о ней говорят? Потому что появились студии, появилась возможность что-то писать даже несмотря на весь этот «застой». Потом Юра поставил свой «сольник», записанный в с 1982 по 1985 год в Нью-Йорке. Это – мелодичный хард-рок, столь популярный в те годы. Хорошо сыгранный и спетый, этот альбом в те времена мог бы быть у нас не менее популярен, чем записи «Круиза» и «Альфы». «Сольник» называется «Один за всех» и в его песнях слышится огромная ностальгия по Родине.
Позднее аналогичная в чем-то история приключилась и со мной. Ввиду того, что из физико-математической школы интерната меня исключили за плохое поведение, выразившееся в пропаганде религии (организация публичного чтения “Мастера и Маргариты”), ношении длинных волос и “распространении буржуазной идеологии” (в виде пластинок Битлов, Shocking Blue, Led Zeppelin и Deep Purple), я понял что нужно ехать из республики ученых и вообще из Сибири в какое-то менее кафкианское место. Так что и призыв чеховских сестер “В Москву! В Москву!” показался не столь уж бессмысленным. Забавно, что когда я рассказывал уже в Москве студентам-сокурсникам, за что меня исключили из 10-го класса в Новосибирске в 1974, никто не верил!
Ленинградский краснознаменный – а вернее, наш старый и добрый питерский рок-клуб, уже более двух лет, как приказал долго жить. Увы, тысячу раз увы, но это так. Последним всплеском в славной рок-клубовской истории стал 2000 год. В октябре этого года во Дворце Спорта «Юбилейный», где-то в двадцатых числах, был проведен здоровенный марафонский концерт, эдакий однодневный микрофестиваль, во время которого выступило немало питерских групп. И старых, и новых, и дореволюционных, и постперестроечных. Честно говоря, мне и теперь, в конце 2003-го, непонятно, для чего же проводилось тогда это фундаментальное рок-шоу. Да, совсем непонятно, хотя я вел большую часть концерта.
У меня не было желания сделать из него профессионального музыканта. Но когда мой сын стал подрастать и когда у него были обнаружены какие-то способности к музыке, я понял, что мне нужно постараться, чтобы он стал не просто музыкантом, а чтобы он действительно увлекся каким-то стилем. Проще всего мне было ввести его в круг моих музыкальных интересов, в ту музыку, что связана с блюзом и блюз-роком. Люди, которые слушают эту музыку, они, я думаю, не способны на какие-то подлости. Для детей это светлая нормальная музыка.
Все-таки есть еще в Петербурге тихие уголки, где можно хоть ненадолго забыть о суетной, пошлой повседневности. Один из таких оазисов — уютный маленький зал Театра дождей на Фонтанке, 130, где 2 мая играл «Тамбурин». Ни одного случайного, «лишнего» лица; дружественная домашняя атмосфера; радостно-торжественное настроение перед началом концерта.
Максим Пшеничный — замечательный, уникальный гитарист, много лет играл в питерской группе «Сезон дождей». Любители рока со стажем, безусловно, помнят эту инструментальную команду, неоднократно принимавшую участие в старых ленинградских рок-фестивалях. «Сезон дождей» никогда не исполнял массово-популярную музыку и поэтому находился несколько в стороне от столбовых дорог российского рок-н-ролла.
Поскольку рок в 80-е был очень моден и собирал стадионы, эстрадники быстро понадевали кожаные куртки, сели на модные мотоциклы и взяли в руки электрогитары. Пугачева, помниться, тоже затусовалась с поп-«рокерами» – Виктором Зинчуком и Владимиром Кузьминым, а позднее – с Гариком Сукачёвым, «Серьгой»-Галаниным, Скляром. и другими мегазвездами русского рока. И вот, что удивительно: рокеры эти уже престарелые дядьки, а Алла – всё такая же молодая…
Некоторые апокрифические рассказы уводят историю новой импровизационной музыки в России в 60-е годы. Еще до начала собственных выступлений на сцене я услышал от Бориса Лабковского, весьма разностороннего ровесника, что якобы существовал в Москве некий музыкант Виктор Лукин, который такую свободно-импровизационную музыку придумал и реализовывал придуманное на практике. Впоследствии барабанщик Михаил Жуков, в 1982 впервые выведший меня на сцену, подтвердил эти апокрифические байки: он самолично играл в ансамбле Виктора Лукина во время своей воинской службы в оркестре Московского Почетного Караула (откуда, по его словам, он знает, кстати, валторниста Аркадия Шилклопера).
С другой стороны, в России уже давно накоплен богатый опыт по проведению всевозможных международных фестивалей, конференций, семинаров и прочих форумов. Хотелось бы эффективно применить этот опыт в сфере все той же электроники. Общение и сотрудничество с коллегами из-за рубежа, контакт между ветеранами и молодежью, продуктивный обмен идеями, смотр технических новинок и достижений – все это могло бы способствовать творческому росту наших музыкантов и превращению российской электроники – в частности, и экспериментальной музыки – в целом, – в самостоятельный, интересный и, главное, влиятельный компонент мирового аудиопространства.
Тогда, на репетиции в таганском буфете, под грохот салюта Дня победы, под леденящие сердце причитания немолодых женщин, меня постигло вдруг ощущение кристальной ясности того, что Заратустра Фридриха Ницше называл Вечным Возвращением. Я вспомнил вдруг и умиравшего от саркомы сердца Курехина, и уже умершего Кейджа, и Шнитке, и все безмолвные удачные и неудачные трагические попытки высказаться, продлить свое существование, преодолеть свою временность, конечность, смертность. Возвращение в неумолимое вращение времен года, превращение молодости в старость, в перспективу, откуда единичность становится не видна, не различима и не столь уж важна…
Техника коллажа подразумевает и другие принципы композиции – прежде всего комбинаторику. Отсюда всевозможные оппозиции и обращения, инверсии (перверсии). Ну например, академическая живопись при мастерстве художника на уровне кружка при доме пионеров или декларации о культе атлетического мужского тела в духе художников Третьего Рейха и их последующее воплощение в виде открыток Оскара Уайльда на тряпичных одеялах.
История CАНКТ-ПЕТЕРБУРГА в самом деле продолжается. Бесспорно, сегодня эта старая и заслуженная питерская команда не входит в число безусловных лидеров, но, тем не менее, группа реально существует. Дает иногда концерты, и даже принимала и в этом, да и в прошлом году в фестивале «Окна, Открой». Состав ее, разумеется, изменился, вообще за прошедшие годы вместе с Рекшаном переиграло немало музыкантов.
Некто А. Башлачёв появился в Москве типа в 1984 году. Немногочисленное столичное подполье пас тогда историк И.Смирнов со товарищи, организовывал квартирники и изящно тусовался в лёгком флёре «демократических» ценностей. С подачи Троицкого – другого историка, которого все страшно боялись за его виртуозное владение комсомольской демагогией и совершенно очевидную нелюбовь к року и, тем не менее, именно с его подачи Башлачёв стал частым гостем засранных флэтов золотой советской молодёжи. Именно на одной из таких «точек» – в девятиэтажке у метро «Новокузнецкая» – я впервые услышал будущую легенду русского рока.
Наивысшего пика популярности «Черный Обелиск» достиг весной 1988 года, когда группа была в состоянии собрать любые залы в любом городе. Но вдруг в августе 1988 года Крупнов объявил о том, что уходит в «Шах». Среди поклонников «Черного Обелиска» началась настоящая истерика. В шоке оказались и музыканты группы. Но для Крупнова этот шаг был очень важен: в связи с восхождением на вершины русского рока у Толика появились новые страхи, и ради того, чтобы их преодолеть, он стремился изменить свой социальный статус: от простого студента-автодорожника до музыканта настоящей рок-группы, от лидера популярного в СССР ансамбля до музыканта «фирменной» команды.
Как правило, рок-музыканты на жизнь зарабатывали в русскоязычных ВИА, а для души оттягивались на англоязычных полуподпольных концертах – “сейшенах”. Поэтому именно самодеятельные ВИА тех времен можно смело назвать первыми русскими рок-группами, как в кривом зеркале, конечно же, отражающими общее настроение тотальной битломании. Но это в такой же степени русский рок, в какой – снятая с “Freischutz” Вебера – опера Мусоргского “Борис Годунов” – русская опера. Кстати говоря, темы “про любовь” тогда не были эстрадными стандартами, как сейчас.
АГ: Ты можешь себя представить в качестве владельца самолета?
Курехин: Конечно. Вполне. Скорее даже не самолета, а целой эскадрильи, раскидывающей пластинки.
АГ: Но до того, как ты станешь летчиком, ты собираешься стать продюсером?
Курехин: Да. Но это закономерно. Сначала я начинаю выпускать пластинки, а потом автоматически перехожу к летчику. Летчик от музыканта практически ничем не отличается, просто все зависит от количества градаций.
Нельзя сказать, что Майка недооценили, что умер он в безвестности — это совсем не так. Более того, отечественный рок невозможно представить без «Зоопарка», потому что песни Майка выдержали испытание временем. Просто мы привыкаем к классике и не очень обращаем на нее внимание, зная, что она здесь, рядом, «под рукой», и никуда не денется. Да и жил Майк такой сумбурной, чересчур, пожалуй, рок-н-ролльной жизнью, казалось, будто бы и не задумывался он особенно о завтрашнем дне. Жил без претензий, внутри, никому не навязываясь и не афишируя собственную персону, хотя имел для этого основания не в меньшей степени, чем другие наши фронтмены.
Конечно, ни Корзинин, ни Ковалев, ни Рекшан вовсе не помышляли о грядущей истории ленинградского рока, они просто занимались любимым делом — сочиняли песни и играли их потом на сейшенах. Помимо целого ряда несомненных хитов, таких как “Позволь”, “Осень”, “Хвала воде”, “Я видел”, “Лень”, “Моя мечта” и других, в репертуаре группы имелось несколько композиций полуджемового характера.
