Стас тогда активно поддерживал «Бригаду С», при этом у него была давно состоявшаяся группа «Цветы», популярная в 60-70е годы, и тогда же он начал формировать «Парк Горького» из музыкантов “Цветов” и “Группы Стаса Намина”. В результате часть музыкантов осталась в “Цветах” (тот же Александр Лосев), кто то влился в “ПГ”, а другие сформировали “Лигу Блюза” (Воронов, Солич). Николай Носков и гитарист Алексей Белов, будущие участники “Парка” вроде бы до этого не играли в “Цветах” или в “ГСН”. Белов, к стати, тоже ездил тогда в Таллин. Барабанщик «Парка Горького», Александр Львов, работал у Стаса звукоинженером, мы даже не подозревали, что он еще и на барабанах играет.
Все названия были курьезными и смешными, при этом мы записывали импровизированные песни, имитируя разные стили. У нас был заготовлен целый список названий: «Свиньи из Ташкента», «Смрадные Штангисты», те же «Обсосанные гантели», «Неозазнобы» (женский состав), “Продмагдистрой”, трио “Ресфедер”, “Знатные Пупсы”, “Окрест имени трехсотлетия приема вещей в химчистку”, “Свежий пирог 905 года”, “ТВД Гогенлоэ”, “Мракобесы Сибири”. Названое многих композиций или проектов мы в последствии брали на вооружение для наших экспериментальных проектов или записей. В итоге нас поставили на прослушивание на следующий день, в который случился настоящий аншлаг. Было много народа, ДК набился под завязку.
И эти люди потом вдруг стали говорить, что “Проспект” – московская «золотая молодежь», «голубая кровь», играют музыку странную и непонятную, хотя мы играли те же рок-н-роллы, твисты, ска, реггей. Михаил Чекалин сыграл красивое соло на рояле со специальной примочкой и все было вполне цивильно. Но в итоге все закончилось благополучно, у нас даже остались деньги, которые мы потратили на такси и выпивку. Этот знаковый концерт был записан на кассету, но наш басист Сергей Кудрявцев взял и стер его зачем-то, ему что-то не понравилось, и мы сильно удивились тогда. Он был порой человеком порывистым, эксцентричным и не всегда отдавал отчет своим действиям, хотя в целом адекватный парень и играл вполне прилично. Поначалу мы все играли средне, но много репетировали и в какой-то момент вышли на неплохой уровень.
В 1981 году открылся Рок-клуб. Они долго не могли найти территориального помещения: их не брал к себе ни комитет по культуре, ни образование, а нашли они себя в самодеятельности. Куратором рок-клуба со стороны Ленинградского межсоюзного дома самодеятельного творчества была Наташа Веселова, которую я хорошо знал, а она меня часто видела в качестве ведущего на всевозможных мероприятиях. Тогда открытие любого концерта не могло пройти без человека, который должен был выйти в начале, сказать «здравствуйте», рассказать о том, что будет, когда, зачем, почему, и, гордо удалиться со сцены. Имея опыт работы одним из топовых диск-жокеев города, по всей вероятности на тот момент я был единственным человеком, который мог произнести слово «рок» со сцены.
И сколько бы мы не пели, если мы не затрагиваем определенные мышечные движения, то работаем только с эстетикой. Нам нравились «Песняры», мы их слушали, но когда ставили «Битлз» или «Лед Цеппелин», башню сносило совсем по-другому. Теперь понятно, что «Песняры» работали в большей степени в зоне эстетики, а музыка «Битлов» и «Цеппелинов» обращалась к животному нашему началу. Слушая музыку человек, имеющий достаточно расширенную сферу эстетического восприятия, сам вводит себя в состояние транса, самогипноза. Песни – это самое простое средство на время отключить свое «суперэго», переорганизовать нейроны на акт медитации. За это наш бортовой компьютер выдает нам бонус в виде амфитаминовой либо опиатной группы химических соединений, нас «вштыривает» или нам становится просто хорошо.
В «Рок-Лаборатории» каждая группа была очень другой, было стыдно походить на кого-то. Там было много концертов, фестивалей, например – «Движение в сторону весны» был хороший, интересный фестиваль. К самым ярким впечатлениям от наших концертов относится дебют старика Хэна, нашего барабанщика в 1988 году во Дворце Спорта «Динамо». Там были «Звуки Му», «Алиса» и когда объявили нас, такое было ощущение, что над залом пролетел реактивный истребитель МИГ -29. Огромный ор, вопль всеобщий зала и зрители прорвали кордон с охраной и милицией, залезли к нам на сцену, раздавили примочки Сережи Володина, в итоге, он вообще без гитары остался. Люди эти застыли в трех метрах от меня, стали кружком, а мы играем и поем.
Кто же создает психоделическую музыку ныне? Те, кого нет в мейнстриме, кто не облюбован средствами массовой информации, кто пишет музыку ради нее самой и невозможности жить иначе, без нее, вне ее. Такие одухотворяют себя и вселенную. Они – счастливые, потому что творят, а не производят, потому что их творчество не завязано с заказами и гонорарами. Оно независимо ни от кого и ни от чего. Оно межпланетно, бесценно и не измеряемо денежными знаками. Творчество и психоделика там, где нет обыденного человеческого обмена “купи-продай” и марксистского “деньги-капитал-деньги”. Психоделика делает душу человека и тем самым вкрапляет ее в духовную ауру планеты.
Но пройдет лет двадцать, чтобы удостовериться в истинности тамошних пространных красот. Русско-украинский проект вызрел как-то быстро и просто. И понеслась птица-тройка, точнее трио по украинским просторам прямо таки от Киева ко Львову. Саша Нестеров, киевлянин и гитарист, нашел меня как единомышленника аж в 91 году во время совместного украино-французского проекта «АРФИ- Днепр». С ним у нас произошла душераздирающая история в дни августовского путча в виде водного путешествия на корабле в никуда, так как на родине происходили события исторической неопределенности. Французские музыканты привезли в незалежность почему-то комиссарско-большевистский фильм Эйзенштейна «Броненосец Потемкин», как-то не ко времени и не к месту.
Вызов на финал конкурса ворвался в мою жизнь, как раскат грома. Я летела в Питер впереди самолета. Во время выступления моё длинное порхающее шифоновое платье превращалось в обтягивающий комбидресс, чем вызвало свист и крики публики, которую тоже трясло от ритмов джаза 50-х. Такого советский зритель не видывал, а Людмила Сенчина, председатель жюри, выдала вердикт по окончанию концерта: “Что за цирк на сцене?!” Но ко мне подошел Александр Хоменко, в то время один из владельцев рекорд студии “НП”, и ворота в профмузыку приоткрылись для меня. Я принесла пару кассет со своей музыкой, забитой на японских полупрофессиональных клавишах, боссы отобрали три мелодии и отдали их Евгению Кормильцеву, автору текстов “Апрельского Марша”, брату Ильи Кормильцева.
Я купил квартиру в центре, на Воронежской улице, в которой Цой часто оставался ночевать. Там жил художник один, и Цой часто у него зависал. Тот художник рассказывал мне, что Виктор спал в наушниках, чтобы ему в уши не заползли тараканы. А в девяностом году мы предприняли попытку познакомиться ближе. Они тусовались у одного художника, который жил в деревянном доме в Коломягах, играли там в настольный хоккей. Мы с Настей жили рядом и подумали, почему бы нам не потусить вместе, вроде знакомы уже. Не самые последние группы, могли бы и подружиться. Взяли жратвы, бухла, и приехали к ним.
Пантыкин пригласил меня и Вовку Назимова – совсем молодой барабанщик, но он уже умел отлично играть. Так образовался «золотой состав» «Урфин Джюс». И вдруг однажды приезжает к нам Юрий Шевчук, потому что его выдавили из Уфы, несмотря на то, что он был мальчиком-мажором и жил на улице Ленина. Он не знал, куда ему деваться, и мы пригласили его к нам, потому что у нас посвободнее, и работу можно найти. Юрка приехал, и мы работали вместе в Парке Маяковского.
У нас был ВИА, он назывался то ли «Молодость», то ли «Нежность». Работала профессиональная вокалистка из ресторана, Юрка пел. С ними мы исполняли такие песни, как «Земля в иллюминаторе», «Всё может молодость» – вот такой репертуар.
Самый жуткий концерт был в зале тон-студии на Мосфильме. Там перед нами играл Розенбаум и нас вызвали играть для местной мосфильмовской публики после него, как некий «цимес». Местная публика вся соплями изливала по поводу Розенбаума, а Розенбаум сидел уже пьяный и отвечал на записки из зала и ждал, когда ему настанет время ехать на питерский поезд «Красная звезда». И тут Дмитрий Александрович послал Розенбауму записку, в стиле «А пошел ты, парень, на!», ведь мы уже давно ждали своего выступления, и надо было прекратить дебаты. Розенбаум начал читать, поперхнулся написанным, встал и ушел. Мы начали играть «Галя, гуляй», и все две тысячи человек публики вышли и осталось человек десять, в основном звукооператоры и приглашающая сторона.
Я был практически уверен, что он не откажется от такого предложения. Но к моему удивлению Беляев предложение категорически отверг: «Не нужна мне никакая книга. Я весело пожил. Как хотел. Всё было, так что писать про это? Ничего не вернуть – пиши не пиши. Песни мои слушают, знают, и ничего мне больше не надо… Пожить бы только ещё…» – сказав последнюю фразу, он как-то осекся и надолго умолк. Я украдкой поглядел на него, окинул взглядом старую кухню, нехитрую мебель, рассыпанные хлебные крошки на столе, и сердце, как ни банально прозвучит, сжалось. Захлестнула волна сочувствия, жалости… Прощаясь, я купил у него несколько дисков и обещал быть на ближайшем концерте в трактире «Бутырка».
Егор Летов скрывался от ментов у меня дома. Он познакомился с Цоем, но крепко подружился лишь с АукцЫоном. Все остальные его сторонились, общаться с ним было очень стрёмно. Свинья по сравнению с ним был совершенно безобиден. Он был как бы политик, и все стремались. ГРОБ сыграли концерт в Рок-клубе, и публика была от них сильно в шоке. Правда, концерт был не очень удачный. Звук был очень жёсткий – не такой лояльный, как в его номерных альбомах. Тогда они выдали какой-то нойз, и песни все новые, но не было известных мне хитов.
Любой подход Ивана к инструментам был абсолютно инновативным. Он был первым, кто ввел в московскую сцену бас-лайн «TB 303», в дальнейшем – основу техно музыки во всем мире. Иван – первый человек на Земле, который стал извлекать из «TB 303» совсем не те звуки, для которых она была предназначена. Так что те черные ребята из Дейтройта в то время были мальчиками, когда Иван уже программировал эту машину и это абсолютно исторический момент, который нужно подчеркнуть. Судя по всему, Иван – первый человек, который увидел это инструмент с его изнанки, увидел его силу в том, чтобы не играть структуры в виде некоего сонга, а репетитативные паттерны, которые повторяются все время и изменяются с помощью резонансных срезов и частоты «cut of» этого инструмента. То есть он открыл глаза современной музыки на «TB 303».
В то же время стал приглашать в свои Поп-Механики Сергей Курёхин, с которым мы вместе учились в училище. Сергей играл авангардный джаз с моим консерваторским учителем Анатолием Вапировым. Толя и меня приглашал на их концерты поиграть. Поэтому авангардным джазом я владею, можно сказать, хорошо. Хорошо знаю авангард и умею его играть. На концертах Поп-Механики я познакомился со многими рокерами, которые стали меня приглашать на свои записи. Цой пригласил сыграть у Тропилло, но я до него не дозвонился. Он оставил мне телефон, я позвонил, но Виктор не ответил. Потом очень обижался на меня за то, что у нас не срослось. В итоге, Тропилло позвал тогда вместо меня Игоря Бутмана, но Цою его игра не нравилась, казалась нестройной. Однако, у нас были тёплые приятельские отношения.
Еще до этого на хате Дыховичного на Парке Культуры мы встретились с Борей. Тогда был обычай заходить друг кругу в гости без звонка и зайти мог кто угодно и когда угодно. Раздался звонок в дверь и Боря зашел в хату в белом костюме, в пиджаке и брюках, как потом стал ясно – серого цвета. И почему-то я сразу понял, что этот человек имел определенный опыт.
Мы, как привыкшие к подобным инцидентам люди (регулярно к Петровскому бульвару подъезжал автобус местного отделения и грузил всех там находящихся, иногородние, как правило, спасались бегством через окна), пытались сохранять равновесие, хотя столько вооруженных людей видели впервые. Их агрессивное состояние сменилось полной растерянностью, когда они пересекли порог мастерской. Как и ожидалось, интерьеры “перекодировали” их. Они не понимали, как их идентифицировать. Хотя мне и пришлось показывать им на экране около сотни слайдов буквально под дулами автоматов. Их бдительные взгляды пытались выискать “фашизм и порнографию”, а я в это время комментировал происходящее на экране так, как если бы это была рядовая игра.
Я стал жить у деда (Владимир Мотыль – ред.) в новой для меня, диссидентской атмосфере, или, скорее даже, среде независимости и свободы. Прослушка на телефоне, иностранцы, запрещенная литература. Олимпийский год. Ночами по «Голосу» передавали «Москву-Петушки». Позже я сам стал ловить волны и через шипы и хрипы, затаив дыхание, слушал передачи Севы Новгородцева с едва пробивающимися через глушители звуками тлетворной рок-музыки. Дед читал запрещенные книги даже в метро, обернув книгу в газету. Тогда же я познакомился с литературой Войновича и Венечки Ерофеева. Дома пели Окуджава и Камбурова. Друг семьи Игорь Шевцов (сценарист фильма «Зеленый фургон»), близкий друг Высоцкого привозил из Франции только вышедшие его диски и всякую другую музыку.
Скоро будет издан вокальный альбом «Голоса» проекта «Шепот», в котором сейчас два участника: Анна Чекасина и Анатолий Рясов. Там все сделано голосами, то есть в качестве музыкальных инструментов работают исключительно голоса, звуки произнесенные с помощью рта и гортани. Нам были интересно работать с разными эффектами, но уже во время сведения записанного материала. Анатолий сам является звукорежиссером и это слышно на его композициях, где есть очень интересные эффекты, но в большинстве случаев это просто натуральные голоса.
